ценности недобытому золоту.
Нужна организация, решил он; и его воображение тотчас нарисовало ему
заманчивую картину. Он уже видел весь бассейн Эльдорадо, от истоков до
устья, от одного горного кряжа до другого, под управлением единой твер-
дой руки. Прогревание породы при помощи пара еще не применяли здесь, но,
конечно, будут применять; однако ведь и это только полумера. Понастояще-
му надо бы обработать берега и края русла гидравлическим способом, а по-
том по дну ручья пустить драги, как это, судя по рассказам, делается в
Калифорнии.
Вот где заложены новые невиданные шансы на успех! Он часто думал о
том, для какой именно цели Гугенхаммеры и крупные английские концерны
посылают сюда своих высокооплачиваемых специалистов. Теперь он понял,
каковы их намерения. Поэтому-то они и предлагали ему купить его вырабо-
танные участки и отвалы. Им не страшно, что старатели выгребут немного
золота с своих мелких участков, - в отходах его остается на миллионы
долларов.
И, глядя с высоты на эту мрачную картину тяжелого, почти бесплодного
труда, Харниш обдумывал план новой игры, такой игры, в которой и Гуген-
хаммерам и остальным золотопромышленникам нельзя будет не считаться с
ним. Но как ни радовала его эта новая затея, он чувствовал себя усталым.
Долгие годы, проведенные в Арктике, утомили его, и ему хотелось новых
впечатлений, хотелось своими глазами увидеть большой мир, о котором он
столько слышал, но не знал ровно ничего. Там можно развернуться, там
есть простор для азарта. Почему же ему, миллионеру, не сесть за карточ-
ный стол и не принять участия в игре? Так случилось, что в тот день у
горы Скукум Харниш решил разыграть свою последнюю, самую счастливую кар-
ту на Клондайке и отправиться в большой мир по ту сторону перевалов.
Однако на это потребовалось время. О пустил доверенных лиц по следам
горных инженеров, и на тех ручьях, где они скупали участки, он тоже по-
купал. Где бы они ни облюбовали выработанное русло, они повсюду натыка-
лись на Харниша, владельца нескольких смежных или умело разбросанных
участков, которые сводили на нет все их планы.
- Я, кажется, веду игру в открытую, кто вам мешает выиграть? - сказал
он однажды своим соперникам во время ожесточенного спора.
За этим последовали войны, перемирия, взаимные уступки, победы и по-
ражения. В 1898 году на Клондайке уже жили шестьдесят тысяч золотоиска-
телей, и состояния их, так же как все их денежные дела, колебались в за-
висимости от военных действий Харниша. Все больше и больше входил он во
вкус этой грандиозной игры. Уже сейчас в битвах с могущественными Гуген-
хаммерам и он бил их своими картами как хотел. Особенно ожесточенная
схватка произошла из-за Офира, самого обыкновенного пастбища лосей с
незначительным содержанием золота в почве. Ценность Офира заключалась
только в его обширности. Харнишу принадлежали здесь семь смежных участ-
ков в самом центре, и стороны никак не могли договориться. Представители
Гугенхаммеров решили, что эксплуатация столь крупного прииска будет Хар-
нишу не по зубам, и предъявили ему ультиматум: либо все, либо ничего; но
Харниш тут же согласился и выплатил им отступные.
Планы свои он разработал сам, но для осуществления их выписал инжене-
ров из Соединенных Штатов. В верховьях реки Ринкабилли, в восьмидесяти
милях от Офира, он построил водохранилище, откуда вода по огромным дере-
вянным трубам перегонялась на Офир. Водохранилище и трубопровод должны
были, по смете, обойтись в три миллиона, а стоили Харнишу четыре. Но
этим он не ограничился. Он оборудовал электрическую станцию, и его руд-
ники освещались электричеством и работали на электрическом токе. Другие
золотоискатели, разбогатевшие так, как им и не снилось, мрачно качали
головой, пророчили Харнишу полное разорение и решительно отказывались
вкладывать деньги в столь безрассудную затею. Но Харниш только усмехался
в ответ и распродавал остатки своих владений в поселке. Он продал их в
самое время, в момент наивысшей добычи золота. Когда он предостерегал
своих старых друзей, сидя с ними в салуне Лосиный Рог, что через пять
лет в Доусоне не найдется покупателей на земельные участки, а хижины бу-
дут разобраны на дрова, все смеялись над ним: никто не сомневался, что
за это время откроется жильное золото. Но Харниш не давал сбить себя с
толку, и когда он перестал нуждаться в лесе, продал и свои лесопилки.
Отделался он и от всех участков, разбросанных по ручьям, и своими сила-
ми, ни у кого не одолжаясь, достроил трубопровод, установил драги, выпи-
сал машины и приступил к разработкам на Офире. Пять лет тому назад он
пришел сюда через водораздел из долины Индейской реки по безмолвной пус-
тыне, навьючив свою поклажу на собак, как это делают индейцы, и, как
они, питаясь одной лосятиной; теперь хриплые гудки возвещали начало ра-
боты на его рудниках, и сотни рабочих трудились в ярко-белом свете дуго-
вых ламп.
Но свершив задуманное, он стал готовиться к отъезду. Как только весть
об этом распространилась, Гугенхаммеры, английский концерн и недавно уч-
режденная французская компания наперебой стали предлагать Харнишу купить
у него Офир и все оборудование. Гугенхаммеры давали больше, нежели их
конкуренты, и Харниш продал им Офир, нажив на этой сделке миллион. По
общему мнению, его капитал достиг теперь двадцати, а то и тридцати мил-
лионов. Но истинные размеры его богатства были известны только ему само-
му, и, продав свою последнюю заявку, он подсчитал, что золотая горячка
на Клондайке, которую он предчувствовал задолго до того, как она разра-
зилась, принесла ему чуть больше одиннадцати миллионов.
Прощальный пир Харниша вошел в историю Юкона наряду с другими его
подвигами. Пиршество состоялось в Доусоне, но приглашены были все юкон-
цы. В этот последний вечер ничье золото, кроме золота хозяина, не имело
хождения. Все салуны были открыты ночь напролет, ряды официантов попол-
нены, но вино не продавалось, им угощали даром. Если кто-нибудь отказы-
вался и настаивал на своем желании заплатить, десять человек вызывали
обидчика на бой. Самые зеленые чечако бесстрашно вступались за честь
своего героя. И среди пьяного разгула, в неизменных мокасинах, как
вихрь, носился Время-не-ждет, отчаянный, бесшабашный, пленяя все сердца
приветливостью и дружелюбием; он испускал вой таежного волка, заявлял,
что это его ночь и ничья другая, прижимал руки противников к стойке, по-
казывал чудеса силы и ловкости; его смуглое лицо разгорелось от вина,
черные глаза сверкали; попрежнему на нем были комбинезон и суконная
куртка, незавязанные наушники торчали, а меховые рукавицы болтались на
ремешке, накинутом на шею. Однако этот последний кутеж уже не был ни
риском втемную, ни крупной ставкой, а всего только мелкой фишкой, сущей
безделицей для него - обладателя стольких фишек.
Но Доусон такого кутежа еще не видел. Харниш хотел, чтобы эта ночь
осталась у всех в памяти; и его желание исполнилось. Добрая половина жи-
телей перепилась. Стояла глубокая осень, и хотя реки еще не замерзли,
градусник показывал двадцать пять ниже нуля, и мороз крепчал. Поэтому
пришлось отрядить спасательные команды, которые подбирали на улицах сва-
лившихся с ног пьяных, ибо достаточно было бы им уснуть на один час,
чтобы уже не проснуться. Эти спасательные команды придумал, конечно,
Харниш. Он хотел задать всему Доусону пир - и исполнил свою прихоть, на-
поив допьяна сотни и тысячи людей; но, не будучи в глубине души ни бес-
печным, ни легкомысленным, он позаботился о том, чтобы разгульная ночь
не омрачилась каким-нибудь несчастным случаем. И, как всегда, был отдан
строгий приказ: никаких драк; с нарушителями запрета он будет расправ-
ляться самолично. Но надобности в такой расправе не представилось: сотни
преданных поклонников Харниша ревностно следили за тем, чтобы драчуны
были выкатаны в снегу для протрезвления и отправлены в постель. В
большом мире, когда умирает магнат промышленности, колеса подвластной
ему индустриальной машины останавливаются на одну минуту. Но на Клондай-
ке отъезд юконского магната вызвал такую неистовую скорбь, что колеса не
вертелись целых двадцать четыре часа. Даже огромный прииск Офир, на ко-
тором была занята тысяча рабочих и служащих, закрылся на сутки. Наутро
после кутежа почти никто не явился на работу, а те, что пришли, не дер-
жались на ногах.
Еще через день на рассвете Доусон прощался с Харнишем. Тысячи людей,
собравшихся на пристани, натянули рукавицы, завязали наушники под подбо-
родком. Было тридцать градусов ниже нуля, ледяная кромка стала плотнее,
а по Юкону плавала каша изо льда. На палубе "Сиэтла" стоял Харниш и,
прощаясь с друзьями, окликал их и махал им рукой. Когда отдали концы и
пароход двинулся к середине реки, те, что стояли поближе, заметили слезы
на глазах Харниша. Он покидал страну, которая стала его родиной; ведь он
почти не знал другой страны, кроме этого дикого, сурового края у самого
Полярного круга. Он сорвал с себя шапку и помахал ею.
- Прощайте! - крикнул он. - Прощайте все!
Часть вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Не в ореоле славы явился Время-не-ждет в Сан-Франциско. В большом ми-
ре успели позабыть не только о нем, - забыт был и Клондайк. Другие собы-
тия заслонили их, и вся аляскинская эпопея, так же как война с Испанией,
давно изгладилась из памяти. С тех пор много воды утекло. И каждый день
приносил новые сенсации, а место в газетах, отведенное сенсационным из-
вестиям, было ограничено. Впрочем, такое невнимание к его особе даже ра-
довало Харниша. Если он, король Арктики, обладатель одиннадцати миллио-
нов с легендарным прошлым, мог приехать никем не замеченный, - это
только доказывало, насколько крупная игра ему здесь предстоит.
Он остановился в гостинице св. Франциска, дал интервью начинающим ре-
портерам, которые рыскают по гостиницам, после чего в утренних газетах
появились краткие заметки о нем. Весело усмехаясь про себя, он начал
приглядываться к окружающему, к новому для него порядку вещей, к незна-
комым людям.
Все кругом было ему чуждо, но это нимало не смущало его. Не только
потому, что одиннадцать миллионов придавали ему вес в собственных гла-
зах: он всегда чувствовал беспредельную уверенность в свои силах; ничто
не могло поколебать ее. Не испытывал он также робости перед утончен-
ностью, роскошью, богатством большого цивилизованного города. Он опять
очутился в пустыне, в новой пустыне, непохожей на прежнюю, - вот и все;
он должен исследовать ее, изучить все приметы, все тропы и водоемы; уз-
нать, где много дичи, а где тяжелая дорога и трудная переправа, которые
лучше обходить стороной. Как всегда, он избегал женщин. Страх перед ними
все еще безраздельно владел им, и он и близко не подходил к блистающим
красотой и нарядами созданиям, которые не устояли бы перед его миллиона-
ми. Они бросали на него нежные взоры, а он так искусно скрывал свое за-
мешательство, что им казалось, будто смелей его нет мужчины на свете. Не
одно только богатство пленяло их в нем, нет, - очень уж он был мужест-
венный и очень уж не похож на других мужчин. Многие заглядывались на не-
го: еще не старый - всего тридцать шесть лет, красивый, мускулистый,
статный, преисполненный кипучей жизненной энергии; размашистая походка
путника, приученного к снежной тропе, а не к тротуарам; черные глаза,
привыкшие к необозримым просторам, не притупленные, тесным городским го-
ризонтом. Он знал, что нравится женщинам, и, лукаво усмехаясь про себя,
хладнокровно взирал на них, как на некую опасность, с которой нужно бо-
роться; но перед лицом этой опасности ему куда труднее было сохранять
самообладание, чем если бы то был голод, мороз или половодье.
