рис. Одевался он тоже, как прежде: рабочий комбинезон, толстые носки,
мокасины, фланелевая рубаха, меховая шапка и суконная куртка. Он не ба-
ловал себя дорогими сигарами - самые дешевые стоили полдоллара, а то и
доллар штука, - а по-прежнему довольствовался самокрутками из дешевого
табака. Правда, он держал много собак и платил за них бешеные деньги, но
это была не роскошь, а необходимые накладные расходы; для успешного ве-
дения дел ему требовалась быстрота передвижения. По этой же причине он
нанял себе повара. Не расчет, когда делаешь миллионные обороты, тратить
время на то, чтобы разводить огонь и кипятить воду.
Доусон бурно разрастался зимой 1896 года. Земельные участки Харниша
брали нарасхват, и деньги так и сыпались на него со всех сторон. Он не-
медля вкладывал их в новые, еще более прибыльные предприятия. В сущнос-
ти, его финансовые операции мало чем отличались от рискованной биржевой
игры, и нигде такая игра не таила в себе столько опасностей, как на при-
иске россыпного золота. Но играл он не с закрытыми глазами.
- Погодите малость, пусть весть о Клондайке дойдет до большого мира,
- говорил он, сидя со старыми приятелями в салуне Лосиный Рог. - А дой-
дет она только весной. Тогда ждите трех нашествий. Летом люди придут на-
легке; осенью придут со снаряжением; а весной, еще через год, сюда явят-
ся пятьдесят тысяч. Земли не видно будет, столько налетит чечако. А пока
что предстоит наплыв летом и осенью тысяча восемьсот девяносто седьмого
года. Как же вы думаете готовиться к нему?
- А ты? - спросил один из собеседников.
- Я? Никак. Будь покоен, я уже приготовился. У меня с десяток артелей
работает на Юконе, вытаскивают бревна. Как только лед пройдет, они при-
гонят сюда плоты. Хижины! Да им цены не будет весной! А доски! Две лесо-
пилки везут для меня через перевал. Получу их, когда вскроются озера.
Если кому из вас нужны доски - пожалуйста! Могу сейчас принять заказ -
триста долларов за тысячу, нетесаные.
Удобно расположенные земельные участки шли в ту зиму по цене от деся-
ти до тридцати тысяч долларов. Харниш оповестил путников по всем перева-
лам и дорогам, чтобы пригоняли сплавной лес; летом 1897 года лесопилки
его работали день и ночь в три смены, поэтому бревен хватило и на пост-
ройку жилищ. Хижины он продавал вместе с землей - по тысяче долларов и
выше, за двухэтажные деревянные дома в торговой части города брал от со-
рока до пятидесяти тысяч. Все нажитые деньги он тут же пускал в оборот.
Снова и снова оборачивалось его золото, наращивая капитал; казалось,
все, до чего он ни дотронется, превращалось в золото.
Та первая бурная зима на новом прииске многому научила Харниша. У не-
го была широкая натура, но он не был мотом. Он видел, как свежеиспечен-
ные миллионеры сорят деньгами, и не понимал, ради чего они это делают.
Конечно, ему случалось под веселую руку играть втемную и продуваться в
пух и прах - вот как в ту ночь, в Тиволи, когда он спустил в покер
пятьдесят тысяч - все, что у него было. Но те пятьдесят тысяч были для
него только предварительной ставкой, настоящая игра еще не начиналась.
Другое дело - миллионы. Такое богатство не шутка, нечего швыряться им,
швыряться в буквальном смысле слова, усеивая пол салунов содержимым ме-
шочков из лосиной кожи, как это делали пьяные миллионеры, одуревшие от
своих миллионов. Макманн, к примеру, который ухитрился в один присест
прокутить тридцать восемь тысяч; или Джимми Грубиян, который в течение
четырех месяцев проживал по сто тысяч долларов, а потом в мартовскую
ночь, пьяный, упал в снег и замерз насмерть; или Бешеный Чарли, который
владел тремя ценными участками и все пропил, прогулял и, решив уехать из
страны, занял на дорогу три тысячи долларов, однако в отместку веролом-
ной красотке, очень любившей яйца, он, не задумываясь, истратил почти
все деньги на то, чтобы скупить яйца, имевшиеся в Доусоне, - сто десять
дюжин по двадцать четыре доллара за дюжину - и скормил их своим собакам.
Бутылка шампанского стоила от сорока до пятидесяти долларов, банка
консервированных устриц - пятнадцать долларов. Харниш не позволял себе
такой роскоши. Он охотно угощал виски, по пятидесяти центов за стакан,
всех посетителей бара, сколько бы их ни набралось, но, несмотря на весь
свой размах, он никогда не терял чувства меры и отдать пятнадцать долла-
ров за банку устриц считал верхом нелепости. С другой стороны, он, быть
может, больше тратил на добрые дела, чем новоявленные миллионеры на са-
мый дикий разгул. Католический патер, открывший больницу, мог бы расска-
зать о гораздо более щедрых дарах, чем первые десять мешков муки. И ни
один из старых друзей Харниша, прибегавших к его помощи, не уходил от
него с пустыми руками. Ко пятьдесят долларов за бутылку шипучки? С ума
надо сойти!
Впрочем, время от времени он еще, как бывало, устраивал кутежи, на
которых царило самое бесшабашное веселье. Но делал он это из других по-
буждений, чем раньше. Во-первых, этого ждали от него, потому что так по-
велось издавна. Во-вторых, теперь он мог не считаться с расходами. Но
такого рода развлечения уже мало занимали его. Понемногу им овладевала
новая, неведомая ему дотоле страсть - жажда власти. Ему уже мало было
того, что он куда богаче всех золотоискателей Аляски, он жаждал еще
большего богатства. Он чувствовал себя партнером в грандиозной игре, и
ни одна из прежних игр так не увлекала его. Ведь, кроме азарта, она да-
вала и радость созидания. Что-то делалось по его воле. Как ни прельщали
его богатые залежи на реке Эльдорадо, для его деятельной натуры не было
большей услады, чем зрелище двух работающих в три смены лесопилок, широ-
ких плотов, плывущих вниз по течению и пристающих к берегу в большом за-
тоне у Лосиной горы. Золото, даже уже взвешенное на весах, в сущности,
не было реальной ценностью. Оно только давало возможность, приобретать и
действовать. Лесопилки - вот подлинная ценность, наглядная и ощутимая, и
к тому же средство производить новые ценности. Они - сбывшаяся мечта,
неоспоримое, вещественное воплощение волшебных снов.
Вместе с потоком золотоискателей, летом того года наводнивших страну,
прибыли и корреспонденты крупных газет и журналов, и все они, заполняя
целые полосы, пространно писали о Харнише; поэтому для большого мира са-
мой заметной фигурой Аляски стал именно он. Правда, несколько месяцев
спустя внимание мира приковала к себе война с Испанией, и Харниш был на-
чисто забыт; но на Клондайке слава его не меркла. Когда он проходил по
улица Доусона, все оглядывались на него, а в салунах новички глаз с него
не сводили, с благоговейным трепетом следя за каждым его движением. Он
был не только самый богатый человек в стране - он был Время-не-ждет,
первооткрыватель, тот, кто в почти доисторическую пору этой новой страны
перевалил через Чилкут, спустился по Юкону и стал соратником старейших
титанов Аляски - Эла Мэйо и Джека МакКвещена. Он был Время-не-ждет, ге-
рой бесчисленных отважных подвигов, бесстрашный гонец, издалека, через
тундровую пустыню, принесший весть китобойной флотилии, затертой тороса-
ми в Ледовитом океане, быстроногий путник, в шестьдесят дней домчавший
почту из Серкла до Соленой Воды и обратно, великодушный спаситель целого
племени Танана в голодную зиму 1891 года, - словом, это был тот человек,
который потрясал воображение чечако сильнее, чем любой десяток других
золотоискателей, вместе взятых.
Он обладал какой-то роковой способностью создавать себе рекламу. Что
бы он ни делал, в какие бы рискованные приключения ни пускался под влия-
нием минуты - все неизменно одобряли его поступки. И постоянно из уст в
уста передавался рассказ об очередном подвиге, совершенном им, - будь то
рассказ о том, как он первым прибыл на место во время тяжелейшего похода
на Датский ручей, как он убил самого большого медведя на Серном ручье
или выиграл гонки байдарок в день рождения королевы Виктории, в которых
принял участие случайно, заменив в последнюю минуту неявившегося предс-
тавителя старожилов. Однажды в салуне Лосиный Рог состоялась долгождан-
ная схватка с Джеком Кернсом, когда Харниш взял реванш за свой давний
проигрыш в покер. Ставок не ограничивали, подымай хоть до неба, но пре-
дельный срок установили - восемь часов утра. Харниш выиграл двести трид-
цать тысяч. Джека Кернса, успевшего за последние годы нажить несколько
миллионов, такой проигрыш разорить не мог, но весь прииск восхищался бе-
шеным азартом игры, и все журналисты, сколько их здесь собралось, посла-
ли в свои газеты сенсационные заметки.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Всю первую зиму, несмотря на многочисленные источники доходов, Харниш
нуждался в наличных деньгах для своих финансовых операций. Золотоносный
гравий, который оттаивали в шахтах, снова промерзал, как только его под-
нимали на поверхность, - поэтому он ничего не мог извлечь из своих отва-
лов, хотя золота там было на несколько миллионов. Только весной, когда
солнце прогрело породу, а вскрывшаяся река в изобилии снабжала разработ-
ки водой для промывки, у Харниша оказался излишек золота, который он и
поместил в двух только что открывшихся банках; тотчас же и дельцы-оди-
ночки и целые группы дельцов стали осаждать его предложениями вложить
капитал в их предприятия.
Но он предпочитал вести игру на свой страх и риск и вступал в объеди-
нения только ради защиты общих интересов капиталистов. Так, несмотря на
то, что он сам всегда платил рабочим больше других, он записался в Ассо-
циацию владельцев рудников, возглавил начатую ими кампанию и успешно по-
давил растущее недовольство наемных рудокопов. Времена изменились. Былые
дни безвозвратно миновали. Наступила новая эра, и Харниш, богатый шах-
товладелец, защищал интересы своего класса. Правда, чтобы спасти старых
друзей, теперь работавших на него, от дубинки объединившихся хозяев, он
назначал их штейгерами и отдавал под их начало партии чечако; но делал
он это, повинуясь голосу сердца, а не рассудка. В сердце он хранил па-
мять о минувших днях, рассудок же понуждал его вести игру по новейшим и
наиболее действенным методам.
Но этим и ограничивались его связи с другими капиталистами: он реши-
тельно отказывался быть партнером в чужой игре; он хотел в одиночку ра-
зыгрывать свои карты и отвечать за высокую ставку своими собственными
деньгами. Особенно привлекала его недавно основанная в Доусоне фондовая
биржа. Он никогда не видел такого института, но быстро постиг его сущ-
ность и научился пользоваться им. Биржа стала для него новой азартной
игрой, и зачастую, даже когда этого не требовали его личные финансовые
комбинации, он, по собственному выражению, мутил воду просто так, для
баловства.
- Это малость веселее, чем "фараон", - сказал он однажды, после того
как биржу лихорадило всю неделю только потому, что Харниш играл то на
понижение, то на повышение; когда он в конце концов открыл свои карты,
ему очистился такой куш, который для всякого другого был бы целым состо-
янием.
Многие из тех, кому повезло на Клондайке, вернулись на юг, в Соеди-
ненные Штаты, чтобы передохнуть после жестокой битвы за золото у Поляр-
ного круга. Но когда Харниша спрашивали, скоро ли он уедет, он только
смеялся и отвечал, что уедет не раньше, чем разыграет все свои козыри. И
добавлял, что нужно быть дураком, чтобы бросить игру как раз в ту мину-
ту, когда у него козыри на руках.
Среди тысяч чечако, преклонявшихся перед Харнишем, твердо установи-
лось мнение, что это человек, не знающий страха. Но Беттлз, Макдональд и
другие старожилы качали головой и, посмеиваясь, говорили: женщины! И они
были правы. Он, как огня, боялся женщин с тех самых пор, когда восемнад-
цатилетним юнцом на пути в Аляску повстречался с женщиной из Джуно по
прозвищу Королева Анна и та открыто и беззастенчиво навязывала ему свою
