не менее десяти долларов за столбец. И когда переписывал рукопись в тре-
тий раз, утешался, умножая десять столбцов на десять долларов. Получа-
лось все время одно и то же: сто долларов - повыгодней, чем плавать мат-
росом. Не эти бы промахи, на все про все ушло бы три дня. Сотня долларов
за три дня! В море он бы их заработал за три месяца, а то и поболе. Экая
глупость - мотаться по морям, если можешь писать, порешил он, хотя
деньги сами по себе ничего не значат. Они тем ценны, что дают свободу,
позволяют купить приличную одежду, - а все это приблизит его, и очень
быстро, к тоненькой бледной девушке, которая перевернула всю его жизнь и
вдохновила его.
Он запечатал рукопись в большой конверт и адресовал ее редактору
"Сан-францисского наблюдателя". Ему представлялось, будто все, что при-
сылают в газету, немедленно печатается, и, послав рукопись в пятницу, он
надеялся в воскресенье увидеть свое творение на страницах газеты. Отлич-
ный способ оповестить Руфь, что он вернулся. Тогда в воскресенье во вто-
рую половину дня он позвонит ей и увидит ее. А меж тем его уже занимала
новая мысль, и он гордился, что она такая здравая, разумная в скромная.
Он напишет приключенческую повесть для мальчишек и отошлет в "Спутник
юношества". И он пошел в публичную библиотеку просмотреть комплекты
"Спутника юношества". Оказалось, повести с продолжением печатаются там
обычно в пяти номерах, около трех тысяч слов в каждом. Были и такие, ко-
торые печатались даже в семи номерах, и он решил писать именно такую.
Однажды он нанялся на китобойное судно, направлявшееся в Арктику, -
плавание должно было продлиться три года, но уже через полгода все кон-
чилось кораблекрушением. Одаренный живым, подчас необузданно пылким во-
ображением, Мартин, однако, всему предпочитал доподлинную правду и хотел
писать о, том, что знает. Охоту на китов он знал и, основываясь на этом
знании жизни, принялся сочинять приключения двух мальчишек - своих геро-
ев. Пустячная работа, решил он в субботу вечером. В тот день он закончил
первый кусок в три тысячи слов, чем позабавил Джима, зато Хиггинботем
весь обед злобно язвил насчет "писаки", который завелся в их семействе.
Мартин же с тайной радостью представлял, как зять захлопает глазами,
когда раскроет поутру воскресный выпуск "Наблюдателя" и увидит очерк про
охотников за сокровищами. В то воскресенье он спозаранку был уже у вход-
ной двери и лихорадочно перелистывал газету. Перелистал и еще раз, очень
внимательно, потом сложил и оставил там; где взял. Хорошо хоть, никому
загодя не сказал про свое сочинение. Наверно, ошибся в расчетах, напи-
санное не так-то быстро попадает на страницы газеты, решил он, поразмыс-
лив. Притом, в его сочинении нет таких уж свежих новостей, и скорей все-
го редактор прежде напишет ему об этом.
После завтрака он опять засел за повесть с продолжением. Слова так и
лились, хотя он нередко отрывался - искал в словаре значение слова или
заглядывал в учебник стилистики. А уж заглянув, часто при этом читал и
перечитывал какую-нибудь главу, не больше одной за раз; и утешался тем,
что, пока он не пишет то замечательное, что в себе чувствует, он, во
всяком случае, набивает руку в искусстве строить сочинение и учится до-
думывать и выражать свои мысли.
Он трудился дотемна, потом отправился в читальню и до самого закры-
тия, до десяти часов, вдумчиво читал журналы и еженедельники. Такую он
себе составил программу на неделю. Каждый день писал три тысячи слов и
каждый вечер с пристрастием изучал журналы, раздумывая над рассказами,
очерками и стихами, по мнению редакторов годными - для печати. Одно было
несомненно. Он может писать не хуже всего этого великого множества писа-
телей, а дайте только срок, и он напишет так, как им и не снилось. Про-
читав в "Книжных новостях" заметку о гонорарах журнальных авторов, он
обрадовался не столько, что Киплинг получал доллар за слово, сколько то-
му, что первоклассные журналы платят не меньше двух центов за слово.
"Спутник юношества" несомненно первоклассный журнал, а стало быть, за
три тысячи слов, которые он написал в тот день, он получит шестьдесят
долларов - в плаванье столько заработаешь за два месяца!
Вечером в пятницу он дописал последнюю часть - всего получилась двад-
цать одна тысяча слов. По два цента за слово получается четыреста двад-
цать долларов - неплохо за неделю работы. Столько денег сразу у него
сроду не было. Не придумаешь, на что их все и потратить. Он напал на зо-
лотую жилу. Из нее можно черпать и черпать. Он купит еще одежды, подпи-
шется на разные журналы, купит десятки справочников, а то ходи каждый
раз в библиотеку. И все равно большая часть четырехсот двадцати долларов
остается неистраченной. Он не знал, как тут быть, пока не додумался на-
нять прислугу Гертруде и купить Мэриан велосипед.
Он отправил пухлую рукопись в "Спутник юношества" и, задумав очерк о
ловле жемчуга, в субботу после обеда пошел к Руфи. Он заранее позвонил
по телефону, и она сама встретила его в дверях. И опять ее обожгло жар-
кой волной - таким все в нем дышало здоровьем. Казалось, эта жаркая сила
разлилась по всему ее телу, и Руфь затрепетала. Мартин взял ее руку в
свои, заглянул в ее голубые глаза и вспыхнул, но за восемь месяцев под
солнцем лицо его стало совсем бронзовым, и этот свежий загар скрыл крас-
ку на щеках, но не скрыл полосу на шее, натертую жестким воротничком.
Красный след позабавил Руфь, но едва она заметила, как Мартин одет, сме-
яться расхотелось. Костюм сидел отлично - первый его костюм от портного
- и казалось, Мартин стал стройнее, лучше сложен. К тому же кепку заме-
нила мягкая шляпа, Руфь велела ее надеть и с одобрением отозвалась о
том, как он теперь выглядит. Она уж и не помнила, когда так радовалась.
Эта перемена - дело ее рук, тут есть чем гордиться, и она, конечно же,
конечно, будет помогать ему и дальше.
Но самая серьезная перемена произошла в его речи, и именно это было
ей всего приятнее. Он стал говорить не только правильнее, но и непринуж-
денней, и его словарь стал много богаче. Однако стоило ему разволно-
ваться или увлечься, и он опять ошибался в произношении слова, непра-
вильно строил фразу. И случалось, смущенно запинался, вставляя в разго-
вор лишь недавно выученное слово. Но при этом речь его не только стала
непринужденнее; Руфь с удовольствием отметила, как свободен, остроумен
ход его мысли. Именно веселые шутки, способность добродушно подтрунивать
и сделали его любимцем в своем кругу, но раньше он не находил нужных
слов, не умел правильно выражаться, а потому и не мог проявить эту спо-
собность при Руфи. Он еще только начинал осваиваться, чувствовать, что
он не вовсе чужак здесь. Но был очень осторожен, намеренно осторожен,
предпочитал, чтобы веселый и легкий тон задавала Руфь, а сам хоть и не
отставал, не осмеливался ее опережать.
Он рассказал, чем был занят, поделился своими планами - зарабатывать
на жизнь писательством и учиться дальше. Но к немалому его разочарова-
нию, Руфь этого не одобрила. Его план не слишком ей понравился.
- Видите ли, - откровенно сказала она, - писательство должно быть
профессией, как и все остальное. Я, разумеется, в этом не очень сведуща.
Я лишь высказываю общепринятое мнение. Разве можно стать кузнецом, не
проучившись этому ремеслу три года... или, кажется, пять? Писателям же
платят много больше, чем кузнецам, и, должно быть, очень многие хотели
бы, писать... пробуют стать писателями.
- Ну, а может быть, я как раз для этого и создан, чтобы писаться -
допытывался Мартин, втайне ликуя, что так ловко подбирает слова, и вся
эта сцена, самый дух ее тотчас высветились на широком экране воображения
рядом с другими сценами его жизни - сценами грубыми, жестокими, пошлыми,
мерзкими.
Вся эта пестрая мозаика мигом вспыхнула перед ним, не прервав беседу,
не нарушив спокойное течение его мыслей. На экране воображения он увидел
себя и милую прелестную девушку - они сидят напротив друг друга и бесе-
дуют на правильном языке в комнате, полной книг и картин, где все так
прилично и культурно, все озарено ярким светом незыблемого великолепия;
а по обе стороны тянутся, отступая к отдаленным краям экрана, совсем
иные, уродливые, сцены, каждая - отдельная картинка, и он, зритель, во-
лен разглядывать любую. Он видел их сквозь медленно плывущие пряди и
клубы зловещего тумана, что истаивал в лучах ярко-красного, слепящего
света. Вот ковбои у стойки пьют обжигающее горло виски, слышны неприс-
тойности, грубая брань, и сам он тут же, с ними, пьет и сквернословит
заодно с самыми буйными или сидит за столом под коптящей керосиновой
лампой, и стучат, звенят монеты, и карты переходят из рук в руки. Вот он
на полубаке "Сасквеханны", голый по пояс, сжав кулаки, без перчаток
бьется в знаменитой схватке с Рыжим Ливерпулем; а вот треклятая палуба
"Джона Роджерса" в то серое утро, когда они попытались взбунтоваться,
помощник капитана в предсмертных муках судорожно дергается на крышке
грузового люка, револьвер в руках капитана изрыгает огонь и дым, а вок-
руг теснятся разъяренные матросы, их лица искажены ненавистью, они отча-
янно богохульствуют и падают под выстрелами... И опять перед Мартином
та, главная картина, спокойная, чистая, освещенная ровным светом, где
среди книг и картин сидела Руфь и беседовала с ним; вот и фортепьяно, на
котором она потом будет ему играть, и до него доносится эхо его же тща-
тельно выбранных, правильно произнесенных слов: "Ну, а может быть, я как
раз для того и создан, чтобы писать? "
- Но даже если человек как раз для того и, создан, чтобы стать кузне-
цом, - со смехом возразила она, - я не слышала, чтобы кто-нибудь стал
кузнецом, не обучившись этому ремеслу.
- А что, вы мне посоветуете? - спросил он. - И не забудьте, я
чувствую, у меня есть способность писать... не могу объяснить, просто
знаю, есть у меня эта способность.
- Надо получить солидное образование, - был ответ, - независимо от
того, станете ли вы в конце концов писателем. Какое бы поприще вы ни
избрали, образование необходимо, и притом не поверхностное, не бессис-
темное. Вам бы следовало закончить среднюю школу.
- Да... - начал он, но она перебила, досказала то, о чем не подумала
сразу:
- При этом вы, разумеется, могли бы продолжать писать.
- Пришлось бы, - хмуро сказал он.
- Почему? - Она взглянула на него немало озадаченная, ей не слишком
приятно было, что он упорствует в своей затее.
- Потому что если не писать, не будет и средней школы. Мне надо на
что-то жить и покупать книги и одежду.
- Совсем забыла, - засмеялась она. - Ну зачем вы не родились челове-
ком со средствами?
- Лучше крепкое здоровье и воображение, - ответил он. - Набитая мошна
дело хорошее, да ведь человеку этого мало.
- Не говорите "набитая мошна", - воскликнула она с милой досадой. -
Это вульгарно, ужасно.
Он побагровел.
- Да-да, верно, - заикаясь, пробормотал он, - и пожалуйста, поправ-
ляйте меня каждый раз.
- Я... я с удовольствием... - Теперь уже она запнулась. - В вас
столько хорошего, я хотела бы, чтобы вы избавились от недостатков.
И тотчас он обратился в глину в ее руках и также сгоряча желал, чтобы
она лепила из него что хочет, как она желала перекроить его наподобие
своего идеала мужчины. И когда она заметила, что время сейчас для него
удачное, вступительные экзамены в среднюю школу начинаются в следующий
понедельник, он сразу же сказал, что будет их сдавать.
Потом она играла и пела ему, а он глядел на нее с тоской и жадностью,
упивался ее прелестью и дивился, что ее не слушают сейчас, не томятся по
ней сотни поклонников, как томится по ней он.
