узнать. Но не думаете ли вы, что за бледными чертами Бриньоля скрывается
воскресший Ларсан?
- Вот еще! - неискренне вскричал я, подозревая, что Рультабийль
подсмеивается надо мной. На самом же деле именно так я и думал.
- Значит, вам все никак не выбросить Бриньоля из головы? - печально
осведомился г-н Дарзак. - Он человек бедный, но порядочный.
- Что-то не верится, - возразил я и забился в свой угол.
Вообще-то мне не очень везет, когда я выкладываю Рультабийлю свои
соображения - он часто над ними подтрунивает. Однако на этот раз уже через
несколько дней нам суждено было убедиться, что если Бриньоль и не воплощал
новую ипостась Ларсана, то мерзавцем все же был. По этому поводу Рультабийль
и г-н Дарзак, отдав должное моему дару предвидения, принесли мне потом свои
извинения. Но не будем предвосхищать события. Об этом случае я рассказал
лишь для того, чтобы показать, насколько меня преследовала мысль, что Ларсан
скрывается под личиной какого-нибудь малознакомого человека из нашего
окружения. Черт побери! Балмейер так часто демонстрировал свой талант, я
сказал бы, даже гений перевоплощения, что я был вполне прав, подозревая все
и вся. Вскоре я понял - и неожиданное появление г-на Артура Ранса весьма
этому способствовало, - что на этот раз Ларсан изменил тактику. Он и не
думал скрываться - напротив: негодяй нагло показывался на глаза, по крайней
мере некоторым из нас. Чего ему было опасаться в этой стране? Ни г-н Дарзак,
ни его жена, ни, соответственно, их друзья его бы не выдали. Его
настойчивость, казалось, имела своею целью разрушить счастье супругов,
которые считали, что избавились от него навсегда. Однако в таком случае
возникает некоторое сомнение. Что за странная месть? Ведь он отомстил бы
гораздо лучше, если б появился до свадьбы. Помешал бы ей! Да, но для этого
ему нужно было появиться в Париже. А можем ли мы полагать, что опасность
появления в Париже могла остановить Ларсана? Кто возьмется это утверждать?
Но давайте послушаем Артура Раиса, сидящего в нашем купе. Ничего не зная
о происшествии в Буре и появлении Ларсана в поезде, он сообщил нам ужасную
новость. Если мы до сих пор надеялись, что сбили Ларсана со следа на
Кюлозской линии, теперь эти надежды рухнули. Артур Ранс тоже встретил
Ларсана. Поэтому он и явился предупредить нас, чтобы мы могли наметить, как
вести себя дальше.
- Как вам известно, мы поехали на вокзал вместе с вами, - повернувшись к
Дарзаку, начал Ранс. - Проводив вас, ваша жена, господин Стейнджерсон и я,
гуляя, дошли до мола в Ментоне. Господин Стейнджерсон шел под руку с
госпожой Дарзак; они беседовали. Я шел справа от господина Стейнджерсона,
который таким образом оказался между нами. Внезапно, когда, выходя из сада,
мы остановились, чтобы пропустить трамвай, какой-то тип толкнул меня и
извинился. Услышав знакомый голос, я вздрогнул и поднял голову: это был
Ларсан. Этот голос я слышал в суде. Он стоял и спокойно смотрел на нас. Не
знаю, как мне удалось сдержать восклицание, готовое сорваться с моих губ,
как я не вскрикнул: "Ларсан!" Я тут же постарался увести поскорее господина
Стейнджерсона с дочерью, которые ничего не заметили; обогнув музыкальный
павильон, мы направились к стоянке экипажей. Подойдя, я снова увидел
Ларсана. Никак не могу, просто не могу понять, каким образом его не заметили
господин Стейнджерсон и его дочь!
- Вы в этом уверены? - с тревогой спросил Робер Дарзак.
- Совершенно! Я изобразил легкое недомогание, мы сели в экипаж, и я
приказал кучеру трогать. Мы поехали, а Ларсан все стоял на тротуаре и
сверлил нас своим ледяным взглядом.
- Но вы уверены, что моя жена его не заметила? - еще тревожнее повторил
свой вопрос Дарзак.
- Да говорю же вам, уверен.
- Боже мой! - вмешался Рультабийль. - Если вы, господин Дарзак, думаете,
что сможете долго вводить жену в заблуждение относительно появления Ларсана,
то вы глубоко ошибаетесь.
- И все же к концу нашей поездки она почти примирилась с мыслью, что это
была галлюцинация, и на вокзале в Гараване выглядела вполне спокойной, -
ответил Дарзак.
- В Гараване? - переспросил Рультабийль. - Взгляните-ка, мой дорогой
господин Дарзак, какую телеграмму она мне оттуда послала.
С этими словами репортер протянул телеграмму из двух слов: "На помощь!"
Прочитав ее, Дарзак ужаснулся и, горестно покачав головой, проговорил:
- Она снова сойдет с ума.
Этого опасались мы все, и - странное дело! - этой фразой, прозвучавшей
как отголосок нашего ужаса, встретила Рультабийля на перроне в Ментоне г-жа
Дарзак, хотя она вместе с отцом обещала г-ну Рансу не покидать Красные Скалы
до его возвращения. Причин, вынудивших его просить об этом, г-н Ранс им не
объяснил (так как не успел ничего придумать), но обещал сделать это позже.
Увидев на перроне Рультабийля, г-жа Дарзак бросилась к нему и, как нам
показалось, лишь ценой немалого усилия над собой не заключила его в объятья.
Я видел, как она вцепилась в него, словно потерпевший кораблекрушение,
который вцепляется в руку. Способную спасти его от гибели в пучине. Я
слышал, как она шепнула:
"Я чувствую, что схожу с ума!" Что же касается Рультабийля, я несколько
раз видел его таким же бледным, но таким холодным - никогда.
Глава 6
Форт Геркулес
Выйдя из поезда в Гараване, путешественник в любое время года словно
оказывается в саду Гесперид, чьи яблоки разожгли вожделение победителя
Немейского чудовища <Имеется в виду один из подвигов Геракла.>. Но несмотря
даже на бесчисленные лимонные и апельсинные деревья, которые, стоя вдоль
дорожек, возносят в ароматный воздух над оградами свои солнечные плоды, мне
не пришла бы на ум древняя легенда о сыне Юпитера и Алкмены, если бы все
здесь не напоминало о его славе и путешествии на этот чудесный берег.
Рассказывают, что финикийцы, привезя своих пенатов под сень этих скал, где
впоследствии обосновалось семейство Гримальди <Генуэзские патриции.>,
назвали здешнюю маленькую гавань, а также гору, мыс и полуостров на этом
побережье именем Геркулеса, своего божества. Мне же, однако, кажется, что
так они назывались и раньше: древние боги, уставшие от белой пыли дорог
Эллады, не могли найти места для отдыха, более прекрасного, теплого и
благоуханного, чем это. Они-то и были первыми туристами на Ривьере. Сад
Гесперид находился именно здесь, и Геркулес приготовил это место для своих
товарищей с Олимпа, убив злого стоглавого дракона, который желал один
владеть всем Лазурным берегом. Поэтому мне сдается, что найденные несколько
лет назад в Красных Скалах кости Elephas antiquus <Древнего слона (лат.).>
принадлежали на самом деле этому дракону.
Выйдя из здания вокзала, мы молча дошли до берега, и тут нашим глазам
открылся величественный силуэт укрепленного феодального замка, стоящего на
полуострове Геркулеса, который из-за произведенных на итальянской границе
работ уже десять лет как перестал - увы! - быть собственно полуостровом.
Косые лучи солнца падали на стены древней Квадратной башни, и ее отражение в
море сверкало, словно броня. Башня напоминала старого часового, который,
помолодев в солнечном блеске, сторожит Гараванскую бухту, похожую на
лазурный серп. По мере нашего приближения яркие отблески постепенно гасли.
Светило за нашей спиной опускалось к горным хребтам; на западе с
приближением вечера отроги уже закутались в свою пурпурную шаль, и, когда мы
вошли в замок, он казался только зловещей, грозной тенью.
На первых ступеньках узкой лестницы, ведущей в одну из башен, мы увидели
женщину с прелестным бледным лицом. Это была жена Артура Ранса -
очаровательная и ослепительная Эдит. Я уверен, что Ламмермурская невеста
<Роман В. Скотта, а также опера Доницетти.> не была бледнее в тот день,
когда молодой черноглазый иностранец спас ее от свирепого быка, однако Люси
была голубоглаза и златоволоса. О Эдит! Ах, если вы ходите выглядеть
романтической героиней в средневековом окружении" принцессой, далекой и
туманной, страдающей и печальной, нельзя иметь такие глаза, миледи! А ваши
локоны - чернее воронова крыла? Цвет этот - вовсе не ангельский. Разве вы
ангел, Эдит? Разве вы и в самом деле так томны? Правдива ли кротость ваших
черт? Простите меня, Эдит, за все эти вопросы, однако когда я увидел вас
впервые и был обманут нежной гармонией вашей легкой фигурки, застывшей на
каменной ступени, я проследил за взглядом, брошенным вами на дочь профессора
Стейнджерсона, и заметил в нем такую жесткость, которая являла странный
контраст с вашими приветливыми речами и беззаботной улыбкой. Голос этой
молодой женщины безусловно очарователен, ее грация неподражаема, ее жесты
гармоничны. Когда Артур Ранс нас знакомил, она отвечала весьма просто,
приветливо и радушно. Мы с Рультабийлем - из вежливости, а также желая
сохранить свободу передвижений - заявили, что можем жить в другом месте. С
прелестной гримаской пожав плечами, она сказала, что комнаты для нас
приготовлены, и заговорила о другом.
- Идемте же. Идемте. Вы еще не видели замка. Сейчас я вам все покажу.
Нет, "Волчицу" покажу в другой раз - здесь это единственное печальное место.
Как там мрачно, темно, холодно! Оно внушает страх - я обожаю, когда мне
страшно. Ах, господин Рультабийль, вы мне станете рассказывать страшные
истории, не правда ли? С этими словами очаровательная хозяйка в белом платье
проскользнула мимо нас. Двигалась она как актриса. В этом восточном саду, на
фоне старой грозной башни и увитых цветами хрупких арок разрушенной часовни
она была чудо как хороша. Мы пересекли просторный двор, столь обильно
украшенный повсюду травами и цветами, кактусами и алоэ, кустами лавровишни,
дикими розами и маргаритками, что, казалось, вечная весна нашла себе
пристанище в этом замковом дворе, где когда-то собирались воины,
отправляющиеся в поход. Двор, отчасти оттого, что был открыт всем ветрам,
отчасти из-за человеческого небрежения превратился в прекрасный дикий сад,
за которым хозяйка почти не ухаживала и даже не пыталась придать ему былой
вид. Среди всей этой благоухающей зелени виднелся изящнейший образчик
старинной архитектуры. Представьте себе безукоризненную арку в стиле
пламенеющей готики, воздвигнутую на фундаменте романской часовни; увитые
плющом и вербеной столбы устремляются из своего благоухающего укрытия вверх
и завершаются на фоне лазурного неба стрельчатой аркой, которая, кажется, ни
на что не опирается. Крыши у часовни уже нет, стен тоже, остался лишь этот
кусочек каменного кружева, держащийся в вечернем небе чудесной прихотью
равновесия... Слева от нас возвышалась громадная и мощная башня XII века,
которую, как сказала м-с Эдиг, местные крестьяне называют "Волчицей" и
которую не пошатнули ни время, ни люди, ни мир, ни воина, ни пушки, ни бури.
Она все такая же, какой увидели ее в 1107 году грабители-сарацины,
завладевшие островами Лерен, но бессильные против замка Геркулес. Такой же
ее видел и Саладжери со своими генуэзскими пиратами: они захватили тогда
форт и даже Квадратную башню и Старый замок, но защитники крепости взорвали
куртины, связывавшие "Волчицу" с другими укреплениями, и она продержалась,
пока не пришли на выручку провансальские сеньоры. Ее-то и выбрала м-с Эдит
для жилья.
Но оставим осмотр замка и перейдем к людям: Артур Ранс, к примеру,
смотрел в эти секунды на г-жу Дарзак. Они же с Рультабийлем, казалось, были
где-то далеко. Г-н Дарзак обменивался с г-ном Стейнджерсоном ничего не
значащими замечаниями. На самом деле всеми этими людьми владела одна мысль,
