правя шестом, то отдыхая, растянувшись на нартах. Последний день выдался
на редкость морозный и ясный, идти было легко, и они покрыли семьдесят
миль. В десять часов вечера собаки вынесли нарты на берег и стрелой по-
летели по главной улице Серкла; а молодой индеец, хотя был его черед от-
дыхать, спрыгнул с нарт и побежал следом. Это было бахвальство, но бах-
вальство достойное, и хоть он уже знал, что есть предел его силам и они
вот-вот изменят ему, бежал он бодро и весело.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Салун Тиволи был переполнен; там собрались все те, кто провожал Хар-
ниша два месяца назад; настал вечер шестидесятого дня, и шли жаркие спо-
ры о том, выполнит он свое обещание или нет. В десять часов все еще зак-
лючались пари, хотя число желающих ставить на успех Харниша с каждой ми-
нутой уменьшалось. Мадонна, в глубине души уверенная, что игра проигра-
на, тем не менее поспорила с Чарли Бэйтсом - двадцать унций против соро-
ка, - что Харниш явится еще до полуночи.
Она первая услышала тявканье собак.
- Слышите? - крикнула она. - Вот он!
Все бросились к выходу. Но когда широкая двухстворчатая дверь распах-
нулась, толпа отпрянула. Послышалось щелканье бича, окрики Харниша, и
усталые собаки, собрав последние силы, радостно повизгивая, протащили
нарты по деревянному полу. Упряжка ворвалась в комнату с хода, и вместе
с ней ворвался клубящийся поток морозного воздуха, так плотно окутавший
белым паром головы и спины собак, что казалось, они плывут по реке. По-
зади собак, держась за шест, вбежал в комнату Харниш в облаке крутящего-
ся пара, закрывавшего его ноги до колен.
Харниш был такой же, как всегда, только похудевший и осунувшийся, а
его черные глаза сверкали еще ярче обычного. Парка с капюшоном, падавшая
прямыми складками ниже колен, придавала ему сходство с монахом вся в
грязи, прокопченная и обгорелая у лагерного костра, она красноречиво
свидетельствовала о трудности проделанного пути. За два месяца у него
выросла густая борода, и сейчас ее покрывала ледяная корка, образовавша-
яся от его дыхания за время последнего семидесятимильного перегона.
Появление Харниша произвело потрясающий эффект, и он отлично понимал
это. Вот это жизнь! Такой он любил ее, такой она должна быть. Он
чувствовал свое превосходство над товарищами, знал, что для них он под-
линный герой Арктики. Он гордился этим, и ликующая радость охватывала
его при мысли, что вот он, проделав две тысячи миль, прямо со снежной
тропы въехал в салун с лайками, нартами, почтой, индейцем, поклажей и
прочим. Он совершил еще один подвиг. Он - Время-не-ждет, король всех
путников и погонщиков собак, и имя его еще раз прогремит на весь Юкон.
Он с радостным изумлением слушал приветственные крики толпы и пригля-
дывался к привычной картине, какую являл в этот вечер Тиволи: длинная
стойка с рядами бутылок, игорные столы, пузатая печка, весовщик и весы
для золотого песка, музыканты, посетители и среди них три женщины - Ма-
донна, Селия и Нелли; вот Макдональд, Беттлз, Билли Роулинс, Олаф Ген-
дерсон, доктор Уотсон и остальные. Все было в точности так, как в тот
вечер, когда он покинул их, словно он и не уезжал никуда. Шестьдесят
дней непрерывного пути по белой пустыне вдруг выпали из его сознания,
они сжались в одно-единственное краткое мгновение. Отсюда он ринулся в
путь, пробив стену безмолвия, - и сквозь стену безмолвия, уже в следую-
щий миг, опять ворвался в шумный, многолюдный салун.
Если бы не мешки с почтой, лежавшие на нартах, он, пожалуй, решил бы,
что только во сне прошел две тысячи миль по льду в шестьдесят дней. Как
в чаду, пожимал он протянутые к нему со всех сторон руки. Он был на вер-
ху блаженства. Жизнь прекрасна. Она всем хороша. Горячая любовь к людям
переполняла его. Все здесь добрые друзья, братья по духу. Как это чудес-
но! Горло сжималось у него от волнения, сердце таяло в груди, и он
страстно желал всем сразу пожать руку, заключить всех в одно могучее
объятие.
Он глубоко перевел дыхание и крикнул:
- Победитель платит, а победитель - я! Валяйте вы, хвостатые, лопоу-
хие, заказывайте зелье! Получайте свою почту из Дайи, прямехонько с Со-
леной Воды, без обмана! Беритесь за ремни, развязывайте!
С десяток пар рук одновременно схватились за ремни; молодой индеец с
озера Ле-Барж, тоже нагнувшийся над нартами, вдруг выпрямился. Лицо его
выражало крайнее удивление. Он растерянно озирался, недоумевая, что же с
ним приключилось. Никогда еще не испытывал он ничего подобного и не по-
дозревал, что такое может произойти с ним. Он весь дрожал, как в лихо-
радке, колени подгибались; он стал медленно опускаться, потом сразу рух-
нул и остался лежать поперек нарт, впервые в жизни узнав, что значит по-
терять сознание.
- Малость устал, вот и все, - сказал Харниш. - Эй, кто-нибудь, поды-
мите его и уложите в постель. Он молодец, этот индеец.
- Так и есть, - сказал доктор Уотсон после минутного осмотра. - Пол-
ное истощение сил.
О почте позаботились, собак водворили на место и накормили. Беттлз
затянул песню про "целебный напиток", и все столпились у стойки, чтобы
выпить, поболтать и рассчитаться за пари.
Не прошло и пяти минут, как Харниш уже кружился в вальсе с Мадонной.
Он сменил дорожную парку с капюшоном на меховую шапку и суконную куртку,
сбросил мерзлые мокасины и отплясывал в одних носках. На исходе дня он
промочил ноги до колен и так и не переобулся, и его длинные шерстяные
носки покрылись ледяной коркой. Теперь, в теплой комнате, лед, понемногу
оттаивая, начал осыпаться. Осколки льда гремели вокруг его быстро
мелькающих ног, со стуком падали на пол, о них спотыкались другие танцу-
ющие. Но Харнишу все прощалось. Он принадлежал к числу тех немногих, кто
устанавливал законы в этой девственной стране и вводил правила морали;
его поведение служило здесь мерилом добра и зла; сам же он был выше вся-
ких законов. Есть среди смертных такие общепризнанные избранники судьбы,
которые не могут ошибаться. Что бы он ни делал - все хорошо, независимо
от того, разрешается ли так поступать другим. Конечно, эти избранники
потому и завоевывают общее признание, что они - за редким исключением -
поступают правильно, и притом лучше, благороднее, чем другие. Так, Хар-
ниш, один из старейших героев этой молодой страны и в то же время чуть
ли не самый молодой из них, слыл существом особенным, единственным в
своем роде, лучшим из лучших. И неудивительно, что Мадонна, тур за туром
самозабвенно кружась в его объятиях, терзалась мыслью, что он явно не
видит в ней ничего, кроме верного друга и превосходной партнерши для
танцев. Не утешало ее и то, что он никогда не любил ни одной женщины.
Она истомилась от любви к нему, а он танцевал с ней так же, как танцевал
бы с любой другой женщиной или даже с мужчиной, лишь бы тот умел танце-
вать и обвязал руку повыше локтя носовым платком, чтобы все знали, что
он изображает собой даму.
В тот вечер Харниш танцевал с одной из таких "дам".
Как издавна повелось на Диком Западе, и здесь среди прочих развлече-
ний часто устраивалось своеобразное состязание на выдержку: кто кого пе-
репляшет; и когда Бен Дэвис, банкомет игры в "фараон", повязав руку
пестрым платком, обхватил Харниша и закружился с ним под звуки заборис-
той кадрили, все поняли, что состязание началось. Площадка мгновенно
опустела, все танцующие столпились вокруг, с напряженным вниманием следя
глазами за Харнишем и Дэвисом, которые в обнимку неустанно кружились,
еще и еще, все в том же направлении. Из соседней комнаты, побросав карты
и оставив недопитые стаканы на стойке, повалила толпа посетителей и тес-
но обступила площадку. Музыканты нажаривали без устали, и без устали
кружились танцоры. Дэвис был опытный противник, все знали, что на Юконе
ему случалось побеждать в таком поединке и признанных силачей. Однако
уже через несколько минут стало ясно, что именно он, а не Харниш потер-
пит поражение.
Они сделали еще два-три тура, потом Харниш внезапно остановился, вы-
пустил своего партнера и попятился, шатаясь, беспомощно размахивая рука-
ми, словно ища опоры в воздухе. Дэвис, с застывшей, растерянной улыбкой,
покачнулся, сделал полуоборот, тщетно пытаясь сохранить равновесие, и
растянулся на полу. А Харниш, все еще шатаясь и хватая воздух руками,
уцепился за стоявшую поблизости девушку и закружился с ней в вальсе.
Опять он совершил подвиг: не отдохнув после двухмесячного путешествия по
льду, покрыв в этот день семьдесят миль, он переплясал ничем не утомлен-
ного противника, и не кого-нибудь, а Бена Дэвиса.
Харниш любил занимать первое место, и хотя в его тесном мирке таких
мест было немного, он, где только возможно, добивался наипервейшего.
Большой мир никогда не слыхал его имени, но здесь, на безмолвном необоз-
римом Севере, среди белых индейцев и эскимосов, оно гремело от Берингова
моря до перевала Чилкут, от верховьев самых отдаленных рек до мыса Бар-
роу на краю тундры. Страсть к господству постоянно владела им, с кем бы
он ни вступал в единоборство - со стихиями ли, с людьми, или со счастьем
в азартной игре. Все казалось ему игрой, сама жизнь, все проявления ее.
А он был игрок до мозга костей. Без азарта и риска он не мог бы жить.
Правда, он не полностью уповал на слепое счастье, он помогал ему, пуская
в ход и свой ум, и ловкость, и силу; но превыше всего он все-таки чтил
всемогущее Счастье - своенравное божество, что так часто обращается про-
тив своих самых горячих поклонников, поражает мудрых и благодетельствует
глупцам, - Счастье, которого от века ищут люди, мечтая подчинить его
своей воле. Мечтал и он. В глубине его сознания неумолчно звучал искуша-
ющий голое самой жизни, настойчиво твердившей ему о своем могуществе, о
том, что он может достигнуть большего, нежели другие, что ему суждено
победить там, где они терпят поражение, преуспеть там, где их ждет ги-
бель. То была самовлюбленная жизнь, гордая избытком здоровья и сил, от-
рицающая бренность и тление, опьяненная святой верой в себя, зачарован-
ная своей дерзновенной мечтой.
И неотступно, то неясным шепотом, то внятно и отчетливо, как звук
трубы, этот голос внушал ему, что где-то, когда-то, как-то он настигнет
Счастье, овладеет им, подчинит своей воле, наложит на него свою печать.
Когда он играл в покер, голос сулил ему наивысшую карту; когда шел на
разведку - золото под поверхностью или золото в недрах, но золото непре-
менно. В самых страшных злоключениях - на льду, на воде, под угрозой го-
лодной смерти - он чувствовал, что погибнуть могут только другие, а он
восторжествует надо всем. Это была все та же извечная ложь, которой
Жизнь обольщает самое себя, ибо верит в свое бессмертие и неуязвимость,
в свое превосходство над другими жизнями, в свое неоспоримое право на
победу.
Харниш сделал несколько туров вальса, меняя направление, и, когда пе-
рестала кружиться голова, повел зрителей к стойке. Но этому все едино-
душно воспротивились. Никто больше не желал признавать его правило -
"платит победитель!" Это наперекор и обычаям и здравому смыслу, и хотя
свидетельствует о дружеских чувствах, но как раз во имя дружбы пора
прекратить такое расточительство. По всей справедливости выпивку должен
ставить Бен Дэвис, так вот пусть и поставит. Мало того, - все, что зака-
зывает Харниш, должно бы оплачивать заведение, потому что, когда он ку-
тит, салун торгует на славу. Все эти доводы весьма образно и, не стесня-
ясь в выражениях, изложил Беттлз, за что и был награжден бурными апло-
дисментами.
Харниш засмеялся, подошел к рулетке и купил стопку желтых фишек. Де-
сять минут спустя он уже стоял перед весами, и весовщик насыпал в его
мешок золотого песку на две тысячи долларов, а что не поместилось - в
