нежности к предстоящим жертвам лицом и чувством полного удовлетворения.
Рядом с ним покоился обычный кубинский кокосовый орех с не вполне обычным
содержанием. Борман стал обожать кокосы с тех пор, как они не понравились
Штирлицу. Ядерная мина на тушенке должна была не понравиться Штирлицу еще
больше. Борман прервал свой многосерийный сон "Приказано выжить" и
прислушался. Большую весомую цену бомбе придавали тридцать шесть таблеток
пургена, которые он достал у Айсмана.
Штирлиц стукнул Даллеса пару раз носком сапога и спросил:
- Ты кто?
- А? - после часа, проведенного на занавеске, Даллес выглядел полным
придурком.
- Все ясно, - сказал Штирлиц. - Ты - вражеский шпион, враг мировой
революции и всего советского народа, троцкист, националист, пособник
Бухарина, буржуазный элемент, пособник контрреволюции...
Даллес зажмурился. На тему вражеского шпиона Штирлиц бредил четыре
часа, ни разу не повторяясь, и закончил свою речь внушительным ударом
кастета.
По прошествии этого времени Борман, основательно подкачавшись в своей
лексике, так как ругательства Штирлица давали глубокую тему для
размышления (все выражения Борман записал в книжечку), зашел к Штирлицу,
держа в руке кокосовый орех. Сердце его приятно согревалось при мысли, что
он как-то намерзит русскому разведчику. Всунув Штирлицу орех, Борман с
криком "За Ленина, за Сталина!" скрылся в дверях.
Штирлиц, основательно озадачившись, смотрел на орех. На скорлупе было
выгравировано "ШТИРЛИЦ - СКОТИНА И РУССКИЙ ШПИОН". Произведение
гравировального исскуства было сделано очень красивым почерком и без
единой ошибки. Борман очень старался. Он любил делать гадкие, но приятные
сюрпризы, сбивавшие с толку разных разведчиков.
"Никак не успокоится", - подумал Штирлиц. Он попробовал поковырять
вилкой надпись, но плод экватора просто так не поддавался. Исправить слово
"шпион" на "разведчик", как в старые добрые времена, было весьма трудно -
кокосовый орех был сделан из какого-то материала, очень отдаленно
напоминавшего стены в рейхканцелярском ватерклозете. Штирлиц злобно
воткнул в орех искривленную вилку. Внутри оказалась тушенка. Это наводило
на странные мысли. Во-первых, где Борман научился говорить по-русски, а
тем более писать и хамить русским разведчикам. Во-вторых, где Борман
достал тушенку. В конце концов, Штирлиц пургена не любил. С кокосовым
орехом пришлось расстаться, хотя Штирлицу очень было жаль расставаться с
тушенкой.
"Надо, разведчик Исаев, надо - такая у нас работа", - с такими
мрачными мыслями он поставил кокос в коридоре. Его мысли были прерваны
неприятным появлением Айсмана. Айсман решил облегчить душу и заглянул с
какой-то странной целью. Штирлиц недолюбливал такие посещения, так как
Айсман сильно пачкал сантехнику. Айсман по пути прихватил пачку
"Беломора", зонтик, бинокль, шляпу, молоток и кокос. После недолгого
разговора Айсман изчез из поля зрения. Разведчик все видел, но не
предпринял никаких действий.
"Свое не уйдет", - скромно проявил он свое удовольствие. Через десять
минут в его комнату ворвался Айсман, который с разбега вышиб дверцу
сортира и скрылся. Раздался радостный облегченный вздох.
Освеженный Айсман предстал перед Штирлицем, скаля зубы и радостно
сверкая единственным глазом. Точнее, глаз у Айсмана было два, но один из
них постоянно был закрыт повязкой: Айсман знал, что по этому глазу он от
Штирлица не получит. Выражение лица Штирлица ему перестало нравиться, так
как Штирлиц был вооружен кастетом, который он подозрительно зловеще
взвешивал на руке; сегодня, как никогда, Штирлиц был в приятном
расположении духа - тренировка пошла ему на пользу. И вообще, надо было
облегчить душу за испорченную тушенку, а бинокль был просто необходим.
"По морде дать или ногами?" - подумал Штирлиц, продолжая подбрасывать
кастет.
Такие движения Айсману жутко не нравились. Он не очень любил, когда
его били, потому что не любил надрывать горло, а дико орать во время
избиения его заставлял характер Штирлица - орущих жертв русский разведчик
бил не так сильно и почти не бил сапогами.
Айсман зажмурился, открыл рот и приготовился орать. "А может,
ногами?", - подумал Штирлиц, поднося зажигалку ко рту Айсмана. - "И где
он, паразит, спиртное берет", - оскорбленно подумал русский разведчик,
смотря на факел, вырвавшийся из пасти Айсмана вместе с воплем. Борман
исходил слюной, не видя процесса избиения, но вопли ему положительно
нравились. Вопли жертв доставляли Борману огромное удовольствие. Из-под
карниза было плохо видно, и Борман просунул свое личико в окно. Внезапно
прилетевший зонтик заставил его принять исходное положение, а молоток ему
пришелся по душе. Душа очень сильно заболела. Схватившись за ушибленное
место, Борман вскрикнул и упал.
"Что-то молотки разорались", - подумал Штирлиц, покрывая тело орущего
Айсмана многочисленными аккуратными синяками. Заключительным аккордом его
художественного произведения было подвешивание Айсмана посредством повязки
за угол двери и испробование всех известных ему ударов. После того, как
тело Айсмана целиком и полностью приняло фиолетовый оттенок, Штирлиц
потешился еще полчасика и перестал.
"Месяц форму не стирал, паразит. Вот пачкай после этого руки об этих
Айсманов", - с досадой подумал русский разведчик, разглядывая испачканные
ладони и вытирая их об Айсмана.
Борман высунулся посмотреть, почему Айсман перестал орать.
- Борман! - нежно воскликнул Штирлиц. - Иди сюда, хороший мой.
Ласковые нотки в голосе постоянно злого и на кого-то обиженного
Штирлица звучали неестественно. Великий пакостник понимал, что самое
хорошее, что можно получить от Штирлица, это очень несильный пинок или
совсем незаметный синяк.
- Чего? - спросил он с подозрением, на всякий случай приготовившись
прыгать в заросли довольно недружелюбных кактусов.
- Хочешь конфетку? - ласково спросил Штирлиц, доставая из кармана
завернутую в фантик лимонку. Красный фантик с желтыми полосками заманчиво
поблескивал на заходящем солнце. Борман открыл рот и уставился на что-то
слишком доброго Штирлица.
- Бери, не стесняйся, - лелейным голосом сказал Штирлиц, придавая
своему лицу как можно более ласковое выражение. - У меня их мно-о-го ...
Борман хищно схватил гранату и исчез за окном. Взметнувшийся в небо
кактус ясно продемонстрировал, что Борман решил съесть конфету прямо в
прыжке в заросли. Оборваный и обгоревший Борман, пролетая мимо окон
ватерклозета, заорал:
- Я вот тебе дам конфетку! Я тебе дам конфетку! Я тебе вечером торт
принесу!
- Сам скушай! - ласково закричал Штирлиц, сохраняя на лице ангельское
выражение.
Проводив взглядом Бормана, так внезапно улетевшего в джунгли, он
посмотрел на лежащего перед ним Айсмана, каким-то образом сползшего с
двери.
- Еще хочешь? - удивился Штирлиц, доставая кастет.
- Может, завтра? - с надеждой попросил Айсман.
- Ладно, я сегодня добрый. - сказал Штирлиц, мощным ударом в челюсть
повергая Айсмана в состояние неограниченного удивления. После своего
коронного удара он вытащил Айсмана из апартаментов. По пути Айсман
умудрился стащить из коридора шнурки и щетку для чистки сапог. Штирлиц,
возвратясь, с удивлением заметил Даллеса, подающего признаки жизни.
"Слабак", - подумал Штирлиц, исполняя роль пращи; роль камня исполнял
Даллес. Через секунду раздался оглушительный рев; "И кактусы он не любит",
- оскорбленно подумал Штирлиц. Офицеры Рейха кактусы не уважали, но
знакомиться с ними приходилось. Штирлиц после такого эмоционального
подъема решил немного подкрепиться. Достав штук десять банок, на которых
не по-русски было написано "Tinned stew meat for russian spyes",
приготовился отужинать. Но это ему не удалось. Ворвавшийся в комнату
ананас, разбросавший по комнате отбросы столовой Фиделя, поверг Штирлица в
состояние транса. Такой гадости он не ожидал. Развернувшись, он не глядя
выметнул в окно банку, залитую свинцом, предназначенного для кастетов, и с
удовольствием приметив, что кому-то не поздоровилось. Путем логических
умозаключений Штирлиц постиг, что это была месть Даллеса, обнаружившего
запасы Бормана на черный день. Месть Бормана должна быть очень большой, -
а Штирлиц ожидал именно такой мести, - и месть эта должна была
вынашиваться долго. Штирлиц успокоился и, в течении получаса уничтожив
десять банок, овладел собой и уснул.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Всю Кубу потрясла новость, что Штирлиц собирается позагорать. Из-за
этой новости было организовано восемнадцать драк, в одной из них принял
участие и сам Фюрер. Штирлиц, как ни странно, участия не принимал: он
изредка стукал слишком настойчивого вопросителя по голове, и на этом
инцендент исчерпывался. И вот, ясным летним днем Штирлиц вышел на пляж в
своих любимых семейных трусах, полотенцем из простыни и темных очках из
закопченного оконного стекла, попробовавшего одного из садистких
извращений великого мерзкопакостника.
Борман решил не упускать этого знаменательного события. В голове его
зрел зловещий план. Штирлиц должен был получить свое - обещанный пирог
русский разведчик еще не получил. Штирлиц притормозил тележку с тушенкой.
Негритянки уставились на интересного мужчину. Штирлиц, не обращая внимания
на знаки уважения, снял ботинки и носки, шлепнул резинкой трусов по
животу, напичканному тушенкой, и улегся на песок. Мюллер невдалеке строил
башню из песка, украшая ее довольно увесистыми булыжниками (отчасти ради
самозащиты).
Борман разработал генеральный план поражения разведчиков всех времен
и народов. Штирлиц должен был, как истинный боец невидимого фронта,
исчезнуть с глаз долой под недоуменным взглядом офицеров Рейха. Попутно
организовывалось несколько довольно приятных мерзостей на вариации a la
Germany, с фейерверками и хлопушками. После шумихи Штирлиц должен быть
посрамлен. Все побережье Кубы было обложено минами, кладовые Фиделя были
зверски распотрошены. Под поверхностью земли были проложены сложные
коммуникации, веревки. А сам Борман в это время с окромным трудом,
ваполняя роль крота, прокапывал туннель прямо к Штирлицу. Но Борман не
учел одной мелкой детали: этой деталью оказался Мюллер, возводящий из
песка внушительные и массивные замки и застенки дорогой ему сердце
Германии. Массивный булыжник стукнул Бормана по потной лысине, причинив
мерзопакостнику нестерпимую боль. Но цель была превыше всего. Но Мюллер
так не думал. Раздался вопль, напоминающий сирену. Дорогие Мюллеру
застенки вполне некультурно накренились, красная звезда на вершине поехала
вниз.
... Штирлиц засмотрелся на дам и решил с ними познакомиться. Встав с
полотенца, он, прихватив тележку с обожаемой тушенкой, подкатил, радостно
сверкая очками и улыбаясь, к обнаженным красотам экватора. Красотки
недоуменно посмотрели на тележку. Штирлиц завязал с ними разговор о победе
Мировой Революции и роли Штирлица в русской истории.
... Подхалим Шелленберг за спиной Штирлица, элегантно облокотившегося
на тележку, завалился на простыню, отвесил губу и захрапел. Хлопоты
Шеллеберга тяжело отразились на его здоровье и поэтому он не мог
контролировать свои действия.
Борман выполз на противоположном конце острова и удовлетворенно потер
руки. День обещал быть на редкость приятным и захватывающим. Он бодрым
шагом возник на пляже, ликуя и улыбаясь. Он подошел к Штирлицу и,
