поверх него - куртка, сшитая из одеяла, длинные кожаные рукавицы, подби-
тые мехом, болтались у него на боку, - по юконскому обычаю, они висели
на ремешке, надетом на шею; меховая шапка с поднятыми, но не завязанными
наушниками. Лицо худое, удлиненное; слегка выступающие скулы, смуглая
кожа и острые темные глаза придавали ему сходство с индейцем, хотя по
оттенку загара и разрезу глаз сразу можно было признать в нем белого. Он
казался одновременно и старше и моложе своих лет: по гладко выбритому,
без единой морщинки лицу ему нельзя было дать тридцати лет, и вместе с
тем что-то неуловимое в нем выдавало зрелого мужчину. Это были незримые
следы тех испытаний, через которые он прошел и которые мало кому оказа-
лись бы под силу. Он жил жизнью первобытной и напряженной, - и об этом
говорили его глаза, в которых словно тлел скрытый огонь, это слышалось в
звуке его голоса, об этом, казалось, непрерывно шептали его губы.
А губы у него были тонкие и почти всегда крепко сжатые; зубы - ровные
и белые; приподнятые уголки губ, смягчая жесткую линию рта, свиде-
тельствовали о природной доброте, а в крохотных складочках вокруг глаз
таился веселый смех. Эти спасительные свойства умеряли необузданный нрав
Элама Харниша, - без них он легко мог стать существом жестоким и злоб-
ным. Точеный нос с тонкими ноздрями был правильной формы; лоб узкий, но
высокий и выпуклый, красиво очерченный; волосы тоже напоминали волосы
индейца - очень прямые, очень черные и такие блестящие, какие бывают
только у здоровых людей.
- Время-не-ждет времени не теряет, - усмехаясь, сказал Дэн Макдо-
нальд, прислушиваясь к хохоту и громким крикам, доносившимся из соседней
комнаты.
- Погулять он умеет! Правда, Луи? - отозвался Олаф Гендерсон.
- И еще как! - подхватил Луи-француз. - Этот парень - чистое золото!
- Когда господь бог в день великой промывки призовет его душу, - про-
должал Макдональд, - вот увидите, он самого господа бога заставит кидать
землю в желоба.
- Вот это здорово! - проговорил Олаф Гендерсон, с искренним восхище-
нием глядя на Макдональда.
- Очень даже, - подтвердил Луи-француз. - Выпьем, что ли, по этому
случаю?
ГЛАВА ВТОРАЯ
К двум часам ночи все проголодались, и танцы решили прервать на пол-
часа. И тут-то Джек Керне, высокий, плотный мужчина с грубыми чертами
лица, предложил сыграть в покер. После того как Джек вместе с Беттлзом
предпринял неудачную попытку обосноваться далеко за Полярным кругом, в
верховьях реки Койокук, он вернулся к своим факториям на Сороковой и
Шестидесятой Миле и пустился в новое предприятие - выписал из Соединен-
ных Штатов небольшую лесопилку и речной пароход. Лесопилка была уже в
пути: погонщики-индейцы везли ее на собаках через Чилкутский перевал; в
начале лета, после ледохода, ее доставят по Юкону в Серкл. А в середине
лета, когда Берингово море и устье Юкона очистятся от льда, пароход,
собранный в Сент-Майкле, двинется вверх по реке с полным грузом продо-
вольствия.
Итак, Джек Керне предложил сразиться в покер. Луи-француз, Дэн Макдо-
нальд и Хэл Кэмбл (которому сильно повезло на Лосиной реке), за нехват-
кой дам не танцевавшие, охотно согласились. Стали искать пятого партне-
ра; как раз в это время из задней комнаты появился Элам Харниш под руку
с Мадонной, а за ними, пара за парой, шли остальные танцоры. Игроки ок-
ликнули его, и он подошел к карточному столу.
- Садись с нами, - сказал Кэмбл. - Тебе сегодня как - везет?
- Малость везет! - весело ответил Харниш. Но Мадонна украдкой сжала
его локоть: ей хотелось еще потанцевать с ним. - А все-таки я лучше по-
танцую. Не хочется мне вас грабить.
Никто не стал настаивать, считая его отказ окончательным. Мадонна по-
тянула его за руку, спеша присоединиться к компании ужинающих гостей, но
Время-неждет вдруг передумал. У него не пропала охота танцевать, и оби-
деть свою даму он тоже не" хотел, но его свободолюбие восстало против
настойчивости, с какой она тянула его за собой. Он давно уже твердо ре-
шил, что ни одна женщина не будет командовать им. Хотя он и пользовался
большим успехом у женщин, сам он не слишком увлекался ими. Для него они
были просто забавой, развлечением, отдыхом от большой игры, от настоящей
жизни. Он не делал разницы между женщинами и выпивкой или игрой в карты
и видел немало примеров тому, что куда легче отвыкнуть от виски и поке-
ра, нежели выпутаться из сетей, расставленных женщиной.
Харниш всегда подчинялся самому себе, и это было естественно для че-
ловека со столь здоровыми инстинктами; но при малейшей опасности ока-
заться в подчинении у кого-нибудь другого он либо давал сокрушительный
отпор, либо обращался в бегство. Сладостные цепи, налагаемые любовью, не
прельщали его. Ему случалось видеть влюбленных мужчин, - он считал их
помешанными, а душевные болезни нисколько не интересовали его. Но мужс-
кая дружба - это совсем не то, что любовь между мужчиной и женщиной. В
дружбе с товарищем нет рабского подчинения. Это деловой уговор, честная
сделка между людьми, которые не пытаются взять верх друг над другом, но
плечо к плечу преодолевают и снежную тропу, и реки, и горы, рискуя
жизнью в погоне за богатством. А мужчина и женщина гоняются друг за дру-
гом, и либо он, либо она непременно возьмет верх. Иное дело - дружба
между двумя товарищами: тут нет места рабству. И хотя Харниш, обладавший
богатырской силой, всегда давал больше, чем получал взамен, он давал не
по принуждению, а добровольно, с царской щедростью расточая и труды свои
и сверхчеловеческие усилия. Вместе идти день за днем по горным ущельям,
борясь со встречным ветром, или пробираться по тундре, отбиваясь от на-
летающих тучами комаров, нести поклажу вдвое тяжелей, чем поклажа това-
рища, - в этом нет ни неравенства, ни подчинения. Каждый отдает все свои
силы. Это - главное условие честной сделки между товарищами. Конечно,
бывает, что у одного больше сил, а у другого меньше; но если и тот и
другой делают все, что могут, - значит, уговор не нарушен, главное усло-
вие соблюдено, справедливое соглашение действует к взаимной выгоде.
А с женщинами не то! Женщины поступаются малым, а требуют всего.
Только глянь на них лишний раз, и опутают тебя, привяжут к своей юбке.
Вот Мадонна: зевала во весь рот, когда он пришел, а как только позвал
танцевать - вся загорелась. Почему не потанцевать с ней; но он не один
раз, а много раз приглашал ее, - и вот уж она сжимает его локоть, когда
ему предлагают сыграть в покер, она уже предъявляет права на него; и ес-
ли он уступит, конца этому не будет. Ничего не скажешь, женщина она
славная - цветущая, хороша собой и танцует отлично; но только есть в ней
это чисто женское желание заарканить его и связать по рукам и ногам,
чтобы выжечь на нем тавро. Нет, уж лучше покер! К тому же Харниш любил
покер ничуть не меньше, чем танцы.
Он не двинулся с места, сколько Мадонна ни тянула его за руку, и ска-
зал:
- Пожалуй, я не прочь малость встряхнуть вас.
Она опять, еще более настойчиво, сжала его локоть. Вот они - путы,
она уже пытается затянуть узелок. На какую-то долю секунды в Харнише
проснулся дикарь: он весь был во власти смертельного страха и жажды кро-
ви; в одно мгновение он превратился в тигра, который, чуя капкан, себя
не помнит от испуга и ярости. Будь он в самом деле дикарь, он опрометью
бросился бы вон или кинулся на женщину и растерзал ее. Но к нему тотчас
же вернулась выдержка, накопленная поколениями, та способность обузды-
вать себя, благодаря которой человек стал животным общественным, - прав-
да, несовершенным. Он подавил поднявшуюся в нем злобу и сказал, ласково
глядя Мадонне в глаза:
- Ты пойди поужинай. Я не голоден. А потом мы еще потанцуем. До утра
далеко. Ступай, милая.
Он высвободил свою руку, дружески потрепал Мадонну по плечу и повер-
нулся к игрокам:
- Если без лимита, я сяду с вами.
- Лимит большой, - сказал Джек Керне.
- Никаких лимитов.
Игроки переглянулись, потом Керне объявил:
- Ладно, без лимита.
Элам Харниш уселся на свободный стул и начал было вытаскивать мешочек
с золотом, но передумал. Мадонна постояла немного, обиженно надув губы,
потом присоединилась к ужинающим танцорам.
- Я принесу тебе сандвич! - крикнула она Харнишу через плечо.
Он кивнул головой. Улыбка ее говорила о том, что она больше не сер-
дится. Итак, он избежал опасности и вместе с тем не нанес слишком
горькой обиды.
- Давайте на марки, - предложил он. - А то фишки весь стол занимают.
Согласны?
- Я согласен, - ответил Хэл Кэмбл. - Мои марки пойдут по пятьсот.
- И мои, - сказал Харниш.
Остальные тоже назвали стоимость марок; самым скромным оказался
Луи-француз: он пустил свои по сто долларов.
В те времена на Аляске не водилось ни мошенников, ни шулеров. Игра
велась честно, и люди доверяли Друг другу. Слово было все равно что зо-
лото. Плоские продолговатые марки, на которые они играли, делались из
латуни и стоили не дороже цента за штуку. Но когда игрок ставил такую
марку и объявлял, что стоимость ее равна пятистам долларам, это ни в ком
не вызывало сомнений. Выигравший знал, что каждый из партнеров оплатит
свои марки тут же на месте, отвесив золотого песку на ту сумму, которую
сам назначил. Марки изготовлялись разных цветов, и определить владельца
было нетрудно. Выкладывать же золото на стол - такая мысль и в голову не
приходила первым юконским старателям. Каждый отвечал за свою ставку всем
своим достоянием, где бы оно ни хранилось и в чем бы ни заключалось.
Харниш срезал колоду - сдавать выпало ему. Это была хорошая примета,
и, тасуя карты, он крикнул официантам, чтобы всех поили за его счет. По-
том он сдал карты, начав с Дэна Макдональда, своего соседа слева, весело
покрикивая на своих партнеров:
- А ну, поехали! Эй вы, лохматые, хвостатые, лопоухие! Натягивайте
постромки! Налегайте на упряжь, да так, чтобы шлея лопнула. Но-о, но-о!
Поехали к нашей красотке! И уж будьте покойны, порастрясет нас дорогой,
пока мы доберемся к ней! А кое-кто и отобьет себе одно место, да еще
как!
Сперва игра шла тихо и мирно, партнеры почти не разговаривали между
собой; зато вокруг них стоял содом, - виновником этого был Элам Харниш.
Все больше и больше старателей, заглянув в салун, застревали на весь ве-
чер. Когда Время-не-ждет устраивал кутеж, никому не хотелось оставаться
в стороне. Помещение для танцев было переполнено. Женщин не хватало, по-
этому кое-кто из мужчин, обвязав руку повыше локтя носовым платком, -
чтобы не вышло ошибки, - танцевал за даму. Вокруг всех игорных столов
толпились игроки, стучали фишки, то пронзительно, то глухо жужжал шарик
рулетки, громко переговаривались мужчины, выпивая у стойки или греясь
возле печки. Словом, все было как полагается в разгульную ночь на Юконе.
Игра в покер тянулась вяло, с переменным счастьем, большой карты ни-
кому не выпадало. Поэтому ставили много и на мелкую карту, но торгова-
лись недолго. Луи-француз взял пять тысяч на свой флеш против троек
Кэмбла и Кернса. Одному из партнеров достался котел в восемьсот долла-
ров, а было у него всего-то две фоски. Керне, блефуя, поставил две тыся-
чи. Не сморгнув, Харниш ответил. Когда открыли карты, у Кернса оказался
неполный флеш, а Харниш с торжеством предъявил две десятки.
Но вот наконец в три часа ночи игрокам пошла карта. Настал вожделен-
ный миг, которого неделями ждут любители покера. Весть об этом молнией
разнеслась по Тиволи. Зрители затаили дыхание. Говор у стойки и вокруг
печки умолк. И все стали подвигаться к карточному столу. Игроки за дру-
гими столами поднялись со своих мест и тоже подошли. Соседняя комната
опустела, и вскоре человек сто с лишним в глубоком молчании тесно обсту-
