что ты сделал. Делал хорошо, как мог. Но здесь ничем не поможешь. Ког-
да три дня назад я сидела утром у твоей постели и ждала, пока ты прос-
нешься, я не знала ничего. У меня такое чувство, словно это было
очень, очень давно. Вела себя так, будто я не в своем уме. В голове
был какой-то туман. Не понимала, что было раньше, а что позднее, и ни-
чему не удивлялась, как после наркоза или долгой болезни. И даже дума-
ла, что, может, я болела, только ты не хочешь этого говорить. Но по-
том все больше мелочей заставляло меня задумываться. Какие-то проблес-
ки появились после твоего разговора в библиотеке с этим, как его, со
Снаутом. Но ты не хотел мне ничего говорить, тогда я встала ночью и
включила магнитофон. Соврала тебе только один-единственный раз, я его
спрятала потом, Крис. Тот, кто говорил, как его звали?
- Гибарян.
- Да, Гибарян. Тогда я поняла все, хотя, честно говоря, больше
ничего не понимаю. Не знала одного, я не могу... я не... это так и бу-
дет... без конца. Об этом он ничего не говорил. Впрочем, может, и го-
ворил, но ты проснулся, и я выключила магнитофон. Но и так услышала
достаточно, чтобы понять, что я не человек, а только инструмент.
- Что ты говоришь?
- Да. Для изучения твоих реакций или что-то в этом роде. У каждо-
го из вас есть такое... такая, как я. Это основано на воспоминаниях
или фантазии... подавленной. Что-то в этом роде. Впрочем, ты все это
знаешь лучше меня Он говорил страшные, неправдоподобные вещи, и, если
бы все это так не совпадало, я бы, пожалуй, не поверила!
- Что не совпадало?
- Ну, что мне не нужен сон и что я все время должна быть около
тебя. Вчера утром я еще думала, что ты меня ненавидишь, и от этого бы-
ла несчастна. Какая же я была глупая. Но скажи, сам скажи, разве я
могла представить? Ведь он совсем не ненавидел ту, свою, но как о ней
говорил! Только тогда я поняла! Только тогда я поняла, что, как бы я
ни поступила, это все равно, потому что, хочу я или нет, для тебя это
все равно должно быть пыткой. И даже еще хуже, потому что орудия пыт-
ки мертвые и безвинные, как камень, который, может упасть и убить. А
чтобы орудие могло желать добра и любить, такого я не могла себе пред-
ставить. Мне хотелось бы рассказать тебе хоти бы то, что во мне проис-
ходило тогда, когда поняла, когда слушала эту пленку. Может быть, это
принесет тебе какую-то пользу. Я даже пробовала записать...
- Поэтому ты и зажгла свет? - спросил я, с трудом издавая звуки
сдавленным горлом.
- Да. Но из этого ничего не вышло. Потому что я искала в себе...
- их - чего-то другого, была совершенно сумасшедшей. Некоторое время
мне казалось, что у меня под кожей нет тела, что во мне что-то другое,
что я только... только снаружи... Чтобы тебя обмануть. Понимаешь?
- Понимаю!
- Если так вот лежать часами в ночи, то мыслями можно уйти дале-
ко, в очень странном направлении, знаешь...
- Знаю...
- Но я чувствую сердце и еще помнила, что ты брал у меня кровь.
Какая у меня кровь, скажи мне, скажи правду. Теперь ведь можно.
- Такая же, как моя.
- Правда?
- Клянусь тебе!
- Что это значит? Знаешь, я думала, что, может быть, то спрятано
где-то во мне, что оно... ведь оно может быть очень маленьким. Но я не
знала где. Теперь я думаю, что это были просто увертки с моей стороны,
я очень боялась того, что хотела сделать, и искала какой-то другой вы-
ход. Но, Крис, если у меня такая же кровь... если все так, как ты го-
воришь, то... Нет, это невозможно. Ведь я уже умерла бы, правда! Зна-
чит, что-то все-таки есть, но где? Может, в голове? Но я ведь мыслю
совершенно обычно... и ничего не знаю... Если бы я мыслила тем, то
должна была бы сразу все знать и не любить, только притворяться и
знать, что притворяюсь... Крис, прошу тебя, скажи мне все, что знаешь,
может быть, удастся что-нибудь сделать?
- Что должно удасться?
Она молчала.
- Хочешь умереть?
- Пожалуй, да.
Снова стало тихо. Я стоял перед ней, съежившийся, глядя на пус-
той зал, на белые плиты эмалированных предметов, на блестящие рассы-
панные инструменты, как будто отыскивая что-то очень нужное, и не мог
этого найти.
- Хари, можно мне что-то тебе сказать?
Она ждала.
- Это правда, что ты не точно такая же, как я. Но это не значит,
что ты хуже. Наоборот. Впрочем, можешь думать об этом что хочешь, но
благодаря этому... ты не умерла.
Какая-то детская, жалобная улыбка появилась на ее лице.
- Значит ли это, что я... бессмертна?
- Не знаю. Во всяком случае гораздо менее смертна, чем я.
- Это страшно, - шепнула она.
- Может быть, не так, как кажется.
- Но ты не завидуешь мне...
- Хари, это, пожалуй, вопрос твоего... предназначения, так бы я
это назвал. Понимаешь, здесь, на Станции, твое предназначение в сущ-
ности так же темно, как и мое и каждого из нас. Те будут продолжать
эксперимент Гибаряна, и может случиться все...
- Или ничего...
- Или ничего. И скажу тебе, что хотел бы, чтобы ничего не случи-
лось, даже не из страха (хотя он тоже играет какую-то роль), а потому,
что это ничего не даст. Только в этом я совершенно не уверен.
- Ничего не даст. А почему? Речь идет об этом... океане?
Она вздрогнула.
- Да. О контакте. Они думают, что это очень просто. Контакт оз-
начает обмен какими-то сведениями, понятиями, результатами... Но если
нечем обмениваться? Если слон не является очень большой бактерией, то
океан не может быть очень большим мозгом. С обеих сторон могут, конеч-
но, производиться какие-то действия. В результате одного из них я
смотрю сейчас на тебя и пытаюсь тебе объяснить, что ты мне дороже, чем
те двенадцать лет, которые я посвятил Солярису, и что я хочу быть с
тобой. Может, твое появление должно быть пыткой, может, услугой, мо-
жет, микроскопическим исследованием. Выражением дружбы, коварным уда-
ром, может, издевательством? Может быть, всем вместе или - что кажет-
ся мне самым правдоподобным - чем-то совсем иным. Но в конце концов
разве нас должны занимать намерения наших родителей, как бы они друг
от друга ни отличались? Ты можешь сказать, что от этих намерений зави-
сит наше будущее, и с этим я соглашусь. Не могу предвидеть того, что
будет. Так же, как ты. Не могу даже обещать тебе, что буду тебя всег-
да любить. После того, что случилось, я ничему не удивлюсь. Может,
завтра ты станешь зеленой медузой? Это от нас не зависит. Но в том,
что от нас зависит, будем вместе. Разве этого Мало?
- Слушай, - сказала она, - есть что-то еще. Я... на нее... очень
похожа?
- Была похожа... но теперь... я уже не знаю этого точно.
- Как это?
Она смотрела на меня большими глазами.
- Ты ее уже заслонила.
- И ты уверен, что не ее, а меня?.. Меня?..
- Да. Тебя. Не знаю. Боюсь, что, если бы ты и вправду была ею, я
не мог бы любить.
- Почему?
- Потому что сделал ужасную вещь.
- Ей?
- Да. Когда были...
- Не говори.
- Почему?
- Потому что хочу, чтобы ты знал: я - не она.
РАЗГОВОР
На следующий день, вернувшись с обеда, я нашел на столе под ок-
ном записку от Снаута. Он сообщал, что Сарториус пока прекратил рабо-
ту над аннигилятором и пытается в последний раз воздействовать на
океан пучком жесткого излучения.
- Дорогая, - сказал я Хари, - мне нужно сходить к Снауту.
Красный восход горел в океане и делил комнату на две части. Мы
стояли в тени. За ее пределами все казалось сделанным из меди, можно
было подумать, что любая книжка, упав с полки, зазвенит.
- Речь идет о том эксперименте. Только не знаю, как это сделать.
Я хотел бы, понимаешь...
- Не объясняй, Крис. Мне так хочется... Если бы это не длилось
долго...
- Ну, немного поговорить придется. Слушай, а если бы ты пошла со
мной и подождала в коридоре?
- Хорошо. Но если я не выдержу?
- Как это происходит? - спросил я и быстро добавил: - Я спраши-
ваю не из любопытства, понимаешь? Но, может быть, разобравшись, ты
смогла бы с этим справиться.
- Это страх, - ответила она, немного побледнев. - Я даже не могу
сказать, чего боюсь, потому что, собственно, не боюсь, а только... как
бы исчезаю. В последний момент чувствую такой стыд, не могу объяснить.
А потом уже ничего нет. Поэтому я и думала, что это такая болезнь... -
кончила она тихо и вздрогнула.
- Может быть, так только здесь, на этой проклятой Станции, - за-
метил я. - Что касается меня, то сделаю все, чтобы мы ее как можно
быстрее покинули.
- Думаешь, это возможно?
- Почему бы нет? В конце концов я не прикован к ней... Впрочем,
это будет зависеть также от того, что мы решим со Снаутом. Как ты ду-
маешь, ты долго сможешь быть одна?
- Это зависит... - проговорила она медленно и опустила голову. -
Если буду слышать твой голос, то, пожалуй, справлюсь с собой.
- Предпочел бы, чтобы ты не слышала нашего разговора. Не то что-
бы хотел от тебя что-нибудь скрыть, просто не знаю, что скажет Снаут...
- Можешь не кончать. Поняла. Хорошо. Встану так, чтобы слышать
только звук твоего голоса. Этого мне достаточно.
- Тогда я позвоню ему сейчас из лаборатории. Двери я оставляю от-
крытыми.
Она кивнула. Я вышел сквозь стену красного света в коридор, ко-
торый мне показался почти черным, хотя там горели лампы. Дверь ма-
ленькой лаборатории была открыта. Блестящие осколки сосуда Дьюара, ле-
жащие на полу под большими резервуарами жидкого кислорода, были пос-
ледними следами ночного происшествия. Когда я снял трубку и набрал но-
мер радиостанции, маленький экран засветился. Потом синеватая пленка
света, как бы покрывающая матовое стекло, лопнула, и Снаут, перегнув-
шись боком через ручку высокого кресла, заглянул мне прямо в глаза.
- Приветствую, - услышал я.
- Я прочитал записку. Мне хотелось бы поговорить с тобой. Могу я
прийти?
- Можешь. Сейчас?
- Да.
- Прошу. Будешь с... не один?
- Один.
Его бронзовое от ожога худое лицо с резкими поперечными морщина-
ми на лбу, наклоненное в выпуклом стекле набок (он был похож на ка-
кую-то удивительную рыбу, живущую в аквариуме), приобрело многозначи-
тельное выражение:
- Ну, ну. Итак, жду.
- Можем идти, дорогая, - начал я с не совсем естественным оживле-
нием, входя в кабину сквозь красные полосы света, за которыми видел
только силуэт Хари.
Голос у меня оборвался. Она сидела, забившись в кресло, вцепив-
шись в него руками. Либо она слишком поздно услышала мои шаги, либо не
могла ослабить этой страшной хватки и принять нормальное положение.
Мне было достаточно, что я секунду видел ее борющейся с этой непонят-
ной силой, которая в ней крылась, и мое сердце сдавил слепой сумасшед-
ший гнев, перемешанный с жалостью. Мы молча пошли по длинному коридо-
ру, минуя его секции, покрытые разноцветной эмалью, которая должна бы-
ла - по замыслу архитекторов - разнообразить пребывание в этой брони-
рованной скорлупе. Уже издалека я увидел приоткрытую дверь радиостан-
ции. Из нее в глубину коридора падала длинная красная полоса света,
солнце добралось и сюда. Я посмотрел на Хари, которая даже не пыта-
лась улыбаться. Я видел, как всю дорогу она сосредоточенно готовилась
к борьбе с собой. Приближающееся напряжение уже сейчас изменило ее ли-
цо, которое побледнело и словно стало меньше. Не дойдя до двери нес-
колько шагов, она остановилась. Я обернулся, но она легонько подтол-
кнула меня кончиками пальцев. В этот момент мои планы, Снаут, экспери-
мент, Станция - все показалось мне ничтожным по сравнению с той мукой,
которую ей предстояло пережить, Я почувствовал себя палачом и уже хо-
тел вернуться, когда широкую полосу солнечного света заслонила тень
человека. Ускорив шаги, я вошел в кабину. Снаут стоял у самого порога,
как будто шел мне навстречу. Красное солнце пылало прямо за ним, и
пурпурное сияние, казалось, исходило от его седых волос. Некоторое
