только отпустить вожжи!
Этим он как бы выразил желание продолжать их знакомство, и у Саксон
радостно екнуло сердце.
- Скажите, - спросил он, когда они уже приближались к ее дому, - что
вы делаете в следующее воскресенье? У вас есть какие-нибудь планы?
- Нет, никаких нет.
- Ну... Хотите, возьмем экипаж и поедем на целый день в горы?
Она ответила не сразу - в эту минуту ею овладело ужасное воспоминание
о последней поездке с кузнецом; о том, как она его боялась, как под ко-
нец выскочила из экипажа и потом бежала, спотыкаясь в темноте, много
миль в легких башмаках на тонкой подошве, испытывая при каждом шаге му-
чительную боль от острых камней. Но затем она почувствовала прилив горя-
чей радости: ведь теперешний ее спутник - совсем другой человек, чем
Лонг.
- Я очень люблю лошадей, - сказала она. - Люблю даже больше, чем тан-
цы, только я ничего почти про них не знаю. Мой отец ездил на большой ча-
лой кавалерийской лошади. Он ведь был капитаном кавалерийского полка. Я
его никогда не видела, но всегда представляю себе верхом на рослом коне,
с длинной саблей и портупеей. Теперь эта сабля у моего брата Джорджа, но
второй брат. Том, у которого я живу, говорит, что она моя, потому что мы
от разных отцов. Они ведь мои сводные братья. От второго мужа у моей ма-
тери родилась только я. Это был ее настоящий брак... я хочу сказать -
брак по любви.
Саксон вдруг умолкла, смутившись своей болтливости, но ей так хоте-
лось рассказать этому молодому человеку про себя все, - ведь ей каза-
лось, что эти заветные воспоминания составляют часть ее самой.
- Продолжайте! Рассказывайте! - настаивал Билл. - Я очень люблю слу-
шать про старину и тогдашних людей. Мои родители ведь тоже все это испы-
тали, но почему-то мне кажется, что тогда жилось лучше, чем теперь. Все
было проще и естественнее. Я не знаю, как это выразить... словом - не
понимаю я теперешней жизни: все эти профсоюзы и компанейские союзы,
стачки, кризисы, безработица и прочее; в старину ничего этого не знали.
Каждый жил на земле, занимался охотой, добывал себе достаточно пищи, за-
ботился о своих стариках, и каждому хватало. А теперь все пошло вверх
дном, ничего не разберешь. Может, я просто дурак - не знаю. Но вы
все-таки продолжайте, расскажите про свою мать.
- Видите ли, моя мать была совсем молоденькая, когда они с капитаном
Брауном влюбились друг в друга. Он был тогда на военной службе, еще до
войны. Когда вспыхнула война, капитана послали в Восточные штаты, а мама
уехала к своей больной сестре Лоре и ухаживала за ней. Потом пришло из-
вестие, что он убит при Шайлоу, и она вышла замуж за человека, который
уже много-много лет любил ее. Он еще мальчиком был в той же партии, что
и она, и вместе с нею прошел через прерии. Она уважала его, но по-насто-
ящему не любила. А потом вдруг оказалось, что мой отец жив. Мама загрус-
тила, но не дала горю отравить ей жизнь. Она была хорошей матерью и хо-
рошей женой, кроткая, ласковая, но всегда печальная, а голос у нее был,
по-моему, самый прекрасный на свете.
- Держалась, значит, молодцом, - одобрил Билл.
- А мой отец так и не женился. Он все время продолжал ее любить. У
меня хранится очень красивое стихотворение, которое она ему посвятила, -
удивительное, прямо как музыка. И только через много лет, когда, нако-
нец, ее муж умер, они с отцом поженились. Это произошло в тысяча во-
семьсот восемьдесят втором году, и жилось ей тогда хорошо.
Многое еще рассказала ему Саксон, уже стоя у калитки, и потом уверяла
себя, что на этот раз его прощальный поцелуй был более долгим, чем обыч-
но.
- В девять часов не рано? - окликнул ее Билл через калитку. - Ни о
завтраке, ни о чем не хлопочите. Я все это устрою. Будьте только готовы
ровно в девять.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В воскресенье утром Саксон оказалась готовой даже раньше девяти, и
когда она вернулась из кухни, куда бегала уже второй раз, чтобы посмот-
реть в окно, не подъехал ли экипаж, Сара, как обычно, на нее накинулась.
- Стыд и срам! Некоторые особы не могут жить без шелковых чулок... -
начала она. - Посмотрите на меня, я день и ночь гну спину, а разве у ме-
ня когда-нибудь были шелковые чулки да по три пары туфель? Но я одно го-
ворю: бог справедлив, и некоторые люди не обрадуются, когда придет расп-
лата и они получат по заслугам.
Том, который в это время покуривал трубку и держал на коленях своего
младшего сына, незаметно подмигнул Саксон, что, мол, на Сару опять "нае-
хало". А Саксон тщательно перевязывала лентой волосы одной из девочек и
казалась всецело погруженной в свое занятие. Сара грузно шлепала по кух-
не, перемывая и убирая посуду после завтрака. Наконец, она, охнув, вып-
рямила спину и, отойдя от раковины, с новым приливом злобы уставилась на
Саксон.
- Что? Небось молчишь? А почему молчишь? Потому что еще, должно быть,
не совсем стыд потеряла. Хороша! С боксером спуталась! Слышала, слышала
я кое-что насчет твоих похождений с этим Робертсом. Тоже гусь! Да подож-
ди, голубушка, дай только Чарли Лонгу до него добраться! Тогда увидишь!
- Ну, не знаю, - вмешался Том. - По всему, что я слышал, Билл Роберте
очень хороший парень.
Саксон снисходительно улыбнулась, но Сара, перехватив эту улыбку,
окончательно рассвирепела.
- Почему бы тебе не выйти за Чарли Лонга? Он об тебе с ума сходит, не
пьяница...
- Насколько мне известно, он пьет гораздо больше, чем следует, - воз-
разила Саксон.
- Это-то верно, - подтвердил брат. - А кроме того, я знаю, что он и
дома держит бочонок пива.
- Может, ты сам к нему прикладывался? - съязвила Сара.
- Может, и прикладывался, - спокойно ответил Том, невольно отерев рот
рукой.
- А почему бы ему и не держать у себя бочонка, коли ему хочется? -
вновь перешла она в наступление, направленное теперь и на мужа. - Он чу-
жого не берет, зарабатывает хорошо, во всяком случае побольше, чем иные
прочие.
- Да, но у него нет на руках жены и ребят, - сказал Том.
- И он не платит дурацких взносов во всякие там союзы.
- Ошибаешься. Взносы и он платит, - невозмутимо возразил Том. - Черта
с два он работал бы на этом предприятии, да и на любом в Окленде, если
бы не был в ладах с союзом кузнецов. Ты ведь, Сара, ничего не понимаешь
насчет профсоюзных дел. Коли человек не хочет умереть с голоду, он дол-
жен держаться за союз.
- Ну еще бы, - презрительно фыркнула Сара. - Я всегда ничего не пони-
маю! Где уж мне! Я дура набитая! И ты мне это говоришь при детях?! - Она
с бешенством обернулась к старшему мальчику, который вздрогнул и отско-
чил. - Слышишь, Билли? Оказывается, твоя мать дура! Понимаешь? Твой отец
это ей заявляет в лицо, и при вас - детях! Она круглая дура! Скоро он
скажет, что она спятила, и отправит ее в сумасшедший дом. А что ты на
это скажешь. Билли? Тебе понравится, если твоя мать будет сидеть взапер-
ти, в халате, в отделении для буйных, без солнца, без света, и ее будут
бить, как били негров, когда они были рабами. Билли, как настоящих чер-
номазых негров? Вот какой у тебя папаша! Подумай об этом. Билли! Предс-
тавь себе свою мать, которая тебя родила, в буйном отделении, среди су-
масшедших! Они воют и вопят, а кругом валяются залитые известью трупы
тех, кого эти звери сторожа били так, что забили до смерти!..
Она продолжала неутомимо рисовать в самых мрачных красках то ужасное
будущее, которое ей готовит ее супруг, а мальчик, охваченный смутным
предчувствием какой-то непонятной катастрофы, начал беззвучно плакать, и
его нижняя губа судорожно вздрагивала.
Саксон, наконец, вышла из себя.
- Ради бога! - вспылила она. - Пяти минут мы не можем пробыть вместе,
чтобы не ссориться!
Сара тут же забыла о сумасшедшем доме и опять набросилась на Саксон:
- Это кто же ссорится? Я рта не могу раскрыть, вы оба тут же на меня
накидываетесь!
Саксон в отчаянии полсала плечами, а Сара повела новую атаку на мужа:
- Уж если сестра тебе дороже жены, так зачем же ты на мне женился? Я
тебе детей народила, я работала на тебя, как каторжная, я все руки себе
отмотала! Ты и спасибо не скажешь... при детях оскорбляешь меня, кри-
чишь, что я сумасшедшая! А ты для меня хоть что-нибудь сделал? Ты вот
что скажи! Я на тебя и стряпала, и твое вонючее белье стирала, и носки
чинила, и ночи не спала с твоими щенками, когда они болели! А вот на -
посмотри! - И она высунула из-под юбки бесформенную распухшую ногу, обу-
тую в стоптанный, нечищенный потрескавшийся башмак. - На это посмотри!
Вот я про что говорю! Полюбуйся! - Ее крик постепенно переходил в хрип-
лый визг. - А ведь других башмаков у меня нет! У твоей жены! И тебе не
стыдно? Уж трех пар ты у меня не найдешь! А чулки? Видишь?..
Вдруг голос ее оборвался, и она рухнула на стул у стола, задыхаясь от
нестерпимой обиды и злобы; но тут же опять поднялась, деревянным углова-
тым движением, как автомат, налила себе чашку остывшего кофе и таким же
деревянным движением снова села. Она вылила на блюдце подернутую жиром,
противную жидкость, - словно кофе был горяч и мог обжечь ей рот, - и
продолжала бессмысленно смотреть перед собой, а грудь ее приподнималась
судорожными, короткими вздохами.
- Ну, Сара, успокойся! Пожалуйста, успокойся! - тревожно упрашивал ее
Том.
Вместо ответа она медленно, осторожно, словно от этого зависела
судьба целого государства, опрокинула блюдечко на стол, - затем подняла
правую руку, медленно, тяжело, и так же неторопливо и тяжело ударила То-
ма ладонью по щеке и тут же истерически завыла - пронзительно, хрипло,
все на тех же нотах, как одержимая - села на пол и принялась раскачи-
ваться взад и вперед, словно в порыве безысходного горя.
Тихие всхлипывания Билли перешли в громкий плач; к нему присоедини-
лись обе девочки с новыми лентами в волосах.
Лицо Тома вытянулось и побелело, хотя щека его все еще пылала. Саксон
очень хотелось ласково обнять его и утешить, но она не решилась.
Он наклонился над женой:
- Сара, ты нездорова. Дай я уложу тебя в постель, а тут уж: сам при-
беру.
- Не трогай! Не трогай меня! - судорожно завопила она, вырываясь.
- Уведи детей во двор. Том, и погуляй с ними, во всяком случае уведи
их отсюда, - сказала Саксон; сердце ее сжималось, она была бледна и дро-
жала.
- Иди, иди. Том, пожалуйста! Вот твоя шляпа. Я успокою ее. Я знаю,
что ей нужно.
Оставшись одна, Саксон с судорожной поспешностью принялась за дело.
Всеми силами старалась она казаться спокойной, чтобы успокоить эту раск-
ричавшуюся, обезумевшую женщину, все еще бившуюся на полу. Тонкие доща-
тые стены дома пропускали малейший звук, и Саксон догадывалась, что шум
скандала слышен не только в соседних домах, но и на улице и даже на той
стороне. Больше всего она боялась, чтобы именно в эту минуту не появился
Билл. Саксон чувствовала себя униженной, оскорбленной до глубины души.
Каждый ее нерв трепетал, вид Сары вызывал в ней почти физическую тошно-
ту, и все же она не теряла самообладания и медленным, успокаивающим дви-
жением гладила волосы кричавшей женщины, затем обняла ее - и постепенно
ужасный, пронзительный визг Сары стал затихать. Еще несколько минут - и
та уже лежала в постели, судорожно всхлипывая, с мокрым полотенцем на
голове и на глазах.
- Это облегчит головную боль, - сказала Саксон.
Когда на улице раздался топот копыт и затих перед домом, Саксон уже
могла оставить Сару и, выскочив на крыльцо, помахала рукою Биллу. В кух-
не она увидела брата, тревожно ожидавшего дальнейших событий.
- Все в порядке, - сказала она. - За мной приехал Билл Роберте, и мне
надо уходить. А ты поди посиди с ней; может, она заснет. Но только не
раздражай ее, пусть себе куражится. Если она позволит тебе подержать ее
руку, подержи; во всяком случае - попробуй. Но прежде всего, ничего не
