любовь. В сущности, он и не знал женщин, для него они были загадкой; он
родился на прииске, где женщины появлялись редко, сестер у него не было,
матери он лишился в раннем детстве - он вырос среди мужчин. Правда, пос-
ле того как он сбежал от Королевы Анны, он на Юконе видел женщин и водил
с ними знакомство. Это были первые женщины, отважившиеся перевалить че-
рез Чилкут и пуститься по следам мужчин, открывших золото на Аляске. Он
шел вместе с ними, но ни один ягненок так не дрожал перед волком, как он
дрожал перед своими спутницами. Только мужская гордость удерживала его
подле них; но женщины остались для него закрытой книгой, и, конечно, он
предпочитал их обществу любую карточную игру.
Теперь, став общепризнанным королем Клондайка, носителем и других
громких титулов, а именно: король Эльдорадо, король Бонанзы, барон лес-
ной промышленности, князь золотых приисков, не говоря уже о самом высо-
ком звании - звании Отца старожилов, - теперь он пуще прежнего боялся
женщин. Он всегда был их баловнем, но никогда они так настойчиво не го-
нялись за ним, как сейчас; и с каждым днем все больше и больше женщин
приезжало в Доусон. Сидел ли он за обедом в доме приискового инспектора,
угощал ли вином посетителей на танцульке или давал интервью журналистке
из нью-йоркской "Сан" - все представительницы прекрасного пола неизменно
вешались ему на шею.
Только одна женщина не охотилась за ним - Фреда, танцовщица, которой
он подарил десять мешков муки. Только с ней чувствовал он себя свободно,
потому что она никогда не пыталась увлечь его. И, однако, именно она еще
во сто крат усугубила его страх. Случилось это осенью 1897 года. Он
возвращался с одного из своих молниеносных походов, во время которого
обследовал ручей Гендерсон, впадающий в Юкон чуть пониже реки Стюарт.
Зима застала его врасплох, и он с трудом пробирался все семьдесят миль
пути на утлой лодке сквозь густую ледяную кашу. Ведя лодку у самого при-
пая, он проскочил плюющееся льдом устье Клондайка, но успел заметить че-
ловека, который, видимо, в сильном волнении метался по берегу, показывая
рукой на воду. И Харниш увидел, что в самой гуще ледяной каши тонет оде-
тая в меха женщина. Воспользовавшись просветом в крутящемся водовороте,
он в две секунды очутился на месте и, погрузив руки до плеч в воду, ос-
торожно втащил женщину в лодку. Это была Фреда. И ему оставалось бы
только радоваться ее спасению, если бы она, когда ее привели в чувство,
не глянула на него сверкающими гневом синими глазами и не спросила: "За-
чем? Ах, зачем вы это сделали?"
Это его озадачило. В ту ночь и еще несколько дней подряд он против
обыкновения не засыпал как убитый, а долго лежал без сна, вспоминая ее
лицо, горящий гневом взгляд и снова и снова вдумываясь в ее слова. Иск-
ренность их не вызывала сомнений. Горький упрек вырвался у нее из самой
глубины души. Она в самом деле сердилась на него. И все же он не мог
найти разгадку.
Когда он встретился с ней, она отвернулась от него с презрением и
злостью. Правда, потом она пришла к нему, просила у него прощения и на-
мекнула, что один человек где-то, когда-то отнял у нее желание жить; ка-
ким образом отнял, она не сказала. Она говорила от чистого сердца, но
бессвязно, и он понял только, что это случилось много лет назад; и еще
он понял, что она любила этого человека.
В этом все горе - любовь. Все беды от нее. Она страшнее стужи и голо-
да. Против женщин он ничего не имел; сами по себе они очень славные, и
смотреть на них приятно; но вместе с ними приходит это страшилище - лю-
бовь - и опаляет их, мутит разум, и тогда уж от них всего можно ожидать.
Фреда - чудесное создание, здоровая, красивая и очень неглупая; но приш-
ла любовь - и вот уж ей жизнь не мила, она уезжает на Клондайк, хочет
покончить с собой, а его ненавидит за то, что он вытащил ее из воды. Что
ж, до сих пор он не болел любовью, как не болел оспой; но его постоянно
подстерегает эта болезнь, она не менее прилипчива, чем оспа, а протекает
куда тяжелее. На какие страшные и безрассудные поступки она толкает лю-
дей! Вроде белой горячки, только еще хуже. И если он схватит эту бо-
лезнь, она может скрутить его, и он свихнется, как все. Ведь это умопо-
мешательство, к тому же заразительное. Сколько мужчин до безумия влюбле-
ны в Фреду, и все они хотят жениться на ней. А она влюблена в кого-то на
другом краю света и даже не глядит на них.
Но самый страшный, самый беспощадный удар нанесла ему Мадонна. Однаж-
ды утром ее нашли мертвой, с простреленной головой, в ее хижине. Она уш-
ла из жизни, не оставив ни объяснения, ни прощального привета. Пошли
толки и пересуды. Какой-то остряк, выражая общее мнение, сказал, что по-
койница недаром поторопилась, - время, мол, не ждет. Все знали и вслух
говорили о том, что Мадонна покончила с собой от несчастной любви. Кор-
респонденты подхватили это, и опять Время-не-ждет, король Клондайка, за-
нял видное место среди сенсаций воскресных выпусков в Соединенных Шта-
тах. Газеты писали, что Мадонна, переехав из Серкла в Доусон, вела чест-
ную жизнь, и так оно и было. Здесь никто не видел ее в салунах. Сперва
она зарабатывала на жизнь стиркой белья, потом купила швейную машину,
шила для золотоискателей походные парки, меховые шапки, рукавицы из ло-
синой кожи. Когда на Юконе открылся первый банк, она поступила туда кон-
торщицей. Все это и еще другие подробности были известны, и о них много
говорили, хотя никто ни в чем не упрекал Харниша, признавая, что он лишь
поневоле стал виновником ее безвременной кончины.
Больше всего мучило его сознание, что это правда.
Никогда не забыть ему последнего вечера, проведенного с ней. Тогда он
ни о чем не подозревал, но теперь, оглядываясь назад, он с горечью, до
мельчайших подробностей припоминал эту последнюю встречу в канун ее тра-
гической смерти. Теперь все стало ему ясно - ее спокойствие, какая-то
умиротворенная отрешенность, словно все житейские тревоги рассеялись,
отошли от нее, почти материнская ласка ее слов и движений. Он вспоминал,
как она смотрела на него, как смеялась, когда он рассказывал анекдот про
Мики Долана, по ошибке застолбившего участок в лощине Скукум. Она смея-
лась весело, но сдержанно, не хохотала громко и заразительно, как ког-
да-то. Не то чтобы она была грустна или расстроена. Напротив, она каза-
лась такой довольной, безмятежной! Она обманула его, и он, дурак, ничего
не заметил. Он даже решил, что она разлюбила его, радовался этому и уже
предвкушал, какая между ними будет хорошая, крепкая дружба, когда эта
злосчастная любовь наконец перестанет мешать им.
Но вот он с шапкой в руках, уже открывая дверь, попрощался с ней; и
тут она вдруг наклонилась и поцеловала ему руку. Это очень удивило его;
но тогда он только смутился, а теперь с ужасом вспоминал этот поцелуй, и
ему казалось, что он все еще чувствует на руке прикосновение ее губ. Она
прощалась с ним, прощалась навеки, а он ничего не понял. И в минуту про-
щания и весь вечер, с хорошо знакомым ему хладнокровием и решимостью,
она глядела в лицо смерти. Если бы он только знал! Пусть любовная горяч-
ка пощадила его - он все равно женился бы на ней, мелькни у него хоть
смутная догадка о том, что она задумала. Но и это не помогло бы: она бы-
ла горда и никогда не вышла бы за него, зная, что он женится на ней из
жалости. Ее ничто уже не могло спасти. Грозный недуг сразил ее, и с са-
мого начала она была обречена на гибель.
Правда, она не погибла бы, если бы и он, как все, заболел, но он не
заболел этим недугом. И если бы даже это случилось, он, вероятно, полю-
бил бы Фреду или какую-нибудь другую женщину. Вот, к примеру, Дартуорти,
человек с образованием, который владел богатым участком на ручье Бонанза
повыше Находки. Все знали, что Берта, дочь старика Дулитла, по уши влюб-
лена в него. Но он, схватив любовную горячку, полюбил не ее, а жену пол-
ковника Уолстона, горного инженера на руднике Гугенхаммера. И чем же это
кончилось? Тремя случаями тяжелого умопомешательства: Дартуорти продал
свою разработку за одну десятую цены; несчастная женщина пожертвовала
своим добрым именем и положением в обществе и пустилась с ним в лодке
вниз по Юкону; а полковник Уолстон в исступлении, горя жаждой мести,
погнался за ними в другой лодке. И так они промчались по мутным водам
Юкона, мимо Сороковой Мили и Серкла, навстречу своей гибели - где-то
там, в безлюдной пустыне. Такова любовь. Она разрушает жизнь мужчин и
женщин, обрекает их на бедствия и смерть, опрокидывает все, что разумно
и человечно, толкает порядочных женщин на измену или самоубийство, а из
мужчин, известных своим благородством и честностью, делает убийц и него-
дяев.
Впервые в своей жизни Харниш потерял самообладание. Он был охвачен
страхом и не скрывал этого. Женщины - страшные создания, опасные носите-
ли болезнетворных микробов. А сами они отважны до дерзости, они не знают
страха. Их отнюдь не испугала судьба Мадонны. Они по-прежнему раскрывают
ему объятия.
Молодой, красивый, атлетического сложения и ровного, веселого нрава,
Харниш и без своего богатства пленял женские сердца. Но когда ко всем
этим качествам прибавились огромное состояние и слава романтического ге-
роя, все незамужние женщины, с которыми он встречался - да и многие за-
мужние, - стали заглядываться на него. Другого мужчину такое внимание
могло бы избаловать, вскружить ему голову; но на Харниша это оказывало
только одно действие: страх его все возрастал. В конце концов он почти
перестал бывать в домах, где мог застать женское общество, и посещал
преимущественно пансионы для холостяков и салун Лосиный Рог, не имевший
помещения для танцев.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Шесть тысяч золотоискателей собралось в Доусоне зимой 1897 года, раз-
работка окрестных ручьев шла полным ходом; было известно, что за перева-
лами еще сто тысяч человек дожидаются весны, чтобы двинуться на Клон-
дайк. Как-то в ненастный зимний день Харниш обозревал местность с высо-
кой террасы между Французской горой и горой Скукум. Под ним лежал самый
богатый прииск ручья Эльдорадо; ручей Бонанза был ясно виден на много
миль вверх и вниз по течению. Куда ни глянь - повсюду картина безжалост-
ного разрушения. В горах, до самых вершин, лес был начисто вырублен, на
обнаженных склонах зияли трещины и выемки, их не скрывал даже плотный
снеговой покров. Вокруг чернели хижины старателей, но людей не было вид-
но. Над долинами рек висела завеса дыма, превращая и без того серенький
день в тоскливые сумерки. Столбы дыма поднимались над тысячью ям в сне-
гу; а на дне этих ям люди ползали среди промерзшего песка и гравия, ко-
пали, скребли, разводили огонь, прогревая почву. То там, то сям, где
только еще пробивали новый шурф, вырывалось багровое пламя. Люди вылеза-
ли из ям или исчезали в них, либо, стоя на грубо сколоченных помостах,
при помощи ворота выбрасывали оттаявший гравий на поверхность, где он
немедленно опять замерзал. Повсюду виднелись следы весенних промывок -
груды желобов, шлюзов, огромных водяных колес, брошенное снаряжение це-
лой армии, охваченной золотой горячкой.
- Роют где попало и как попало. Куда ж это годится? - вслух прогово-
рил Харниш.
Он посмотрел на оголенные склоны и понял, какой ущерб нанесен лесным
богатствам. Окинул взором местность и увидел чудовищную неразбериху слу-
чайных лихорадочных разработок. Подивился несоразмерности вложенного
труда с плодами его... Каждый работал для себя, и вот следствие - полный
хаос. На этих богатейших приисках добыча золота на два доллара стоила
один доллар, и на каждый доллар, добытый в судорожной спешке, неизбежно
приходился один доллар, оставленный в земле. Еще год, и большинство
участков будет выработано, а добыча в лучшем случае окажется равной по
