- лежит с открытыми глазами.
- Знаете, о чем я думаю? - спрашивает он. - О телеграммах - той, что
пришла из Бура и подписана Дарзаком, и той, что пришла из Баланса и
подписана Стейнджерсоном. Так вот, все это мне кажется весьма странным. В
Буре с четою Дарзак господина Стейнджерсона быть не должно - он ведь
расстался с ними в Дижоне. К тому же в телеграмме ясно сказано: "Собираемся
встретиться с господином Стейнджерсоном". А из телеграммы господина
Стейнджерсона явствует, что он, хотя должен был ехать до Марселя, снова
оказался вместе с Дарзаками. Значит, они встретились с ним где-то по пути в
Марсель, но тогда следует предположить, что профессор задержался в дороге.
Почему? Делать этого он не собирался. На вокзале он сказал:
"Я буду в Ментоне завтра в десять утра". Посмотрите-ка, в котором часу
отправлена телеграмма из Баланса, а потом глянем по расписанию, когда
господин Стейнджерсон должен был проезжать Баланс - если, конечно, ничто не
задержало его в пути.
Мы справились по расписанию. Г-н Стейнджерсон должен был прибыть в Баланс
в 0.44, а на телеграмме стояло 0.47, то есть послал ее он, проезжая Баланс.
В это время с ним уже должны были ехать г-н и г-жа Дарзак. С помощью
расписания нам удалось объяснить загадку их встречи. Г-н Стейнджерсон
расстался с ними в Дижоне, куда все они прибыли в 6.23 вечера. Затем
профессор сел в поезд, который отправлялся из Дижона в 7.08, проходил Лион в
10.04 и прибывал в Баланс в 0.44. Тем временем Дарзаки, выехав из Дижона в
7.00, продолжали путь на Модан и, проехав Сент-Амур, прибыли в Бур в 9.03
вечера. Этот поезд выходит из Бура в 9.08. Г-н Дарзак отправил телеграмму из
Бура в 9.28, стало быть, супруги остались в Буре, а их поезд ушел. Правда,
их поезд мог и опоздать. В любом случае нам нужно было выяснить причину,
из-за которой г-н Дарзак послал телеграмму, находясь где-то между Дижоном
Буром, уже после отъезда г-на Стейнджерсона. Точнее, это произошло между
Луаном и Буром: этот поезд останавливается в Луане, и, если происшествие
случилось до Луана, куда они прибыли в 8.00, вполне возможно, что г-н Дарзак
телеграфировал именно оттуда.
Посмотрев далее поезда Бур - Лион, мы установили, что г-н Дарзак отправил
телеграмму из Бура за минуту до отхода на Лион поезда 9.29. Этот поезд
прибывает в Лион в 10.33, а поезд г-на Стейнджерсона - в 10.34. Таким
образом, пробыв какое-то время в Буре, г-н и г-жа Дарзак могли, даже должны
были встретиться с г-ном Стейнджерсоном в Лионе, куда приехали за минуту до
него. Но что заставило их так отклониться от намеченного маршрута? Все наши
предположения были невеселыми и основывались, увы, на том, что Ларсан
появился вновь. Ясно было только одно: ни один из наших друзей не хотел
никого пугать; г-н Дарзак со своей стороны, а г-жа Дарзак со своей сделали
все возможное, чтобы положение не выглядело напряженным. Что же до г-на
Стейнджерсона, то мы не были уверены, что он вообще в курсе происходящего.
Приблизительно разобравшись в положении дел, Рультабийль предложил мне
воспользоваться удобствами, которые Международная компания спальных вагонов
предоставила в распоряжение путешественников, любящих комфорт больше, чем
путешествия, и сам первый подал пример, занявшись своим ночным туалетом
столь тщательно, словно находился в номере гостиницы. Через четверть часа он
уже храпел, но я в его храп не поверил ни на йоту. Во всяком случае, сам я
не спал. В Авиньоне Рультабийль выскочил из постели, надел брюки и куртку и
бросился на перрон выпить чашку горячего шоколада. Я не был голоден. Дорога
от Авиньона до Марселя прошла в напряженном молчании; когда же показался
город, в котором Рультабийль вел в свое время столь романтичное
существование, он, чтобы хоть как-то приглушить растущую в нас обоих тревогу
- ведь час, когда мы должны были все узнать, приближался, - припомнил
несколько древних анекдотов, которые рассказал, даже не пытаясь изображать
удовольствие. Я не слышал ничего из того, что он рассказывал. И вот наконец
мы прибыли в Тулон.
Что за путешествие! Каким приятным оно бы могло быть! Приезжая сюда, я
всякий раз с новым восторгом смотрю на этот чудный город, на это лазурное
побережье, возникающее на заре, словно райский уголок, - особенно после
отъезда из ужасного Парижа с его снегом, дождем, грязью, сыростью, тьмой,
мерзостью! С какой радостью я ступил вечером на перрон - ведь я знал, что
наутро у конца этих рельсов меня встретит мой блистательный друг - солнце!
Когда мы выехали из Тулона, наше нетерпение стало невыносимым. Мы ничуть
не удивились, увидев на платформе в Кане разыскивавшего нас г-на Дарзака. По
всей вероятности, он получил телеграмму, посланную Рультабийлем из Дижона,
где мы сообщали, что направляемся в Ментону. Он, должно быть, прибыл
накануне в десять утра в Ментону вместе с женой и тестем и в то же утро
выехал назад, в Кан, поскольку, по нашему мнению, у него были для нас
конфиденциальные сведения. Выглядел он мрачным и расстроенным. Увидев его,
мы испугались.
- Несчастье? - спросил Рультабийль.
- Пока нет, - ответил Дарзак.
- Хвала господу! - воскликнул Рультабийль. - Мы поспели вовремя.
- Спасибо, что приехали, - просто проговорил г-н Дарзак.
Он молча пожал нам руки и, приведя в свое купе, запер дверь и задернул
занавески. Когда мы пришли в себя и поезд тронулся, г-н Дарзак наконец
заговорил. Волновался он так, что голос его дрожал.
- Так вот, он жив! - были его первые слова.
- Так мы и предполагали, - прервал Рультабийль. - Но вы уверены?
- Я видел его, как сейчас вижу вас.
- А госпожа Дарзак тоже его видела?
- Увы! Но нужно попытаться сделать так, чтобы она поверила, что
заблуждается. Я совсем не хочу сказать, что у бедняжки вновь помутился
рассудок. Ах, друзья мои, нас преследует рок! Зачем вернулся этот человек?
Что еще ему от нас надо?
Я взглянул на Рультабийля. Он выглядел даже мрачнее г-на Дарзака. Удар,
которого он опасался, нанесен. Журналист неподвижно сидел в своем углу. Мы
все помолчали, затем г-н Дарзак продолжил:
- Послушайте, необходимо, чтобы этот человек исчез. Обязательно! Надо с
ним встретиться, спросить, чего он хочет, и дать ему столько денег, сколько
он попросит. Иначе я его убью. Это же просто! Думаю, это-то и есть самое
простое. Вы так не считаете?
Мы ничего не ответили. Положение у Дарзака было незавидное. С заметным
усилием овладев собой, Рультабийль попросил его постараться взять себя в
руки и Рассказать по порядку все, что произошло после отъезда из Парижа.
Г-н Дарзак сообщил, что все, как мы и предполагали, произошло в Буре.
Нужно вам сказать, что в поезде они с женой занимали два купе, между
которыми находилась туалетная комната. В одно купе положили саквояж и
дорожный несессер г-жи Дарзак, в другое - мелкие вещи. В этом втором купе
супруги и профессор Стейнджерсон ехали до Дижона. Там все трое вышли из
вагона и пообедали в вокзальном буфете. Время у них было: прибыли они в
6.26, г-н Стейнджерсон уезжал в 8.08, а чета Дарзаков - в семь ровно.
После обеда профессор распрощался с дочерью и зятем на перроне. Супруги
вошли в купе (с мелкими вещами) и, сидя у окна, беседовали с профессором до
отхода поезда. Поезд тронулся, и профессор остался стоять на перроне, маша
на прощание рукой. В пути от Дижона до Бура ни г-н, ни г-жа Дарзак не
входили в соседнее купе, где лежал саквояж молодой женщины. Выходящая в
коридор дверь этого купе была притворена еще в Париже, после того как туда
внесли вещи. Но ее не заперли ни проводник - на ключ, снаружи, ни молодые
супруги - изнутри на задвижку. Г-жа Дарзак лишь аккуратно задернула
занавеску на двери купе, так что из коридора не было видно, что происходит
внутри.
Занавеска же на двери купе, где сидели Дарзаки, задернута не была.
Рультабийль установил все это, подробно расспросив г-на Дарзака; я в
расспросах участия не принимал и рассказываю о том, что выяснилось в
процессе беседы, чтобы дать точное представление, где и как путешествовала
молодая чета до Бура, а г-н Стейнджерсон - до Дижона.
Прибыв в Бур, путешественники узнали, что их поезд простоит полтора часа
из-за аварии, случившейся на Кюлозском направлении. Поэтому они вышли из
вагона немного прогуляться. Во время разговора с женой г-н Дарзак вспомнил,
что перед отъездом не успел написать несколько срочных писем. Супруги зашли
в буфет, и г-н Дарзак попросил письменные принадлежности. Матильда сначала
сидела подле мужа, а потом сказала, что, пока он пишет, она пройдется по
привокзальной площади. "Ладно, - ответил г-н Дарзак. - Я закончу и приду к
вам".
Теперь передаю слово г-ну Дарзаку:
- Только я закончил писать и встал, собираясь идти к Матильде, как она в
страшном возбуждении влетела в буфет. Увидев меня, она бросилась мне на
грудь, повторяя: "О господи! О господи!" Больше она ничего не могла сказать
и только вся дрожала. Я принялся ее успокаивать, повторяя, что я с ней, а
затем осторожно, мягко спросил, что ее так страшно напугало. Усадив ее,
потому что она едва держалась на ногах, я предложил ей чего-нибудь выпить,
но Матильда, стуча зубами, ответила, что не сможет выпить и глотка воды.
Наконец она обрела речь и начала рассказывать, запинаясь чуть ли не на
каждой фразе и со страхом оглядываясь вокруг. Она, как и собиралась, вышла
прогуляться у вокзала, но далеко уходить побоялась, полагая, что я скоро
кончу свои письма. Затем вернулась на вокзал и пошла вдоль перрона. Подходя
к буфету, она взглянула в освещенные окна соседнего вагона и увидела, что
проводники застилают там постели. Тут ей пришло на ум, что сумочка, в
которую она положила свои драгоценности, открыта, и решила тотчас пойти и
закрыть ее - не потому, что она ставила под сомнение честность этих
почтенных служащих, а просто из осторожности, вполне объяснимой в дороге.
Поднявшись в вагон и войдя в коридор, Матильда остановилась у двери того из
наших купе, в которое после отъезда мы не заглядывали. Открыв дверь, она
громко вскрикнула. Этого крика никто не слышал, потому что из вагона все
вышли и It тому же в этот миг мимо проходил поезд, наполнивший шумом весь
вокзал. Что же произошло? Нечто неслыханное, жуткое, чудовищное! Дверь,
ведущая из купе в туалетную комнату, была приоткрыта, и входящий в купе
человек мог видеть висящее на ней зеркало. Так вот, в этом зеркале Матильда
увидела лицо Ларсана! С криком о помощи она бросилась вон из вагона и, в
спешке выпрыгнув на перрон, упала на оба колена. А поднявшись, добежала до
буфета - я уже говорил, в каком состоянии. Когда она все это мне рассказала,
первой моею заботой было не поверить: во-первых, потому что я не хотел
верить в этот ужас, во-вторых, потому что я обязан не дать Матильде снова
сойти с ума и, значит, должен был притворяться, что не поверил. Разве Ларсан
не умер, да еще при таких обстоятельствах? Я и в самом деле в это верил и
считал все происшествие лишь игрой отражения и воображения. Конечно, я хотел
убедиться во всем этом сам и предложил немедленно пойти с нею в ее купе и
доказать, что она стала жертвой чего-то вроде галлюцинации. Матильда
запротестовала, крича, что ни она, ни я больше в это купе не вернемся и
вообще этой ночью она ехать отказывается. Она говорила отрывистыми фразами,
задыхалась - мне было очень за нее больно. Чем больше я настаивал, что
Ларсан не мог появиться снова, тем упорнее она утверждала, что все это
правда. Потом я стал ее убеждать: во время событий в Гландье она видела
Ларсана так мало, что не могла запомнить его лицо настолько хорошо, чтобы
