- Дай посмотреть, - попросил Хрущев. Секретарь скромно показал
листок. Хрущев позавидовал его способности красиво писать и так хорошо
выражаться, и мастер эпистолярного жанра понял, что следующий ордер на
арест придется выписывать себе самому.
- Ладно, грамотей, тащи в контору... - Хрущев посмотрел на него
исподлобья.
- Тащи-тащи, и чтоб не убег до завтрева!
Секретарь смачно плюнул на стенку и вышел из кабинета. Хрущев
посмотрел на его плевок, прицелился и тоже плюнул. Потом вытер оба плевка
рукавом вышитой рубашки и сказал:
- Никак все совейское, че портить...
А за окном проехал танк с башней и машина без молока.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Прошло пять с половиной лет с тех пор, как Штирлиц стал вождем в
Бразилии. Теперь он, а не Мюллер, был вождем, и все в колонии Третьего
Рейха подчинялись ему и благоговели перед ним. Штирлиц разъелся, по
вечерам пел непристойные песни и даже почти совсем забыл о Мировой
Революции.
В гарем теперь ходил он, каждый день и по многу раз, как получалось,
а Мюллер ходил кругами вокруг него и втихоря злился. Женщины Штирлица
уважали, а Мюллера нет.
Борман стал толстеть не по дням, а по часам, стал медленнее бегать и
был тяжел на подъем, но придумывал более ухищренные пакости. Появление
различных новейших достижений науки, техники и самогоноварения
подталкивало его совершенствовать свое мастерство, и теперь жертва,
зацепившаяся за невидимую веревочку, не падала, а притягивалась к дереву
посредством влияния сильного магнитного поля на металлические предметы в
своих карманах и ударялась током, ослеплялась вспышкой или оглушалась
сиреной.
Пастор Шлаг на халяву разжирел так, что уже не влезал в самую широкую
сутану, сделанную из чехла от танка Т-34. Борман злобно потешался над ним,
советуя носить другой чехол, от ракеты "Томагавк", и предлагал свою помощь
в его получении. Пастор деликатно отказывался.
Ежедневно утром два здоровых негра наполняли для смиренного
священника водой здоровое корыто, пускали туда ведро голодных пираней, и
пастор садился удить, взяв с собой пару бутербродов, потертую библию
времен гражданской войны и журнал "Play boy".
К вечеру он возвращался, не поймав, естественно, ничего, и читал
книгу "О вкусной и здоровой пище". Негры спускали воду из корыта и
выбрасывали хищных пираней в океан, забирая со дна перекушенные части
удочки, обгрызанную леску и консервные банки из-под тушенки, которые
кровожадные рыбы не могли переварить, несмотря на большие усилия. Банками
всех обеспечивал сам Штирлиц, так как отказаться от вкусной и здоровой
пищи, про которую читал пастор Шлаг, он был не в силах. Иногда полет банки
из окна сопровождался жужжащим консервным ножом и неприличным
ругательством. Если пастору счастливилось подслушивать под окном, то
помимо ругательств и рыганий он получал банкой по лбу и долго беззвучно
радовался, выпучив глаза. Пастор потирал лоб и повторял заклинание своего
покровителя, чем сильно стимулировал пищеварение у гогочущего Штирлица.
- Эй, пастор... - Штирлицу не хотелось драться, но обойтись без
профилактического мероприятия (мордобития) было нельзя.
- А? - Пастор, шевеля бровями, выполз из-под подоконника и уставился
на Штирлица добрыми честными глазами.
Увидев такой взгляд, Штирлиц немного смутился. Ему гораздо привычней
было видеть злобный оскал, или красочный фингал под глазом.
- Чего ты на меня так смотришь? - недоверчиво спросил он, на всякий
случай ощупывая в кармане браунинг с выцветшей дарственной надписью. - по
родине соскучился?
Шлаг на всякий случай пожал плечами и отвел взгляд. Штирлиц молча
бросил его красивым профессиональным пинком в клумбу. Пастор упал на
колючки кактуса и принялся стонать.
"Ностальгия", - догадался Штирлиц. - "Домой хочет"
Пастор застонал еще пронзительнее, с подвываниями.
Мимо него прошел Борман с чемоданом и удовлетворенно
чмокнул губами. Партайгеноссе думал, что пастор попал в его
хитроумную ловушку.
- А, Борман! Вот ты-то мне и нужен... - Штирлиц свесился с
подоконника и поманил испачканным тушенкой пальцем толстого Бормана.
Борман переложил чемодан из левой руки в правую и с опаской подошел к
Штирлицу.
- Штирлиц! Как солнышко ярко светит! - улыбаясь, сказал он, пытаясь
окончить разговор без фингала под глазом.
- Светит, - милостливо согласился Штирлиц. Легкая желтоватая мгла
окутывала низко повисшее небо.
"Парит - наверное, к дождю", - подумал пастор Шлаг.
- И твой портрет так хорошо висит, - сказал Борман, делая два шага к
отступлению и подхалимски улыбаясь.
Портрет, на котором был изображен Штирлиц с лицом мыслителя и с
банкой тушенки в руке, был слегка перекошен от ветра, но тем не менее
висел довольно ровно.
- Висит, - согласился Штирлиц, любуясь собой.
- Ну, я пойду... - Борман стал медленно отступать к фонтану со
скульптурой "Штирлиц, разрывающий пасть крупному зверю (медведю)".
- Я вот тебе щас пойду, - сказал Штирлиц. Его грозная рука смяла
пухлого Бормана в охапку. Партайгеноссе ойкнул и выпустил из рук чемодан,
тот упал на пастора и со скрежетом раскрылся. Куча бумаги выпала из него,
и Шлаг забарахтался в ней, как в проруби с ледяной водой.
Он только успел заметить, как Борман, голося о преданности Штирлицу,
исчез в окне, и как Штирлиц с боксерскими выдохами стал наносить ему
глухие удары.
Пастор, кряхтя, выбрался из горки бумажек и принялся вытаскивать их
из-под рясы. Его взгляд упал на надпись на бумажке, и он насторожился.
Надпись гласила:
"Листовка (бумажка). Просьба сначала прочитать, а потом от нее
закуривать.
Революционный народ порабощенной Бразилии!
Отечество в опасности! И всему виной - штандартенфюрер СС фон
Штирлиц! Он хочет пустить всю нашу любимую Бразилию на тушенку! И продать
ее в Россию, где по улицам толпами ходят медведи (злые) и даже кусаются
турникеты (в метро).
Не продадим нашу любимую Бразилию!
Кто хочет, может записываться в Комитет Спасения Бразилии под
руководством истинного патриота и коммуниста (партбилет No 17892048)
Мартина Бормана!"
"Что такое партбилет?", - подумал пастор Шлаг. - "И что об этом
подумает сам Штирлиц?"
Из окна с воплем о глубоком недовольстве вылетел Борман,
приземлившись рядом с раздумывающим пастором Шлагом.
- Черт, - плачущим голосом капризного ребенка сказал он. Пастор
перекрестился. - Противный Штирлиц! Что ему за охота драться каждый день?
- Это верно, - неуверенно протянул пастор, оглядываясь по сторонам.
Он знал, что со Штирлицем шутки плохи. - А скажи мне, Борман, что это за
Комитет Спасения Бразилии?
Борман забеспокоился. Он не знал, сразу ли Шлаг все расскажет
Штирлицу, или же чуть погодя.
- Пойдем отсюда, - сказал он, зная, что Штирлиц, несмотря даже на то,
что сейчас он громко храпит, может все подслушать и потом поставить под
глазом несколько синяков.
Они собрали бумажки в чемодан и ушли.
Едва два товарища по несчастью - Шлаг и Борман - изчезли за кустами,
из за ближайшего кактуса вылез Мюллер в панамке, но с хлыстом и в кирзовых
сапогах. Он, конечно же, все слышал и видел. Подойдя к торчащей из-под
ветки какого-то экзотического растения бумажке, он осторожно вынул ее и
прочитал.
Мастер по государственным переворотам и заговорам сразу же понял, что
к чему и привычно оценил силы сторон. С одной стороны были Борман со
своими веревочками и пастор с удочкой, а с другой - мощный кулак Штирлица.
Мюллер загнул три пальца на левой руке, два на правой, высморкался и полез
в окно к Штирлицу.
Штирлиц лежал на кровати, держа в одной руке газету "Советская
Бразилия", а в другой - банку тушенки и делал вид, что спит. Мюллер
осторожно снял сапоги и на четвереньках пополз к столу, на котором в форме
пятиконечной звезды были расставлены бутылки с водкой. Вытащив одну
бутылку из верхнего левого луча звезды, Мюллер запустил острые зубы в
пробку и с хлопком откупорил непослушную посудину. Глотнув из горлышка, он
почувствовал себя гораздо лучше и рыгнул. От знакомого звука Штирлиц
очнулся от мыслей о тушенке и сале и открыл один глаз. В углу комнаты
Мюллер пил водку из его запасов.
- Чего ты там копошишься? - Штирлиц недовольно заворочался и со
скрежетом почесал ногу.
- Беда, Штирлиц, заговор... - Мюллер набил рот бутербродом с ливерной
колбасой и показал Штирлицу листовку Бормана.
- Так что же, заговор плетет Борман? - Штирлиц был о нем худшего
мнения. Мюллер утвердительно закачал головой и отправил в рот второй
бутерброд.
- Чхал я на его заговор, - сказал Штирлиц, отобрал третий бутерброд и
бросил Мюллера в окно.
Приземливись в уже знакомой им всем клумбе, Мюллер чихнул и обиженно
протянул:
- Никто меня не любит... И по голове меня, и картошку чистить меня...
Он поправил панамку, с любовью отцепил от нее налипший репей и
поплелся в ту сторону, куда ушли Борман и пастор Шлаг.
Напрасно Штирлиц так пренебрежительно относился к козням мелкого
пакостника. Борман разбросал свои листовки по всей колонии Третьего Рейха,
и к вечеру около его жилища собраалсь толпа равнодушных негров послушать
очередного революционера. В прошлый раз революционер понравился только
каннибалам с прибрежных островов. Они его и съели.
- Друзья мои! - Борман, стоя на импровизированной трибуне, размахивал
испачканным носовым платком и делал как можно более приветливое лицо.
Негры смотрели на него как можно более равнодушней и дали тем самым
понять, что тамбовские волки Борману друзья.
Борман надрывался, обещал, угрожал, но равнодушное население
порабощенной Бразилии отнеслось к нему с непониманием.
Борман бросил платок на запыленную землю, плюнул и спустился с
трибуны.
Делу решил помочь пастор Шлаг. Задрав ногу, он забрался на трибуну и
сказал, не надеясь, впрочем, что найдет понимание:
- Кто женщину хочет?
Негры оживленно вскочили и зарычали. Пастор подумал, что сказал
что-то неправильное, и попытался улизнуть, но его поймали.
- Где она? - нетерпеливо спросил толстый бородатый мулат, поигрывая
остро отточенным мачете и переливающимися бицепсами.
- К-кто она? - заикаясь, спросил пастор.
- Та фемина, про которую ты говорил, - мулат с сомнением посмотрел на
пастора, щелкнул языком и стал поигрывать мачете еще ужасней.
- Так все женщины в гареме у Штирлица, - завизжал пастор Шлаг,
пытаясь вырваться из крепких волосатых рук, держащих его за ноги, за руки
и за два-три волоска на тщедушной лысине.
- А зачем этому кабальо столько фемин? - задумался мулат. Данный
вопрос много раз задавал себе Борман, когда видел, как пастор Шлаг носится
за его секретаршами.
Мулат уронил мачете себе на ногу. После этого он радостно прыгал
около двадцати минут, пока его не отбросили.
- Вот видите, - с вожделением начал Борман, решив взять власть в свои
руки. - Штирлиц, эта противная русская свинья, забрал себе всех наших
женщин...
Борман говорил и говорил, не чувствуя, как мощная рука поднимает его
за воротник.
- Кто свинья? - спросил глухой, до боли в носу знакомый Борману
голос, эхом перекатываясь по контейнерам с сахарным тростником.
Негры притихли. Борман оскорбил еще пару раз Штирлица, сказал пару
недобрых слов про тушенку, и тут сильная рука бросила его в джунгли.
"Разве я что-то не так сказал?" - задумался Борман, приземлившись в
