разогнать, она убила трех священных черных лебедей.
А нападения продолжались. И Ланкмар, с присущей ему способностью
восстанавливать душевное равновесие, начал как-то приспосабливаться к этой
странной и необъяснимой осаде с неба. Богатые женщины сделали из страха
моду и придумали носить на головах серебряные клетки. Остроумцы шутили,
что в этом перевернутом вверх тормашками мире птицы летают на свободе, а
женщины заточены в клетки. Куртизанка Лесния заказала своему ювелиру новый
глаз из дутого золота, который по мнению мужчин только подчеркивал ее
экзотическую красоту.
И тут в Ланкмаре появились Фафхрд и Серый Мышелов. Мало кому
приходило в голову задаться вопросом, откуда прибыли громадный Северянин и
его низкорослый и ловкий спутник или почему они вернулись именно теперь.
Друзья же с объяснениями не спешили.
Они тут же принялись за расспросы - как в "Серебряном Угре", так и в
других местах, поглощая при этом в больших количествах вино, однако
избегая потасовок. Окольными путями Мышелову удалось узнать, что сказочно
богатый, но не принятый в обществе ростовщик по имени Муулш купил у Царя
Востока - тому срочно понадобились наличные - его знаменитый рубин и
собирается подарить камень своей супруге. После этого Мышелов и Фафхрд,
разузнав еще кое-что и сделав кое-какие тайные приготовления, вышли из
"Серебряного Угря" в лунную ночь, неся с собою непонятные предметы,
возбудившие тревогу и подозрения хозяина таверны и ее посетителей.
Никто не отрицал, что предмет, который Фафхрд нес под своим широким
плащом, двигался как живой и имел размеры крупной птицы.
Лунный свет нимало не смягчил резкие очертания каменного дома,
принадлежавшего ростовщику Муулшу. Прямоугольный, трехэтажный, с плоской
крышей и узенькими окошками, он, словно пария, стоял в некотором отдалении
от таких же домов торговцев зерном.
Неподалеку катил свои воды Хлал, сердито пенясь в этой части города,
словно локоть, врезающийся в могучий поток. Над самой водой высилась
темная башня - один из проклятых и заброшенных ланкмарских храмов, который
давным-давно был закрыт по причинам, известным лишь нескольким жрецам и
некромантам.
По другую сторону дома чернели здания складов, стоявших впритык друг
к другу. Дом Муулша оставлял впечатление молчаливой мощи, а значит,
надежно охраняемых богатств и секретов.
Однако Серый Мышелов, заглянувший через обычное для ланкмарских домов
окно на крыше в будуар жены Муулша, увидел совершенно другого ростовщика.
Известный своею черствостью процентщик, спасовавший в супружеской
перепалке, напоминал сейчас не то ластящуюся к ногам хозяйки собачонку, не
то встревоженную и заботливую наседку.
- Ты - червяк! Слизень! Жирная, толстая скотина! - напевно чистила
Муулша его стройная и юная жена. - Своей вонючей алчностью ты загубил мне
всю жизнь! Ни одной благородной даме и в голову не придет заговорить со
мной. Ни один лорд или даже купец не осмеливается ухаживать за мной. Меня
изгнали из общества. И все потому, что твои мерзкие пальцы грязны от
вечного пересчитывания монет!
- Но Атья, - робко пробормотал супруг, - я думал, у тебя есть друзья,
которых ты навещаешь. Почти каждый день ты пропадаешь на долгие часы и
никогда не говоришь мне, куда идешь.
- Чурбан бесчувственный! - завопила Атья. - Что удивительного в том,
что я ускользаю в какой-нибудь укромный уголок, чтобы поплакать и
попытаться найти горькое утешение в уединении? Тебе никогда не понять моих
чувств. И зачем только я вышла за тебя? В жизни бы этого не сделала,
можешь быть уверен, если бы мой бедный отец не оказался на мели и ты не
вынудил бы его отдать меня в жены. Ты купил меня! Только так ты и умеешь
добиваться своего! А когда мой бедный отец умер, у тебя хватило наглости
купить и этот дом - его дом, дом, в котором я родилась. Ты сделал это,
чтобы довершить мое унижение. Тут ведь все вокруг меня знают, и любой
может сказать: "Вот идет жена этого скряги-ростовщика!" - если, конечно,
он употребит вежливое слово "жена". Тебе нужно лишь мучить и унижать меня,
чтобы я скатилась до твоего уровня, ниже которого некуда. Гнусная свинья,
вот ты кто!
С этими словами девушка забарабанила золочеными каблучками по
сверкающему паркету. Одетая в желтую шелковую тунику и шальвары, она
выглядела хрупкой и очень хорошенькой. Ее головка с крошечным подбородком
и яркими глазами, увенчанная копною блестящих и гладких черных волос, была
необычайно привлекательна. Быстрые движения оставляли впечатление
непрерывного трепетания. В этот миг каждый ее жест был полон гнева и
невыносимого раздражения, однако в них чувствовалась и привычная
непринужденность, благодаря чему Мышелов, наслаждавшийся уморительным
зрелищем, сделал вывод, что подобная сцена разыгрывается далеко не
впервые.
Комната с шелковыми драпировками и изящной мебелью была под стать
хозяйке. Многочисленные низенькие столики были заставлены баночками с
косметикой, бонбоньерками и всяческими безделушками. Пламя длинных свечей
чуть колыхалось от теплого ветерка, проникавшего через открытое окно.
С потолка на тонких цепочках свисала дюжина клеток с канарейками,
соловьями, попугайчиками и другими певчими птичками, из которых одни
дремали, другие сонно чирикали. На полу тут и там лежали маленькие
пушистые коврики. Словом, довольно уютное и мягкое гнездышко для каменного
Ланкмара.
Муулш был примера таким, каким изобразила его жена - жирным,
уродливым и лет на двадцать старше нее. Кричащих расцветок туника висела
на нем, как мешок. В его глазах, устремленных на жену, была забавная смесь
страха и желания.
- Ну, Атья, голубка моя, не надо на меня сердиться. Я ведь стараюсь
угодить тебе изо всех сил, я так тебя люблю! - возопил он, пытаясь накрыть
ладонью ее руку. Она ускользнула. Он неуклюже бросился за ней и тут же
налетел на низко висевшую клетку. Супруга с гневом набросилась на него:
- Не смей трогать моих птичек, скотина! Ну, ну, мои миленькие, не
бойтесь, это просто старая слониха.
- Да чтоб их разорвало, этих твоих птичек! - держась за лоб,
порывисто воскликнул ростовщик, но сразу же опомнился и стал отступать
назад, словно боясь, что схлопочет туфлей по физиономии.
- Ах вот как? Тебе мало прежних оскорблений, ты теперь хочешь, чтобы
нас разорвало? - проговорила Атья, тон которой внезапно сделался ледяным.
- Ну что ты, возлюбленная моя Атья! Я забылся. Я очень тебя люблю и
твоих пернатых крошек тоже. Я не имел в виду ничего плохого.
- Как же, ничего плохого! Ты лишь хочешь замучить нас до смерти.
Хочешь унизить и...
- Но Атья, - умиротворяюще произнес ростовщик, - по-моему, я вовсе
тебя не унизил. Вспомни-ка: даже до нашей свадьбы твоя семья не водилась с
ланкмарским обществом.
Мышелов, едва сдерживая смех, понял, что последнее замечание было
ошибкой. Дошло это и до Муулша: когда Атья, побледнев, потянулась за
тяжелой хрустальной бутылкой, он отступил назад и закричал:
- Я принес тебе подарок!
- Могу себе представить, - презрительно скривилась женщина, которая
немного успокоилась, но все еще держала бутылку наготове. - Должно быть,
какая-нибудь дешевка, какую приличная дама подарила бы своей горничной.
Или кричащие тряпки, годные разве что для публичной девки.
- О нет, дорогая, это подарок, достойный императрицы.
- Я тебе не верю. В Ланкмаре меня не принимают только из-за твоего
скверного вкуса и дурных манер. - Тонкие и безвольные губки избалованной
женщины надулись, ее прелестная грудь продолжала вздыматься от гнева. -
"Она сожительница ростовщика Муулша", говорят люди и хихикают надо мной.
Хихикают, ты понимаешь это?
- Они не должны так делать. Я ведь могу купить их всех вместе!
Посмотрим, что они запоют, когда ты наденешь мой подарок. Да за такую
драгоценность жена сюзерена отдаст что угодно!
Когда прозвучало слово "драгоценность", Мышелов буквально
почувствовал, как по комнате пробежала дрожь предвкушения. Более того, он
заметил, что одна из шелковых драпировок колыхнулась, причем это сделал
явно не ленивый ветерок.
Осторожно продвинувшись вперед. Мышелов изогнул шею и заглянул вниз,
в промежуток между драпировками и стеной. На его некрупном и задорном лице
появилось выражение ехидного веселья.
За драпировкой, освещенные янтарным светом, просачивающимся сквозь
желтую материю, скрючились два сухопарых человека, единственную одежду
которых составляли набедренные повязки. У каждого в руках был мешок,
достаточно большой, чтобы его можно было накинуть кому-нибудь на голову.
Из мешков доносился запах какого-то сонного зелья, который Мышелов уловил
еще раньше, но никак не мог определить, откуда он исходит.
Улыбка Мышелова сделалась шире. Он бесшумно пододвинул к себе удочку
и еще раз проверил леску, на конце которой вместо крючка были привязаны
когти, намазанные чем-то липким.
- Ну, показывай свой подарок! - велела Атья.
- Сейчас, дорогая, - ответил Муулш. - Но по-моему, прежде нам надо
закрыть все окна, включая и то, что выходит на крышу.
- Вот еще! - возмутилась Атья. - Стану я задыхаться только из-за
того, что какие-то старухи навыдумывали всяких глупых страхов!
- Но, голубка моя, это вовсе не глупые страхи. Весь Ланкмар трепещет,
и не без оснований.
Он собрался было кликнуть раба, но Атья капризно топнула ножкой.
- Не смей, жирный трус! Я не хочу поддаваться детским испугам, и не
верю ни в одну из этих фантастических историй, какие бы знатные дамы их не
рассказывали, выдавая за чистую правду. И не вздумай затворять окна.
Немедленно показывай подарок, а не то... а не то я никогда больше не буду
с тобою мила.
Казалось, женщина вот-вот забьется в истерике. Муулш вздохнул и
сдался.
- Как скажешь, моя прелесть.
Неуклюже подныривая под птичьи клетки, он подошел к стоявшему у двери
инкрустированному столу и принялся шарить в небольшом ларце. Четыре пары
глаз внимательно следили за ним. Когда он подошел к жене, в руке у него
было что-то сверкающее. Он положил предмет на середину стола и, отойдя
назад, проговорил:
- Вот он. Я говорил, что подарок достоин императрицы, и так оно и
есть.
На какое-то мгновение все в комнате затаили дыхание. Воры за
драпировкой, мягко ступая по натертому полу босыми ногами, подались вперед
и принялись развязывать шнурки, которыми были стянуты мешки.
Мышелов просунул тонкое удилище в окно и стал опускать его, стараясь
не задеть серебряные цепочки клеток, пока когти на конце лески не
оказались над центром стола, словно паук, приготовившийся упасть на ничего
не подозревающего большого красного жука.
Атья смотрела на рубин завороженным взглядом. В выражении лица Муулша
появился оттенок достоинства и самоуважения. Рубин сиял, словно жирная,
прозрачная и чуть дрожащая капля крови.
Оба вора приготовились к прыжку. Мышелов чуть тряхнул удочкой, чтобы
получше прицелиться перед броском. Нетерпеливо вытянув руку, Атья
устремилась к столу.
Но все эти действия были прерваны в самом зародыше.
Раздалось хлопанье и свист могучих крыльев. Черная птица размером
чуть больше вороны, влетев в отворенное окно, устремилась в комнату,
похожая на вырванный из ночи кусок мрака. Приземлившись на стол, она
проехалась по нему когтями и оставила царапины в локоть длиной. Затем,
выгнув шею, она страшно заклекотала и бросилась на Атью.
В комнате все завертелось. Намазанные клеем когти застыли, не долетев
