быть уверенной, что это не было отражение лица какого-то человека, лишь
похожего на него. Она отвечала, что прекрасно помнит лицо Ларсана: она
видела его дважды при таких обстоятельствах, что не забудет его и через сто
лет! В первый раз в таинственном коридоре, а во второй - у себя в комнате,
как раз когда меня пришли арестовывать. И кроме того, теперь, когда она
знает, кто такой Ларсан, в отражении в зеркале она увидела не только черты
знакомого ей полицейского, но и опасного человека, преследовавшего ее
столько лет. Матильда клялась своей и моей жизнью, что видела Балмейера, что
Балмейер жив, что это было его отражение - очень гладко выбритое лицо
Ларсана, высокий лоб с залысинами. Это он! Она вцепилась в меня, словно
опасалась разлуки более страшной, чем прежние. Потом она потащила меня на
перрон и вдруг, закрыв глаза рукой, бросилась к помещению начальника
вокзала. Тот, увидев, в каком состоянии бедняжка, испугался не меньше моего.
"Так она снова потеряет рассудок", - сказал я себе. Начальнику вокзала я
объяснил: моя жена испугалась, находясь одна в своем купе, и я прошу его за
ней присмотреть, пока я схожу туда и попытаюсь выяснить, что же ее так
напугало. И вот, друзья мои, я вышел из кабинета начальника и тут же
отпрянул назад, поспешно закрыв за собою дверь. Выражение лица у меня было
такое, что начальник вокзала посмотрел на меня с любопытством. Но ведь
только что я сам увидел Ларсана! Нет, нет, моей жене ничего не почудилось -
Ларсан был тут, на вокзале, на перроне, перед этой самой дверью.
Тут Робер Дарзак умолк, словно воспоминание об увиденном лишило его сил
говорить. Потом, проведя рукою по лбу, вздохнул и продолжал:
- Перед дверью начальника вокзала светил газовый фонарь, и вот под этим
фонарем я и увидел Ларсана. Очевидно, он ждал нас, подстерегал... И -
удивительное дело! - не прятался! Напротив, казалось, он стоит там, чтобы
его заметили. Совершенно машинально я захлопнул дверь. Когда я открыл ее
снова, полный решимости подойти к негодяю, он уже исчез. Начальник вокзала,
видимо, подумал, что имеет дело с двумя душевнобольными. Матильда молча
смотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты, словно у сомнамбулы. Через
несколько секунд она пришла в себя и осведомилась, далеко ли от Бура до
Лиона и когда отходит следующий поезд в этом направлении. Затем она
попросила меня распорядиться насчет нашего багажа и стала умолять как можно
скорее догнать ее отца. Я не видел другого средства ее успокоить и без
возражений сразу же уступил. К тому же теперь, когда я увидел Ларсана
своими, да, да, своими глазами, мне стало ясно, что наше путешествие
невозможно, и признаюсь, мой друг, - добавил Дарзак, повернувшись к
Рультабийлю, - я подумал, что теперь нам действительно угрожает опасность,
опасность таинственная и небывалая, от которой вы один можете нас спасти,
если, конечно, еще не поздно. Матильда была мне благодарна за то, что я так
безропотно принял все меры, чтобы поскорее нагнать ее отца, и начала горячо
меня благодарить, узнав, что через несколько минут - а все эти события
заняли не более четверти часа - мы можем сесть в поезд 9.29, прибывающий в
Лион около десяти. Справившись по расписанию, мы выяснили, что таким образом
нагоним господина Стейнджерсона в Лионе. Матильда благодарила меня так,
будто я и в самом деле был виновником столь счастливого стечения
обстоятельств. Когда к перрону подали наш поезд, она немного успокоилась; мы
поспешили к своему вагону, однако, проходя мимо фонаря, под которым я видел
Ларсана, я почувствовал, что она снова теряет силы, и оглянулся, однако
ничего подозрительного не заметил. Я спросил, не увидела ли она чего-нибудь,
но Матильда не ответила. Тем временем ее беспокойство росло, и она принялась
меня умолять, чтобы мы не занимали отдельное купе, а сели туда, где уже были
другие пассажиры. Я сделал вид, что хочу присмотреть за багажом, и,
ненадолго оставив ее среди этих людей, побежал отправить вам телеграмму,
которую вы и получили. Ей я не стал об этом говорить, потому что продолжал
делать вид, что она стала жертвой обмана зрения, и ни за что на свете не
хотел, чтобы она поверила в воскрешение Ларсана. К тому же, открыв сумочку
жены, я убедился, что ее драгоценности на месте. Несколько слов, которыми мы
обменялись с нею в дороге, сводились к тому, что мы не должны посвящать в
нашу тайну господина Стейнджерсона - такое горе может его убить. Не стану
говорить о его изумлении, когда он увидел нас на перроне Лионского вокзала.
Матильда объяснила ему, что из-за серьезной аварии на Кюлозской линии мы, не
сумев найти иного пути, решили его нагнать, с тем чтобы провести несколько
дней у Артура Ранса с женой, которые настойчиво нас приглашали.
***
Тут, видимо, нужно прервать повествование г-на Дарзака и сообщить
читателю, что г-н Артур Ранс, как я рассказал в "Тайне Желтой комнаты",
давно и безнадежно любил м-ль Стейнджерсон. Получив окончательный отказ, он
в конце концов вступил в законный брак с некой молодой американкой, ничем не
напоминавшей окруженную тайной дочь прославленного профессора.
После драмы в Гландье, когда м-ль Стейджерсон еще находилась в
психиатрической клинике неподалеку от Парижа, в один прекрасный день мы
узнали, что г-н Уильям Артур Ранс собирается жениться на племяннице одного
старого геолога из Филадельфийской академии наук. Те, кто знал о его роковой
страсти к Матильде и понимал, до какого тяжелого состояния она его довела -
одно время он, человек трезвый и уравновешенный, чуть было не стал
алкоголиком, - те полагали, что Ранс женится от отчаяния, и не ждали ничего
хорошего от столь опрометчивого союза. Рассказывали, что это выгодное для
него решение, поскольку мисс Эдит Прескотт была богата, Артур Ранс принял
довольно странным манером. Об этом, однако, я расскажу в другой раз, когда у
меня будет время. Тогда вы узнаете также, в результате какого стечения
обстоятельств Рансы обосновались в Красных Скалах, купив прошлой осенью
старинный замок-крепость на полуострове Геркулеса.
Сейчас же я вновь отдаю слово г-ну Дарзаку, рассказывающему о своем
необычном путешествии.
- Объяснив все, таким образом, господину Стейнджерсону, мы с женой
увидели, что профессор не понял ни слова и вместо того, чтобы радоваться
встрече, выглядит весьма опечаленным. Напрасно Матильда старалась казаться
веселой. Ее отец прекрасно видел: после того как мы с ним расстались,
произошло что-то, что мы скрываем. Матильда сделала вид, что ничего не
замечает, перевела разговор на состоявшуюся утром церемонию. Когда она
упомянула о вас, мой друг, - продолжал г-н Дарзак, обращаясь к Рультабийлю,
- я воспользовался возможностью и дал понять господину Стейнджерсону, что,
поскольку все мы проведем какое-то время в Ментоне, а вы не знаете, как
распорядиться своим отпуском, вы будете весьма довольны, если мы пригласим
вас провести это время с нами. Места в Красных Скалах сколько угодно, а
господин Артур Ранс и его молодая жена будут только рады сделать вам
приятное. Матильда бросила на меня одобрительный взгляд и нежно пожала мне
руку, и я с радостью понял, что мое предложение ее устраивает. Поэтому,
приехав в Баланс, господин Стейнджерсон послал по моей просьбе телеграмму,
которую вы, без сомнения, получили. Вам, разумеется, понятно, что мы не
спали всю ночь. Пока ее отец отдыхал в соседнем купе, Матильда открыла мой
саквояж и достала оттуда револьвер. Зарядив оружие, она сунула его в карман
моего пальто и сказала: "Если на нас нападут, вы сможете нас защитить". Ах,
друзья мои, какую ночь мы провели! Мы оба молчали, обманывая друг друга;
закрыв глаза, мы притворялись спящими, однако свет погасить не решались.
Дверь купе мы заперли на защелку - боялись, что он появится снова. При
каждом шорохе в коридоре наши сердца начинали громко стучать, нам казалось,
мы узнаем его шаги. Зеркало в купе Матильда завесила, страшась вновь увидеть
там его лицо. Следовал ли он за нами? Удалось ли нам сбить его со следа? Сел
ли он в кюлозский поезд? Могли ли мы на это надеяться? Лично я так не думал.
А она, она! Ах, Матильда тихонько сидела в своем углу словно мертвая, но я
чувствовал, в каком страшном отчаянии она пребывает, чувствовал, что она
несчастнее меня - из-за этой беды, которая преследует ее как рок. Мне
хотелось ее утешить, ободрить, но я не мог найти слов, а когда я попытался
заговорить, она полным отчаяния жестом остановила меня, и я понял, что
милосерднее будет молчать. И следом за нею закрыл глаза...
Так говорил г-н Дарзак, причем это вовсе не приблизительный пересказ его
слов. Мы с Рультабийлем решили, что рассказ этот настолько важен, что,
приехав в Ментону, решили записать его как можно точнее. Когда текст был у
нас почти готов, мы показали его г-ну Дарзаку, который сделал несколько
незначительных исправлений, и вот этот рассказ перед вами.
Ночь, проведенная в поезде, ничего нового не принесла. На вокзале г-на
Стейнджерсона и чету Дарзаков ждал г-н Артур Ранс, который весьма удивился,
увидев новобрачных, однако узнав, что они решили провести у него вместе с
г-ном Стейнджерсоном несколько дней, приняв, таким образом, его приглашение,
которое до этого г-н Дарзак под разными предлогами отклонял, он обрадовался
и заявил, что жена будет просто счастлива. Обрадовался он и предстоящему
приезду Рультабийля. Нельзя сказать, что г-ну Рансу была безразлична та
холодность, с какою даже после его женитьбы на мисс Эдит Прескотт относился
к нему Робер Дарзак. Во время своей поездки в Сан-Ремо молодой профессор
Сорбонны ограничился лишь кратким церемонным визитом в его замок. Когда же
он возвращался во Францию, супруги Ранс, встретив его на вокзале в Ментоне -
первой станции после границы, были с ним весьма милы (о возвращении Дарзака
им сообщили отец и дочь Стейнджерсоны, и Артур Ранс с женой поспешили с ним
повидаться). И вообще, улучшение отношений с Дарзаком от самого Артура Ранса
не зависело.
Мы знаем, как появление Ларсана на вокзале в Буре расстроило все планы
четы Дарзак. Это событие так их потрясло, что они отбросили свою
сдержанность и осмотрительность по отношению к Рансу и решили вместе с г-ном
Стейнджерсоном, который уже начал что-то подозревать, обратиться к людям,
быть может, и не слишком им симпатичным, однако честным, преданным и
способным их защитить. В то же время они призвали на помощь Рультабийля. Это
было полное смятение. Оно охватило г-на Дарзака еще сильнее, когда в Ницце
нас встретил Артур Ранс. Но перед этим произошел небольшой инцидент, о
котором я должен рассказать. Как только поезд остановился в Ницце, я
выскочил на перрон и побежал на почту узнать, нет ли на мое имя телеграммы.
Мне выдали сложенный голубой листок, и я, не раскрывая его, бегом вернулся к
Рультабийлю и г-ну Дарзаку.
- Читайте, - предложил я молодому человеку. Рультабийль вскрыл телеграмму
и прочел:
- "Бриньоль точно не покидал Парижа с шестого апреля".
Журналист взглянул на меня и фыркнул:
- Вот оно что! Это вы интересовались Бриньолем? Что вам взбрело в
голову?
- В Дижоне мне пришло на ум, что в несчастье, о котором говорили
полученные вами телеграммы, может быть как-то замешан Бриньоль, - ответил я,
несколько задетый словами Рультабийля. - Вот я и попросил одного своего
приятеля сообщить мне о действиях этого типа. Мне было любопытно знать, не
уехал ли он из Парижа.
- Ну хорошо, - отозвался Рультабийль, - теперь вы знаете, что хотели
