нагишом, ринулся через гостиную в спальню Фафхрда.
Северянина там не было.
Мышелов долго смотрел на пустую измятую постель. Затем одним махом
влил в себя полбутылки крепленого вина, после чего сварил котелок
обжигающего вздрога тройной крепости. Отхлебнув, он почувствовал, что его
начинает трясти. Тогда он накинул шерстяной халат, туго подпоясался,
натянул шерстяные носки и, хотя у него все еще зуб на зуб не попадал,
допил дымящийся напиток.
Весь день он то мерил шагами гостиную, то валялся в большом кресле и,
чередуя крепленое вино со вздрогом, ожидал возвращения Фафхрда, время от
времени поеживаясь и кутаясь в теплый халат.
Но Северянин так и не появился.
К вечеру, когда окна, в которые были вставлены тонкие сероватые
пластинки из рога, пожелтели, мысли Мышелова приняли более практическое
направление. Ему пришло в голову, что единственным волшебником, с кем он
еще не советовался относительно своего кошмара с Иврианой, висящей на
потолке, - Мышелов решил не упускать последний шанс, поскольку считал, что
именно этот чародей может оказаться не мошенником и не шарлатаном, - был
Шильба Безглазоликий, живший в пятиногой хижине на Великой Соленой Топи,
что лежала на восток от Ланкмара.
Скинув шерстяные одежды, он поспешно облачился в свою серую тунику из
толстого шелка, обул башмаки из крысиной кожи, привесил к поясу тонкий и
длинный меч Скальпель и кинжал Кошачий Коготь (еще раньше он обратил
внимание, что повседневная одежда Фафхрда и его оружие - меч Серый Прутик
и кинжал Сердцеед - отсутствуют), подхватил плащ с капюшоном, сшитый из
той же материи, что и туника, и выскочил из жуткого домика, охваченный
внезапным страхом, что печальный призрак Иврианы явится ему снова и
исчезнет, не сказав ни слова и даже не прикоснувшись к нему.
Солнце уже спустилось к самому краю горизонта. Мальчик из "Угря"
чистил отхожие места. Едва сдерживая ярость, Мышелов осведомился:
- Фафхрда сегодня видел?
Парнишка вздрогнул и ответил:
- Ага. Он рано утром ускакал на большой белой лошади.
- Никакой лошади у Фафхрда нет, - хрипло и грозно проговорил Мышелов.
Парнишка снова вздрогнул.
- В жизни не видал такой крупной кобылы. На ней было коричневое седло
и украшенная золотом сбруя.
Мышелов зарычал и начал вытаскивать Скальпель из ножен, сшитых из
мышиной кожи. Но тут за спиной у мальчишки он увидел поблескивающего в
сумраке громадного вороного коня в сбруе накладного серебра и под черным
седлом.
Мышелов рванулся и, стрелою промчавшись мимо парня, который от
неожиданного толчка полетел в грязь, взметнулся в седло, схватил поводья,
сунул ноги в стремена - по высоте они оказались ему в самый раз - дал коню
шенкеля, и тот, с места в карьер пронесшись Тусклым переулком, свернул на
север, на извозчицкую, затем на запад, на улицу Богов (толпа только
шарахалась в стороны), и вылетел из города через Болотную заставу, прежде
чем стражники успели занести для броска копья с зазубренными наконечниками
или хотя бы преградить ими дорогу.
За спиной у Мышелова было заходящее солнце, впереди - ночь, влажный
ветер обвевал разгоряченное лицо, и все это ему нравилось.
Черный конь проскакал по Насыпной дороге шестьдесят полетов стрелы
или около того, то есть примерно триста шестьдесят полетов копья и
внезапно свернул с дороги к югу, да так неожиданно, что Мышелов чуть не
вылетел из седла. Однако он усидел и продолжал скакать, уворачиваясь как
мог от опасных колючих кустов и ветвей ястребиных деревьев. Не успел он и
сотню раз судорожно глотнуть воздух, как конь встал: перед Мышеловом была
хижина Шильбы, а в низком дверном проеме, чуть выше головы Мышелова
виднелась раскорячившаяся фигура в черном балахоне с надетым на голову
клобуком.
Мышелов громко проговорил:
- Что ты замыслил, лукавый колдун? Я знаю, это ведь ты послал за мною
коня.
Шильба не промолвил ни слова и не шелохнулся, хотя его позу вряд ли
можно было назвать удобной - разве что вместо ног у него росли, скажем,
щупальца.
Через несколько мгновений Мышелов осведомился уже громче:
- Ты посылал сегодня утром за Фафхрдом? Громадную белую лошадь с
украшенной золотом коричневой сбруей?
На сей раз Шильба чуть вздрогнул, однако тут же снова застыл, не
проронив ни слова: лишь то место, где должно было помещаться его лицо,
густо чернело даже на фоне его черных одежд.
Смеркалось. Подождав чуть подольше. Мышелов промолвил тихим,
пресекающимся голосом:
- О, великий волшебник Шильба, окажи мне благодеяние, или я сойду с
ума. Верни мне мою возлюбленную Ивриану, верни всю, целиком, или же избавь
меня от нее, но так, как будто ее никогда не было вовсе. Сделай или то,
или другое, и я заплачу любую назначенную тобою цену.
Голосом сухим, как шорох гальки, на которую накатила внезапная волна,
сидевший в дверях Шильба ответил:
- Будешь ли ты верой и правдой служить мне всю жизнь? Исполнять все
мои повеления? Со своей стороны я обязуюсь призывать тебя не чаще раза в
год, самое большее дважды, и пользоваться твоими услугами три луны в году
из тринадцати. Ты должен мне поклясться костями Фафхрда и своими
собственными, что, во-первых, пустишься на любую уловку, как бы постыдна и
унизительна она ни была, чтобы добыть для меня из царства теней маску
Смерти, и, во-вторых, что убьешь любого, кто попытается воспрепятствовать
тебе в этом, будь это хоть твоя мать, которой ты не знаешь, хоть само
Великое Божество.
После долгого молчания Мышелов едва слышно ответил:
- Обещаю.
- Прекрасно, - проговорил Шильба. - Оставь коня себе. Поскачешь на
восток, мимо Илтхмара, города Упырей, моря Монстров и Выжженных гор, пока
не доберешься до царства теней. Там разыщешь голубой огонь, возьмешь со
стоящего рядом спим трона маску Смерти и привезешь мне. Или же сорвешь ее
с лица у Смерти, если та окажется дома. Кстати, в царстве теней ты найдешь
свою Ивриану. В особенности опасайся некоего герцога Даниуса, чей садовый
домик вы недавно стянули - между прочим, вовсе не случайно - и чьи книги о
смерти, должно быть, уже обнаружили и просмотрели. Этот самый Даниус
боится смерти сильнее, чем любое существо, когда-либо жившее или описанное
человеком, демоном либо божеством, поэтому он вознамерился совершить набег
на царство теней, дабы убить самое Смерть (впрочем, я понятия не имею,
какого она рода, так далеко не простираются даже мои знания) и уничтожить
все, чем она владеет, включая и маску, которую ты взялся для меня добыть.
А теперь отправляйся выполнять задание. Это все.
Оцепеневший, изумленный, но при этом несчастный и полный подозрений
Мышелов уставился в темный дверной проем и смотрел в него, пока не
поднялась луна и на ее фоне не вырисовались корявые ветви высохшего
ястребиного дерева. Шильба больше не проронил ни звука, не шелохнулся, и
Мышелов тщетно ломал голову, какой бы не слишком глупый вопрос еще задать.
В конце концов он тронул каблуками бока вороного коня, тот сейчас же
повернулся, осторожно ступая, взобрался на Насыпную дорогу и неспешным
галопом поскакал на восток.
Почти в то же самое время - ведь чтобы добраться через Великую
Соленую Топь и Зыбучие Земли до гор, что позади Илтхмара, города с дурной
славой, нужно скакать целый день - и после почти такой же беседы Фафхрд
заключил точь-в-точь такое же соглашение с Нингоблем Семиоким, сидевшим в
своей обширной, имевшей массу разветвлений пещере, - с тем разве отличием,
что Нингобль со своею склонностью к празднословию произнес в тысячу раз
больше слов, чем Шильба, но в конечном итоге сообщил столько же.
Словом, оба героя, люди сомнительной репутации и весьма
беспринципные, отправились в царство теней, причем Мышелов осмотрительно
придерживался прибрежной дороги и только севернее Сархеенмара свернул в
глубь суши, тогда как Фафхрд безрассудно гнал коня через Отравленную
пустыню прямо на северо-запад. Тем не менее обоим удалось в один и тот же
день пересечь Выжженные горы - Мышелов двигался северным перевалом, а
Фафхрд - южным.
После Выжженных гор небо заволокли густые тучи, которые опускались
все ниже и ниже, но ни дождя, ни даже намека на туман не было. Студеный
воздух дышал влагой, вероятно испарявшейся из какого-то далекого
подземного источника, на фоне густой зеленой травы чернел редкий кедровый
лес. Стада черных антилоп и черных северных оленей пощипывали на лужайках
траву, однако ни пастуха, ни других людей не было видно. Мало-помалу небо
сделалось еще более мрачным, казалось, вот-вот наступит полярная ночь;
вдалеке выросли причудливые низкие холмы, усыпанные грудами черных
валунов, горизонт осветился множеством огней всех цветов и оттенков, кроме
голубого, которые по мере приближения исчезали, не оставляя после себя ни
золы, ни какого-либо иного следа. Тут Мышелов и Фафхрд окончательно
поняли, что находятся в царстве теней, которого на севере до смерти
боялись не знающие жалости минголы, на западе - упыри с толстыми бежевыми
костями и невидимой плотью, на востоке - сам Царь Царей, взявший за
непреложное правило предавать смерти любого человека, пусть даже
собственного визиря, возлюбленного сына или наидрагоценнейшую из жен,
который осмелится хотя бы шепотом произнесли запретные слова: "Царство
Теней", не говоря уже о том, чтобы так или иначе обсуждать столь зловещее
место.
Через какое-то время Мышелов увидел черный шатер, подскакал к нему,
спешился со своего вороного коня и раздвинул шелковые занавеси у входа: за
столиком из черного дерева, равнодушно потягивая из хрустального кубка
белое вино, одетая в любимое ими обоими фиолетовое шелковое платье с
накинутым на плечи горностаем сидела его возлюбленная Ивриана.
Но она отсутствующим взглядом смотрела в пространство, а ее узкие,
изящные руки имели мертвенный голубовато-серый оттенок, да и лицо было
того же цвета. Только волосы, черные и блестящие, казались такими же
живыми, как прежде, хотя, как почудилось Мышелову, немного отросли - так
же как и ногти.
Ивриана пристально уставилась на Мышелова - ее глаза, как он теперь
заметил, были слегка подернуты матовой белой пленкой, - чуть раздвинула
почерневшие губы и монотонно заговорила:
- Я не в силах выразить, Мышелов, как счастлива видеть тебя, любовь
моя вечная, ведь ради меня ты не побоялся ужасов царства теней и все же
остался живым и невредимым, а я вот мертва. Никогда больше не приходи сюда
и не тревожь меня, мой ненаглядный. Радуйся жизни. Радуйся.
Мышелов бросился к ней, опрокинув по пути хрупкий черный столик, но
Ивриана как-то сразу потускнела и в мгновение ока погрузилась в землю,
словно под ней был прозрачный, мягкий и неопасный с виду зыбучий песок, а
не плотный дерн, как убедился, вцепившись в него пальцами, Мышелов.
Тем временем, в нескольких ланкмарских лигах к югу, Фафхрд испытывал
те же самые ощущения, пребывая в обществе своей драгоценной Вланы, с
блестящими каштановыми локонами и тоже синюшными лицом и руками - ах, эти
милые, длинные сильные пальцы! - и одетой, словно лицедейка, в черную
хламиду и красные чулки, - с тою, однако, разницей, что прежде чем уйти
под землю, она, будучи женщиной несколько более резкой, чем Ивриана,
голосом безжизненным, монотонным и составлявшим разительный контраст с
энергическим содержанием ее речи, проговорила:
- А теперь ноги в руки и марш отсюда, олух ты мой обожаемый и
единственный в мире живых и царстве теней! Постарайся выполнить идиотское
поручение Нингобля, хотя это почти что верная смерть, а ты - болван, раз
