ник, затем вся упряжка и снежный покров по обе стороны тропы. На мгнове-
ние показался ближний берег и снова исчез, опять показался и уже больше
не исчезал. Несколько минут спустя вдали замаячил противоположный берег,
и наконец впереди и позади нарт их взору открылась вся скованная льдом
река, слева окаймленная длинной грядой зубчатых гор, покрытых снегом. И
все. Солнце не взошло. Дневной свет остался серым.
В это утро дорогу им перебежала рысь под самым носом у головной лайки
и скрылась в заснеженном лесу. В собаках мгновенно заговорил инстинкт
хищников. Они завыли, точно волчья стая, почуявшая добычу, и стали
рваться из упряжи. Харниш закричал на них, приналег на шест и опрокинул
нарты в рыхлый снег. Собаки успокоились, нарты выровняли, и пять минут
спустя они уже опять мчались вперед по твердой, утоптанной тропе.
За два дня пути они не видели на единого живого существа, кроме этой
рыси, да и она так бесшумно скользнула на бархатных лапах и так быстро
исчезла, что ее легко можно было принять за призрак.
В полдень солнце выглянуло из-за горизонта; они сделали привал и раз-
ложили небольшой костер на льду. Харниш топором нарубил куски заморожен-
ных бобов и положил их на сковороду. Когда бобы оттаяли и согрелись,
Харниш и Кама позавтракали. Кофе варить не стали: Харниш считал, что
время не ждет и нечего тратить его на такие роскошества. Собаки переста-
ли грызться и с тоской поглядывали на костер. Лишь вечером получили они
по фунту вяленой рыбы, а весь день работали натощак.
Мороз не ослабевал. Только человек железного здоровья и выносливости
отваживался идти по тропе в такую стужу. Харниш и Кама, белый и индеец,
оба были люди незаурядные; но Кама неминуемо должен был потерпеть пора-
жение, потому что знал, что его спутник сильнее. Не то чтобы он созна-
тельно работал с меньшим рвением или охотой, но он заранее признал себя
побежденным. Он преклонялся перед Харнишем. Сам выносливый, молчаливый,
гордый своей физической силой и отвагой, он все эти достоинства находил
в своем спутнике. Этот белый в совершенстве умел делать все то, что, по
мнению Камы, стоило уметь делать, и Кама, видя в нем полубога, невольно
поклонялся ему, хотя ничем не выказывал этого. Неудивительно, думал Ка-
ма, что белые побеждают, если среди них родятся такие люди. Как может
индеец тягаться с такой упрямой, стойкой породой людей? Даже индейцы не
пускаются в путь, когда стоит такой мороз, хотя они владеют мудростью,
унаследованной от тысяч минувших поколений; а этот Харниш, пришелец с
изнеженного Юга, - он и сильнее их и крепче; он смеется над их страхами
и как ни в чем не бывало идет по тропе и десять и двенадцать часов в
сутки. Но напрасно он думает, что можно делать по тридцать три мили в
течение шестидесяти дней. Вот повалит снег, или придется прокладывать
тропу, или они наткнутся на непрочный лед вокруг полыньи - тогда увидит!
А пока что Кама трудился наравне с Харнишем, не жалуясь, не увиливая
от дела. Когда градусник показывает шестьдесят пять ниже нуля, - это
очень сильный мороз. Ведь точка замерзания воды по Фаренгейту - тридцать
два градуса выше нуля; значит, шестьдесят пять градусов ниже нуля - это
девяносто семь градусов мороза. Что это значит, можно понять, если вмес-
то мороза вообразить себе жару. Сто двадцать девять выше нуля - это
очень жаркая погода, но это всего только девяносто семь, а не сто двад-
цать девять градусов тепла. Если вникнуть в то, что при низкой темпера-
туре тридцать два градуса не вычитаются, а прибавляются, можно составить
себе понятие о том, в какой трескучий мороз Кама и Харниш путешествовали
от темна до темна и в самую тьму.
Кама отморозил щеки, сколько ни растирал их, и они покрылись черными
язвами. К тому же ему морозом прихватило верхушки легких, что уже не
шутка, - именно эта опасность прежде всего грозит тому, кто надрывается
под открытым небом при шестидесяти пяти градусах ниже нуля. Но Кама не
жаловался, а Харниша никакой мороз не брал, и ночью ему было так же теп-
ло под шестью фунтами заячьего меха, как Каме под двенадцатью.
На вторую ночь пути, покрыв за день пятьдесят миль, они расположились
подле канадской границы. Весь остальной путь, за исключением последнего
короткого перегона до Дайи, пролегал по территории Канады. Харниш расс-
читывал достигнуть Сороковой Мили к вечеру четвертого дня, если тропа
будет накатанная и не выпадет снег. Он так и сказал Каме. Но на третий
день немного потеплело, и они поняли, что недолго ждать снегопада, пото-
му что на Юконе снег идет только при потеплении. Вдобавок в этот день им
пришлось одолевать десять миль торосов, сотни раз они на руках перетас-
кивали нагруженные нарты через огромные ледяные глыбы. Здесь собаки были
почти бесполезны, они только зря замучились, замучились и люди. В этот
вечер они прошли лишний час, чтобы хоть отчасти наверстать потерянное
время.
Проснувшись наутро, они увидели, что их одеяла на десять дюймов засы-
паны снегом. Собаки зарылись в снег и не проявляли ни малейшего желания
вылезти из теплой норы. Свежевыпавший снег сулил тяжелую дорогу: нарты
уже не будут скользить быстро и легко, а людям придется по очереди идти
впереди упряжки и лыжами уминать снег, чтобы лайки не увязали в нем.
Этот снег ничуть не похож на тот, который известен жителям Юга. Он твер-
дый, мелкий и сухой, совсем как сахар. Если подбросить его ногой, он
взлетает в воздух со свистом, точно песок. Из него нельзя лепить снежки,
потому что он состоит не из хлопьев, которые можно плотно скатать, а из
кристаллов - крохотных геометрически правильных кристалликов. В сущнос-
ти, это вовсе и не снег, а иней.
Сильно потеплело, было всего лишь двадцать градусов ниже нуля, и пут-
ники обливались потом, несмотря на то, что подняли наушники и скинули
рукавицы. До Сороковой Мили они добрались только на другой день, но и
там Харниш не остановился передохнуть, - он забрал почту и продо-
вольствие и немедленно отправился дальше. Назавтра, после полудня, они
сделали привал в устье реки Клондайк. За последние сутки они не встрети-
ли ни души и сами прокладывали тропу по снегу. Никто еще в эту зиму не
спускался южнее Сороковой Мили, и легко могло случиться, что Харниш и
Кама окажутся единственными за весь год путниками на проложенной ими
тропе. В те времена на Юконе было безлюдно. Между рекой Клондайк и по-
селком Дайя. У Соленой Воды на шестьсот миль раскинулась снежная пусты-
ня, и было только два пункта, где Харниш мог надеяться увидеть живых лю-
дей: две фактории - Шестидесятая Миля и Форт-Селкерк. В летние месяцы
можно было встретить индейцев в устьях рек Стюарт и Белой, у Большого и
Малого Лосося и на берегах озера Ле-Барж; но теперь, среди зимы, индей-
цы, конечно, ушли в горы на охоту за лосями.
В тот вечер, когда они сделали привал в устье Клондайка, Харниш, за-
кончив работу, не сразу лег спать. Если бы с ним был кто-нибудь из его
белых приятелей, он сказал бы ему, что "нюхом чует" богатство. Оставив
на стоянке Каму, который забылся тяжелым сном под двойным слоем заячьих
шкур, и собак, свернувшихся в снегу, он надел лыжи и взобрался на высо-
кий берег, за которым начиналась широкая терраса. Но ели росли здесь так
густо, что мешали оглядеться по сторонам, и он пересек террасу и немного
поднялся по крутому склону горы, замыкающей ее. Отсюда ему виден был
Клондайк, впадающий под прямым углом с востока в Юкон, и величавый изгиб
к югу самого Юкона. Слева" ниже по течению, в сторону Лосиной горы, под
яркими звездами белела река, которую лейтенант Шватка назвав Белой. Но
Харниш увидел ее задолго до того, как этот бесстрашный исследователь
Арктики перевалил через Чилкут и поплыл на плоту вниз по Юкону.
Однако Харниш не глядел на горные склоны. Взор его привлекала обшир-
ная терраса: вдоль всего ее края река была достаточно глубока для прича-
ла судов.
- Подходящее местечко, ничего не скажешь, - пробормотал он. - Здесь
можно построить город на сорок тысяч жителей. Дело за малым - найти зо-
лото. - С минуту он раздумывал. - Ежели выйдет десять долларов с каждой
промывки, и то хорошо. Такая будет золотая горячка, какой Аляска еще не
видала! А если здесь не найдется, то где-нибудь поблизости. Надо всю до-
рогу приглядываться к местности, выбирать - где можно заложить город.
Он еще постоял, глядя на пустынную террасу, и воображение рисовало
ему заманчивые картины близкого будущего - если его надежды оправдаются.
Он мысленно расставлял лесопильни, торговые помещения, салуны, кабаки,
длинные ряды жилищ золотоискателей. По улицам взад и вперед снуют тысячи
прохожих, а у дверей лавок стоят тяжелые сани с товаром и длинные упряж-
ки собак. И еще он видел, как эти сани мчатся по главной улице и дальше,
по замерзшему Клондайку, к воображаемому золотому прииску.
Харниш засмеялся, тряхнул головой, отгоняя видения, спустился под го-
ру и вернулся к своей стоянке. Через пять минут после того, как он улег-
ся, он открыл глаза и от удивления даже сел на постели: почему это он не
спит? Он глянул на индейца, лежавшего рядом, на подернутые золой гасну-
щие угли, на пятерых собак, свернувшихся поодаль, прикрыв морду волчьим
хвостом, и на четыре охотничьи лыжи, торчком стоявшие в снегу.
- Черт знает что! - проворчал он. - Покоя мне нет от моего нюха. -
Ему вспомнился покер в Тиволи. - Четыре короля! - Он прищелкнул языком и
усмехнулся. - Уж и нюх, ничего не скажешь!
Он опять улегся, натянул одеяло на голову поверх ушанки, подоткнул
его вокруг шеи, закрыл глаза и тут же уснул.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На Шестидесятой Миле они пополнили запас продовольствия, прихватили
несколько фунтов почты и опять тронулись в путь. Начиная с Сороковой Ми-
ли они шли по неутоптанному снегу, и такая же дорога предстояла им до
самой Дайи. Харниш чувствовал себя превосходно, но Кама явно терял силы.
Гордость не позволяла ему жаловаться, однако он не мог скрыть своего
состояния. Правда, у него омертвели только самые верхушки легких, прих-
ваченные морозом, но Каму уже мучил сухой, лающий кашель. Каждое лишнее
усилие вызывало приступ, доводивший его почти до обморока. Выпученные
глаза наливались кровью, слезы текли по щекам. Достаточно было ему вдох-
нуть чад от жареного сала, чтобы на полчаса забиться в судорожном кашле,
и он старался не становиться против ветра, когда Харниш стряпал.
Так они шли день за днем, без передышки, по рыхлому, неутоптанному
снегу. Это был изнурительный, однообразный труд, - не то что весело
мчаться по укатанной тропе. Сменяя друг друга, они по очереди расчищали
собакам путь шириной в ярд, уминая снег короткими плетеными лыжами. Лыжи
уходили в сухой сыпучий снег на добрых двенадцать дюймов. Тут требова-
лась совсем иная работа мышц, нежели при обыкновенной ходьбе: нельзя бы-
ло, подымая ногу, в то же время переставлять ее вперед; приходилось вы-
таскивать лыжу вертикально. Когда лыжа вдавливалась в снег, перед ней
вырастала отвесная стена высотой в двенадцать дюймов. Стоило, подымая
ногу, задеть эту преграду передком лыжи, и он погружался в снег, а узкий
задний конец лыжи ударял лыжника по икре. Весь долгий день пути перед
каждым шагом нога подымалась под прямым углом на двенадцать дюймов, и
только после этого можно было разогнуть колено и переставить ее вперед.
По этой более или менее протоптанной дорожке следовали собаки, Харниш
(или Кама), держась за поворотный шест и нарты. Несмотря на всю свою ис-
полинскую силу и выносливость, они, как ни бились, в лучшем случае про-
ходили три мили в час. Чтобы наверстать время и опасаясь непредвиденных
препятствий, Харниш решил удлинить суточный переход - теперь они шли по
двенадцать часов в день. Три часа требовалось на устройство ночлега и
