-- Вот, - сказал Штирлиц, снимая сапоги и бросая их в
кадку с чахлым фикусом. - Вот я и дома...
-- А я ? - с надеждой спросил Борман, также снимая
сапоги.
-- А тебя, Мартин Рейхстагович, я попросил бы не
чувствовать себя, как дома, - грозно попросил Штирлиц,
поигрывая кастетом.
" Не хватало мне еще веревочек в коридоре и кирпичей над
дверью ", - подумал он озабоченно.
-- Штирлиц, а где тут это... - Борман описал в воздухе
круг и показал руками дерганье за подвешенную над кругом
веревочку.
-- Чего ? - Штирлиц не понял таких тонкостей.
-- Ну этот... Пшшшш... - Борман имитировал звук
спускаемого унитаза.
-- А ! - понимающе сказал Штирлиц. - Ватерклозет фон
Штирлица за углом, в конце коридора.
" Почему фон Штирлица ? " - подумал Борман, на ходу
расстегивая брюки.
Несмотря на страстное желание, Борман не сразу вошел в
ватерклозет, а сначала расставил четыре веревки и одну
установку с кирпичом. День обещал быть удачным. Борман
вошел в ватерклозет и тут же пожалел о своей
неосторожности. Тяжелый совок, как гильотина, рухнул ему
на голову. Борман был настоящим мерзопакостником и успел
вовремя отскочить. Но это было еще не все. Большой кирпич
с предательским свистом вылетел из-за угла и, попав
партайгеноссе по кончику носа, рассыпался на кусочки,
ударившись об стенку. Борман с облегчением вздохнул,
полагая, что это все, и блаженно опустился на крышку
унитаза. С воплем " МАМА ! " Борман покинул это
прекрасное место. То, чем нормальные люди сидят, у него
теперь было покрыто слоем репьев и булавок, а также одной
очень большой кнопкой. Борман выскочил на улицу и побежал
по ночному городу в поисках нормальных кустов.
Ночные сменщики, возвращающиеся с работы, были немало
удивлены, когда из кустов с кряхтением вылез лысый
толстый человек в черном, испачканом тиной и землей
мундире и сказал не по-русски "Main Gott, Chertoff
Shtirlitz". Борман основательно заблудился, и не знал,
где теперь искать своего родного Штирлица.
Он пришел в справочное бюро, местонахождение которого
ему подсказала вездесущая старушка, но оно имело
обыкновение не работать по ночам. Партайгеноссе обиделся
и насупился, как ребенок. К нему подошла другая старушка,
и спросила, погладив его по лысому затылку, слегка
поблескивающему в ночной темноте:
-- Кого спотерял, детка ?
-- Штирлица, - капризно и протяжно сказал Борман,
приготовившись томно зарыдать.
-- Ах, Штирлица ! Ну пойдем, детка, я тебя спровожу, -
старушка достала из сумки заплесневелый пряник и дала его
бывшему германскому рейхсляйтеру. Борман чуть не сломал
себе зубы. Он хотел поставить старушке подножку, но
удержался.
К утру старушка вывела Бормана к дому, где жил
Штирлиц. Того дома не было. Борман около трех часов сидел
под дверью, распевая неприличные песни из тюремного
фольклора, которым обучился у Штирлица, но вскоре сосед
Штирлица по фамилии Дрищ сказал, что если Борман не
прекратит совращать его жену Дуську, то он, Дрищ, Борману
по морде даст. Борман обиделся и протянул напротив
дрищевской квартиры несколько веревочек, но петь
перестал. Вскоре появился Штирлиц в сапогах, густо
измазанных грязью.
-- Где тебя носит ? - угрюмо спросил Штирлиц, снимая
сапоги об косяк двери. Фикус обреченно скорчился в своей
кадке. Борман замялся и стал пороть всякую чушь. Штирлиц,
не слушая его, налил себе водки и выпил. Налил еще и
выпил опять. Изрядно подобрев, Штирлиц сел в кресло,
мягким жестом вытащил из-под себя пустую бутылку и
сказал:
-- Молодец. Пей, - и налил партайгеноссе стакан водки.
Борман не стал ждать, пока его будут упрашивать. Он
отхлебнул водки и закусил бутербродом с тушенкой.
-- А где ты был ? - спросил он Штирлица, пережевывая
хрящи, в обилии содержащиеся в тушенке.
-- В нашем русском Гестапо, - сказал Штирлиц.
-- О ! - восторженно сказал Борман, вспоминая столь
милое своему сердцу заведение на своей родине.
-- Там шпионов пытают, - продолжил Штирлиц.
Борман смутился и притих.
-- И врагов народа - тоже пытают ? - спросил он
приглушенным голосом.
-- Тоже, - сказал Штирлиц, - И даже по празникам.
-- Во ! - гордо сказал Борман, выпячивая дряблую грудь.
-- Кстати, о птичках, тушенке и врагах народа... -
сказал Штирлиц довольно грозно. Такой тон Борману не
нравился - он грозил битьем кастетом по голове. Штирлиц,
заметя его смущение, продолжал.
-- Считай, сколько в Бразилии мы погрузили в ящик
народу: Гиммлер - одна штука, Геббельс - одна штука,
Фюрер с дамой - две штуки, ой...
Несмотря на близость родины, при упоминании дамы
фюрера Штирлица начало неукротимо рвать на родину, то
есть теперь на свои собрания сочинения.
-- Шелленберг - одна штука, - подсказал Борман, чтобы
отвлечь Штирлица от неприятных воспоминаний.
-- Да, - сказал Штирлиц, - Еще Холтофф, Айсман и Мюллер.
Да, и еще Кальтенбрунер ! Итого - считай, тунеядец, -
девять штук.
Борман скромно потупил глазки. Мюллер по воле его
мелкой пакости до сих пор, наверно, строил песочницы в
джунглях, если не съели крокодилы.
-- А в Москву, - прервал его гнусные мысли Штирлиц, -
прилетело не девять человек, а восемь и еще какой-то
зеленый мужик.
Борман хихикнул - шутка опять-таки удалась.
-- Вот ты ржешь, противная морда, - вполне миролюбиво
сказал Штирлиц, - А этот мужик на Лубянке трех охранников
съел. Он, оказывается, в джунглях крокодилом работал.
Борман радовался, как ребенок, держась за живот и
потирая короткие волосатые руки.
-- Хватит ржать, - сказал Штирлиц, которому тоже
становилось смешно от принятого спиртного. - Куда,
вражеская морда, Мюллера дел ? Моего, понимаешь, друга
детства.
-- Ой, не бей меня, Штирлиц, - попросил Борман, с трудом
уворачиваясь от вытащенного кастета, - Никуда твой Мюллер
не денется, бегает, наверно, в джунглях...
-- Нехороший ты человек, - сказал Штирлиц, дохнув
Борману перегаром в лицо. - Завтра мы вылетаем в
Бразилию.
-- В ка-акую Бразилию ? - испуганно спросил Борман,
поднимаясь с пола.
-- В та-акую, - передразнил его Штирлиц. - Этот
пакостник Мюллер в Бразилии Рейх открыл и фюрером стал.
Нахал. - довольный, что он умеет говорить в рифму,
Штирлиц высморкался в газету "Гудок" и сел в кресло.
Борман сидел на полу и понемногу злился. Ему
совершенно не светила перспектива провести лучшие годы
своей жизни ( Борман всегда считал себя очень молодым ) в
какой-то захолустной Бразилии. Но против Штирлица идти
было опасно. Борман успокоился и достал из холодильника
пакет молока.
На следующий день рано утром Штирлиц, привязав Бормана
к креслу в кукурузнике ( чтобы не сбежал и не выпал ),
залил побольше горючего и завел старую дребезжащую
телегу. Борман застучал зубами. Он не боялся летать
самолетами ЛюфтВаффе, но умение Штирлица водить самолет
приводило его в трепет. Он слышал, что русские шпионы,
если их сбивают, почему-то очень любят не выбрасываться с
парашютом, а врезаться на большой скорости в составы с
вражеским продовольствием или вооружением. Тем более,
Бормана привязали, и он не знал, что взбредет Штирлицу в
голову. Но Штирлиц не собирался делать так, чтобы его
сбивали или падать в продовольствие. Это было вне
компетенции русского разведчика.
Полет осложнялся. В первый же день партайгеноссе
Борман, с детства боявшийся высоты, от страха съел все
консервы. На следующий день Штирлиц вырулил кукурузник на
Атлантический океан. Борман понял, что это конец. От его
сильного дрожания самолет постоянно бросало. Борман дал
себе самое честное слово, что, если он когда-нибудь
выйдет из этой переделки, он будет чистить зубы и стричь
ногти не реже двух раз в год.
Очевидно, Борману пришлось сдержать свое обещание -
через неделю самолет, управляемый шнандартенфюрером СС
фон Штирлицем, Великим Штирлицем, которого Борман так
сильно зауважал, приблизился к берегам Бразилии.
Партайгеноссе гордо смотрел вниз, представляя, как
он, Борман, протягивает веревочку между двух пальм, и тут
идет Мюллер. Борман гордо нажимает на Хитрую Кнопку, и
Мюллер с воплем роняет совок и ведерко и падает в
Очень Глубокую Яму. Борман так замечтался, что ему
показалось, что он сам падает в Очень Глубокую Яму вместе
с горлопанящим Мюллером. Он очнулся и обнаружил, что и
правда падает, только не в яму, а с большой высоты вместе
с самолетом и Штирлицем.
-- Штирлиц, Штирлиц, что это мы падаем ? - испуганно
завизжал Борман, дергая Штирлица за воротник.
-- Да бензин кончился, - довольно равнодушно сказал
Штирлиц, продолжая крутить руль.
-- Прыгать надо ! - завопил Борман, стараясь перекричать
бешенно свистящий ветер.
-- И то правда, - сказал Штирлиц и выпрыгнул.
Борман почувствовал некоторые осложнения. Он не знал,
как пользуются парашютом - его никто этому не учил. Решив
действовать, как получится, Борман стал интенсивно
дергаться и вопить. Несмортря ни на что, парашют не
раскрывался. Борману сильно захотелось жить и тушенки.
-- Штирлиц ! - панически позвал он.
-- Чего ? - отозвался голос из-под дна самолета.
Борман сильно испугался. Освободив из пуховика правую
руку, он стал крестить толстый живот.
-- Ну чего тебе ? - повторил Штирлиц. Борман переборол
страх и посмотрел под крыло. Штирлиц, парашют которого
совершенно случайно ( а может быть и не совершенно )
зацепился за хвост кукурузника, болтался внизу, спокойно
ковыряясь в банке с тушенкой.
-- Штирлиц, падаем ! - сделав страшные глаза, сообщил
Борман.
-- Вижу, - сказал Штирлиц вполне спокойно.
-- Так упадем же ! - не успокаивался Борман.
-- Подожди, - равнодушно сказал Штирлиц, показывая
глазами на неполную банку тушенки. Борман испугался еще
сильнее и стал истерически визжать. Штирлицу этот визг
быстро надоел.
-- Замолчи, - попросил он, ковыряясь на дне банки. А
земля была уже так близко ! Борман не выдержал и стал
бросать свое грузное тело на стенки самолета. И
