способность и силу двигаться. Белка уже не карабкалась на высокие ели,
не прыгала с ветки на ветку, не цеплялась, вереща, за уходившие в небо
верхушки. Однако та энергия, которая порождала все эти движения, влилась
в дряблые мышцы и надломленную волю людей и заставила их двигаться -
нет, сама двигала их, пока они тащились оставшиеся несколько миль до
припрятанной лодки; добравшись наконец до цели, оба рухнули наземь и
долго лежали неподвижно, словно мертвые.
Снять небольшую лодку с помоста было бы делом нетрудным для здорового
мужчины, но Харниш так ослабел, что ему понадобилось на это много часов.
И еще много часов, изо дня в день, потратил он, когда ползал вокруг лод-
ки и, лежа на боку, конопатил мхом разошедшиеся швы. Наконец работа была
окончена, но река все еще не очистилась. Лед поднялся на несколько фу-
тов, так и не тронувшись вниз по течению. А впереди Харниша ждало самое
трудное: спустить лодку на воду, когда вскроется река. Тщетно бродил он,
спотыкаясь, падая, двигаясь ползком - днем по талому снегу, вечером по
затвердевшему насту, - в поисках еще одной белки, чтобы жизненная энер-
гия проворного зверька перешла в силу его мышц и помогла ему перетащить
лодку через ледяную стену у берега и столкнуть на воды реки.
Только двадцатого мая Стюарт наконец вскрылся. Ледоход начался в пять
часов утра; день уже сильно прибавился, и Харниш, приподнявшись, мог ви-
деть, как идет лед. Но Элия уже ко всему был безучастен; сознание едва
теплилось в нем, и он лежал без движения. А лед несся мимо, огромные
льдины наскакивали на берег, выворачивая корни деревьев, отваливая сотни
тонн земли. От этих чудовищной силы толчков все кругом содрогалось и
раскачивалось. Час спустя ледоход приостановился: где-то ниже по течению
образовался затор. Тогда река стала вздуваться, все выше поднимался лед,
пока он не поднялся над берегом. Вода с верховьев все прибывала, неся на
себе все новые и новые тонны льда. Громадные глыбы с ужасающей силой
сталкивались, лезли друг на друга, стремительно подскакивали вверх,
словно арбузное семечко, зажатое ребенком между большим и указательным
пальцем; вдоль обоих берегов выросла ледяная стена. Потом затор прорва-
ло, и грохот сшибающихся и трущихся друг о друга льдин стал еще оглуши-
тельней. С час продолжался ледоход. Вода в реке быстро убывала. Но ледя-
ная стена по-прежнему высилась над берегом.
Наконец прошли последние льдины, и впервые за полгода Харниш увидел
чистую воду. Он знал, что ледоход не кончился, торосы в верховьях в лю-
бую минуту могли сорваться с места и двинуться вниз по реке, но положе-
ние было отчаянное, нужда заставляла действовать немедля. Элия так осла-
бел, что мог умереть с минуты на минуту, И сам он далеко не был уверен,
хватит ли у него сил спустить лодку на воду. Оставалось одно - пойти на
риск. Если дожидаться второго ледохода, Элия наверняка умрет, а скорее
всего - они умрут оба. Если же он сумеет спустить лодку, если опередит
второй ледоход, если их не затрет льдинами с верхнего течения Юкона, ес-
ли ему повезет и в этом и еще во многом другом, тогда они доберутся до
Шестидесятой Мили и будут спасены, если - опять-таки если - у него дос-
танет сил причалить на Шестидесятой Миле.
Он принялся за дело. Ледяная стена возвышалась на пять футов над тем
местом, где стояла лодка. Прежде всего он разыскал удобный спуск: пройдя
несколько шагов, он увидел льдину, которая достигала до верха стены и
отлого спускалась к реке. Промучившись целый час, он подтащил туда лод-
ку. Его тошнило от слабости, и временами ему казалось, что он слепнет:
он ничего не видел, в глазах плясали световые пятна и точки, словно их
засыпало алмазной пылью; сердце колотилось у самого горла, дыхание пе-
рехватывало. Элия не подавал признаков жизни; он лежал не шевелясь, с
закрытыми глазами. Харниш один сражался с судьбой. В конце концов после
нечеловеческих усилий он прочно установил лодку на верху ледяной стены;
не удержавшись на ногах, он упал на колени и ползком начал перетаскивать
в лодку одеяло, ружье и ведерко. Топор он бросил. Ради него пришлось бы
еще раз проползти двадцать футов туда и обратно, а Харниш хорошо знал,
что если топор и понадобится, то некому будет действовать им.
Харниш и не подозревал, как трудно будет перетащить Элию в лодку.
Дюйм за дюймом, с частыми передышками, он поволок его по земле и по ос-
колкам льда к борту лодки. Но положить его в лодку ему не удалось. Будь
это неподвижный груз такого же веса и объема, его куда легче было бы
поднять, чем обмякшее тело, Элии. Харниш не мог справиться с этим живым
грузом потому, что он провисал в середине, как полупустой мешок с зер-
ном. Харниш, стоя в лодке, тщетно пытался втащить туда товарища. Все,
чего он добился, - это приподнять над бортом голову и плечи Элии. Но
когда он отпустил его, чтобы перехватить ниже, Элия опять соскользнул на
лед.
С отчаяния Харниш прибег к крайнему средству. Он ударил Элию по лицу.
- Господи боже ты мой! Мужчина ты или нет? - закричал он. - На вот,
черт тебя дери, на!
И он наотмашь бил его по щекам, по носу, по губам, надеясь, что боль
от ударов разбудит дремлющее сознание и вернет исчезающую волю. Элия
открыл глаза.
- Слушай! - прохрипел Харниш. - Я приподыму тебе голову, а ты дер-
жись. Слышишь? Зубами вцепись в борт и держись!
Дрожащие веки Элии опустились, но Харниш знал, что тот понял его. Он
опять подтащил голову и плечи Элии к лодке.
- Держись, черт тебя возьми! Зубами хватай! - кричал он, пытаясь под-
нять неподвижное туловище.
Одна рука Элии соскользнула с борта лодки, пальцы другой разжались,
но он послушно впился зубами в борт и удержался. Харниш приподнял его,
потянул на себя, и Элия ткнулся лицом в дно лодки, в кровь ободрав нос,
губы и подбородок о расщепленное дерево; тело его, согнувшись пополам,
беспомощно повисло на борту лодки. Харниш перекинул ноги Элии через
борт, потом, задыхаясь от усилий, перевернул его на спину и накрыл одея-
лом.
Оставалось последнее и самое трудное дело - спустить лодку на реку.
Харнишу пришлось по необходимости положить Элию ближе к корме, а это оз-
начало, что для спуска потребуется еще большее напряжение. Собравшись с
духом, он взялся за лодку, но в глазах у него потемнело, и когда он
опомнился, оказалось, что он лежит, навалившись животом на острый край
кормы. Видимо, впервые в жизни он потерял сознание. Мало того, он
чувствовал, что силы его иссякли, что он пальцем шевельнуть не может, а
главное - что ему это безразлично. Перед ним возникали видения, живые и
отчетливые, мысль рассекала мир, словно стальное лезвие. Он, который с
детства привык видеть жизнь во всей ее наготе, никогда еще так остро не
ощущал этой наготы. Впервые пошатнулась его вера в свое победоносное
"я". На какое-то время жизнь пришла в замешательство и не сумела сол-
гать. В конечном счете он оказался таким же жалким червяком, как и все,
ничуть не лучше съеденной им белки или людей, потерпевших поражение, по-
гибших на его глазах, как, несомненно, погибли Джо Хайнс и Генри Финн,
ничуть не лучше Элии, который лежал на дне лодки, весь в ссадинах, безу-
частный ко всему. Харнишу с кормы лодки хорошо была видна река до самого
поворота, откуда рано или поздно нагрянут ледяные глыбы. И ему казалось,
что взор его проникает в прошлое и видит те времена, когда в этой стране
еще не было ни белых, ни индейцев, а река Стюарт год за годом, зимой
прикрывала грудь ледяным панцирем, а весной взламывала его и вольно ка-
тилась к Юкону. И в туманной дали грядущего он провидел то время, когда
последние поколения смертных исчезнут с лица Аляски и сам он исчезнет, а
река по-прежнему, неизменно - то в зимнюю стужу, то бурной весной - бу-
дет течь, как текла от века.
Жизнь - лгунья, обманщица. Она обманывает все живущее. Она обманула
его, Элама Харниша, одного из самых удачных, самых совершенных своих
созданий. Он ничто - всего лишь уязвимый комок мышц и нервов, ползающий
в грязи в погоне за золотом, мечтатель, честолюбец, игрок, который
мелькнет - и нет его. Нетленна и неуязвима только мертвая природа, все,
что не имеет ни мышц, ни нервов - песок, земля и гравий, горы и низины,
и река, которая из года в год, из века в век покрывается льдом и вновь
очищается от него. В сущности, какой это подлый обман! Игра краплеными
картами. Те, кто умирает, не выигрывают, - а умирают все. Кто же остает-
ся в выигрыше? Даже и не Жизнь - великий шулер, заманивающий игроков,
этот вечно цветущий погост, нескончаемое траурное шествие.
Он на минуту очнулся от раздумья и посмотрел вокруг: река по-прежнему
была свободна ото льда, а на носу лодки сидела пуночка, устремив на него
дерзкий взгляд. Потом он снова погрузился в свои мысли.
Ничто уже не спасет его от проигрыша. Нет сомнений, что ему суждено
выйти из игры. И что же? Он снова и снова задавал себе этот вопрос.
Общепризнанные религиозные догматы всегда были чужды ему. Он испове-
довал свою религию, которая учила его не обманывать ближних, вести с ни-
ми честную игру, и никогда не предавался праздным размышлениям о загроб-
ной жизни. Для него со смертью все кончалось. Он всегда в это верил и не
испытывал страха. И сейчас, когда пятнадцать футов отделяло лодку от ре-
ки, а он и пальцем не мог пошевелить, чтобы сдвинуть ее с места, он все
так же твердо верил, что со смертью все кончается, и не испытывал стра-
ха. В его представлениях об окружающем мире было слишком много трезвой
простоты, чтобы их могло опрокинуть первое - или последнее - содрогание
жизни, убоявшейся смерти.
Он видел смерть, видел, как умирают люди и животные; память услужливо
воскрешала перед ним десятки картин смерти. Он снова глядел на них, как
глядел когда-то, и они не страшили его. Что ж, эти люди умерли, умерли
давно. Мысль о смерти уже не тревожит их. Они не висят, перегнувшись по-
полам, на корме лодки в ожидании конца. Умереть легко, он никогда не ду-
мал, что это так легко; и, чувствуя приближение смерти, он даже радовал-
ся ей.
Но внезапно новая картина встала перед ним. Он увидел город своих
грез - золотую столицу Севера, привольно раскинувшуюся на высоком берегу
Юкона. Он увидел речные пароходы, в три ряда стоящие на якоре вдоль
пристани; лесопилки на полном ходу; длинные упряжки лаек, везущие спа-
ренные нарты с грузом продовольствия для приисков. И еще он видел игор-
ные дома, банкирские конторы, биржу, крупные ставки, широкое поле для
азартнейшей в мире игры. Обидно все-таки, подумал он, упустить свое
счастье, когда нюхом чуешь все это и знаешь, что откроется золотое дно.
От этой мысли Жизнь встрепенулась в нем и снова начала плести свою веко-
вечную ложь.
Харниш перевернулся на бок, скатился с кормы и сел на лед, прислонясь
спиной к лодке. Нет, он не хочет выбывать из игры. Да и с какой стати?
Если собрать воедино все остатки сил, еще таящиеся в его ослабевших мыш-
цах, он, без сомнения, сумеет приподнять лодку и столкнуть ее вниз.
Вдруг ему пришло в голову, что хорошо бы войти в долю с Харпером и
Ледью, застолбившими место под поселок на Клондайке. Дорого они не зап-
росят за пай. Если золотым дном окажется Стюарт, он найдет счастье в
"Поселке Элам Харниш"; а если Клондайк - то ему тоже кое-что перепадет.
А пока что надо собраться с силами. Он ничком растянулся на льду и
пролежал так с полчаса. Потом встал, тряхнул головой, прогоняя искрящий-
ся туман, застилавший ему глаза, и взялся за лодку. Он отлично понимал,
чем он рискует. Если первая попытка сорвется, все дальнейшие усилия об-
речены на неудачу. Он должен пустить в ход все свои скудные силы до пос-
ледней капли, вложить их целиком в первый же толчок" так как для второго
уже не останется ничего.
