уныния. Г-н и г-жа Робер Дарзак сидели рядом. По-видимому, хозяйка дома не
захотела разлучать молодоженов, лишь накануне вступивших в брак. Из них
двоих самым безутешным был, без сомнения, наш друг Робер. За весь обед он не
проронил ни слова. Г-жа Дарзак иногда вступала в разговор, обмениваясь
ничего не значащими замечаниями с Артуром Рансом. Стоит ли добавлять, что
после случайно увиденной мною из окна сцены между Рультабийлем и Матильдой я
ожидал увидеть ее потрясенной, чуть ли не уничтоженной грозным зрелищем
Ларсана, стоящего над водой. Но нет, напротив: я обратил внимание на
разительный контраст между растерянностью, проявленною ею на вокзале, и ее
теперешним хладнокровием. Казалось, увидев Ларсана, она испытала облегчение,
и, когда вечером я поделился этой мыслью с Рультабийлем, молодой репортер
согласился со мной и объяснил все очень просто. Матильда больше всего на
свете боялась снова сойти с ума, и жестокая уверенность в том, что она не
оказалась жертвой галлюцинаций воспаленного мозга, помогла ей немного
успокоиться. Лучше защищаться от живого Ларсана, чем от его призрака! Во
время первой встречи с Матильдой в Квадратной башне, которая произошла, пока
я завершал свой туалет, моему молодому другу показалось, что ее преследует
мысль о сумасшествии. Рассказывая об этой встрече, Рультабийль признался,
что сумел немного успокоить Матильду, только опровергнув слова Робера
Дарзака - иначе говоря, он не стал скрывать, что она действительно видела
Фредерика Ларсана. Узнав, что Робер Дарзак пытался утаить от жены настоящее
положение дел только из боязни ее напугать и сам первый обратился к
Рультабийлю с просьбой о помощи, она вздохнула так глубоко, что вздох этот
был похож на рыдание. Матильда взяла руки Рультабийля и внезапно принялась
покрывать их поцелуями, как порою мать в порыве любви жадно целует ручонки
маленького сына. Очевидно, таким образом она выразила благодарность молодому
человеку, к которому ее тянуло всем своим материнским существом, за то, что
он одним сливом отогнал от нее безумие, нависшее над ней и порою стучавшееся
в двери. В этот миг они и увидели через окно башни стоящего в лодке Ларсана.
В первые секунды оба остолбенели и буквально онемели. Затем из груди
Рультабийля вырвался яростный крик, молодой человек хотел тут же бежать за
негодяем. Матильда удерживала Рультабийля, вцепившись в него изо всех сил.
Разумеется, физическое воскресение Ларсана было для нее ужасно, но гораздо
менее ужасно, чем его постоянное воскресение, происходившее в ее больном
мозгу. Теперь она уже не видела Ларсана повсюду - она видела его лишь там,
где он был на самом деле.
Раздражительная и мягкая одновременно, терпеливая, но порою теряющая
терпение Матильда, не прерывая разговора с Артуром Рансом, трогательно и
нежно заботилась о г-не Дарзаке. С милой, но сдержанной улыбкой она
заботливо подавала ему кушанья, следя за тем, чтобы глаза мужу не резал
слишком яркий свет. Я невольно подумал, что злополучный Ларсан вовремя решил
напомнить Матильде, что, прежде чем стать г-жою Дарзак, она - перед
господом, а по некоторым заатлантическим законам и перед людьми - была г-жой
Жан Руссель - Балмейер - Ларсан.
Если Ларсан появился, чтобы нанести сокрушительный удар счастью, прихода
которого только еще ждали, то он преуспел в этом. И быть может, чтобы до
конца понять положение, мы должны учесть следующее обстоятельство, делающее
Матильде честь: впервые оказавшись наедине с Дарзаком в Квадратной башне,
она дала ему понять, что отведенные им помещения достаточно обширны, чтобы
они могли горевать в них врозь, причем сделала она это не только из-за
смятения ума, вызванного появлением Ларсана, - ею двигало также чувство
долга, в результате чего оба супруга пришли к весьма благородному решению. Я
уже рассказывал, что Матильда Стейнджерсон получила религиозное воспитание -
не от отца, который к религии был безразличен, а от женщин, и в особенности
от старой тетки из Цинциннати. Занятия, начатые ею под руководством
профессора, отнюдь не поколебали ее веру - в этом смысле он старался никак
не влиять на дочь. Даже в самые опасные минуты - когда ее отец разрабатывал
свои теории создания пустоты или распада материи - Матильда, подобно Пастеру
и Ньютону, сохраняла свою веру. Она чистосердечно заявляла: даже если будет
доказано, что все происходит из ничего, то есть из невесомого эфира, и
возвращается в это ничто и такой круговорот благодаря системе, чем-то
напоминающей атомистику древних, совершается вечно, то все равно остается
доказать, что это ничто, из которого происходит все, не было создано богом.
И как примерная католичка она считала, что бог этот - единственный, имеющий
на земле своего наместника - папу. Я, быть может, обошел бы молчанием
религиозные теории Матильды, если бы и они не оказали своего влияния на
решение не оставаться наедине со своим мужем - мужем перед людьми - после
того, как выяснилось, что ее супруг перед богом еще жив. Когда не было
сомнений в том, что Ларсан мертв, она приняла брачное благословение с
согласия своего духовника как вдова. И вот оказалось, что перед богом она не
вдова, а двоемужница. К тому же катастрофа не была непоправимой, и она гама
подала надежду опечаленному Дарзаку: следует как можно скорее подать
прошение в папскую курию, и дело будет решено как положено. Короче говоря,
г-н и г-жа Дарзак через двое суток после свадьбы поселились в разных
комнатах Квадратной башни. Читатель понимает, что этим и более ничем
объяснялась глубокая грусть Робера Дарзака и заботливость Матильды.
***
Еще не зная в тот вечер наверняка, в чем дело, я тем не менее заподозрил
самое главное. Когда взгляд мои скользнул с четы Дарзак на их соседа, г-на
Артура Уильяма Ранса, мысли мои приняли иное направление, но тут вошел
дворецкий и доложил, что привратник Бернье хочет немедленно поговорить с
Рультабийлем. Молодой человек тотчас встал, извинился и вышел.
- Вот как! Значит, супруги Бернье живут не в Гландье, - заметил я.
Вы, конечно, помните, что муж и жена Бернье были привратниками у г-на
Стейнджерсона в Сент-Женевьев-де-Буа. В "Тайне Желтой комнаты" я
рассказывал, как Рультабийль возвратил им свободу, когда их заподозрили как
соучастников нападения в павильоне, находившемся в дубовой роще. Они были
чрезвычайно признательны за это молодому журналисту, и впоследствии
Рультабийль не раз имел возможность убедиться в их преданности. Г-н
Стейнджерсон ответил мне, что вся прислуга выехала из Гландье, поскольку он
решил навсегда покинуть замок. А так как Рансам нужны были привратники для
форта Геркулес, профессор с радостью уступил им этих преданных слуг, на
которых ему никогда не приходилось жаловаться, исключая разве небольшой
эпизод с браконьерством, против них же и обернувшийся. Сейчас они жили в
одной из башен при входе, где устроили привратницкую и наблюдали за
входящими в замок и выходящими из него.
Рультабийль ничуть не удивился, когда дворецкий объявил, что Бернье хотят
ему что-то сказать; я подумал, что он, видимо, уже знал об их пребывании в
Красных Скалах. И вообще, я понял - впрочем, ничуть не удивившись, - что,
пока я занимался туалетом и бесполезной болтовней с г-ном Дарзаком,
Рультабийль времени не терял.
После ухода Рультабийля атмосфера в столовой стала напряженнее. Каждый
спрашивал себя, нет ли тут связи с неожиданным возвращением Ларсана. Г-жа
Робер Дарзак встревожилась. Заметив это, Артур Ранс счел за благо тоже
выказать известное волнение. Здесь уместно заметить, что ни мистер Ранс, ни
его жена не были в курсе бед, свалившихся на дочь профессора Стейнджерсона.
С общего согласия их не стали посвящать в то, что Матильда была связана
тайным браком с Жаном Русселем, ставшим впоследствии Ларсаном. Это была
семейная тайна. Но они знали лучше, чем кто бы то ни было (Артур Ранс -
поскольку сам участвовал в происшедшей в Гландье драме, его жена - потому
что он ей рассказал), с каким упорством знаменитый сыщик преследовал будущую
г-жу Дарзак. Для Артура Ранса движущей силой преступления Ларсана была его
необузданная страсть, и не следует поэтому удивляться, что как человек,
давно влюбленный в Матильду, американский френолог <Сторонник френологии -
теории о связи между формой черепа и способностями и качествами человека.> и
не искал поведению Ларсана других объяснений, кроме пылкой безнадежной
любви. Что же касается м-с Эдит, то я вскоре понял, что причины драмы в
Гландье вовсе не кажутся ей такими уж простыми, как утверждал ее муж. Если
бы она думала, как он, то хотя бы в какой-то мере разделяла бы восторги мужа
по отношению к Матильде, а между тем все ее поведение, за которым я
незаметно наблюдал, как бы говорило: "Интересно! Что же в этой женщине
такого удивительного, что она уже столько лет вселяет либо высокие, либо
преступные чувства в сердца мужчин? Почему из-за нее полицейский начинает
убивать, трезвенник - пьянствовать, почему из-за нее осуждают невиновного?
Чем она лучше меня, женившей на себе человека, который никогда в жизни мне
не достался бы, не откажись она от него? Чем она лучше? Ведь даже ее
молодость - и та прошла! А между тем мой муж, глядя на нее, забывает обо
мне!" Вот что я прочитал в глазах у м-с Эдит, пока она наблюдала, как ее муж
смотрит на Матильду. Ох уж эти черные глаза нежной и томной м-с Эдит!
Я рад, что сделал необходимые пояснения. Читателю не повредит, если он
будет осведомлен о чувствах, скрывающихся в сердце каждого, кто сыграл роль
в странной и небывалой драме, назревавшей тогда в форте Геркулес. Я еще
ничего не сказал ни о Старом Бобе, ни о князе Галиче, но не сомневайтесь -
их черед настанет. Описывая столь серьезные события, я взял себе за правило
изображать предметы и людей лишь по мере их появления на сцене. Только так
читатель испытает все превратности, которые испытывали мы, переходя от
тревоги к спокойствию, от тайного к явному, от непонимания к пониманию. Если
же свет забрезжит в мозгу у читателя раньше, чем зажегся в свое время для
меня, - тем лучше. Чтобы понять суть происходящего, у читателя будут те же
данные, что были у нас, и, если ему удастся сделать это раньше, он тем самым
докажет, что мозг его достоин помещаться в черепе у Рультабийля.
***
Наш первый совместный обед мы закончили без молодого журналиста и встали
из-за стола, так и не поделившись друг с другом тревогой, точившей всех нас
в глубине души. Выйдя из "Волчицы", Матильда тотчас же осведомилась о
Рультабийле, и я проводил ее до входа в форт. Г-н Дарзак и м-с Эдит
последовали за нами. Г-н Стейнджерсон откланялся. Артур Ранс, куда-то
отошедший на минутку, нагнал нас, когда мы входили под арку. Ночь была
светла, на небе сияла полная луна. Под аркой, где уже горели фонари,
раздавались тяжелые глухие удары. Мы услышали голос Рультабийля,
подбадривавшего тех, кто был с ним: "Ну еще! Еще немного!" Затем послышалось
пыхтение: казалось, матросы вытаскивают шлюпки на причал. Вдруг раздался
грохот, похожий по звуку на горный обвал. Створки громадных окованных
железом ворот соединились впервые за сто лет.
М-с Эдит удивилась этой манипуляции, проделанной в такой поздний час, и
поинтересовалась, что стало с решеткой, которая до сих пор выполняла функцию
дверей. Однако Артур Ранс схватил ее за руку, принуждая к молчанию, что,
впрочем, не помешало ей пробормотать:
- Можно подумать, мы собираемся подвергнуться осаде.
Рультабийль повел всех нас в первый двор и, смеясь, сообщил, что если
