отуманенный ядом рассудок отказывался понять, что это может быть.
Но вместе с тем он почти автоматически начал работать своими длинными
гибкими пальцами, пытаясь развязать путы на руках.
- Знай же, глупец, - проговорила черная тень, - что божества не
умирают, когда на них налагают запрет отступники-жрецы, они никуда не
исчезают, когда их проклинает ложное и самонадеянное божество. Жрецы и
поклонники уходят, но они остаются. Когда я впервые взобралась сюда, я
была мала и не имела крыльев, но я почувствовала присутствие этих божеств
в самих камнях. И я сердцем ощущала родство с ними.
В этот миг Фафхрд услышал, как Мышелов позвал его по имени - голос
был очень слабый и приглушенный, но несомненно принадлежал его другу. Он
доносился откуда-то из нижней части храма, сливаясь с еле слышным, глухим
ревом Хлала. Тень на алтаре что-то резко вскрикнула и вскинула вверх руку,
так что качнулось полукружие у нее за спиной.
Одна из черных птиц слетела с насеста, уселась на руку сокольничему,
стоявшему рядом со Стравасом, и тот ушел. Вскоре по его шагам стало ясно,
что он спускается по лестнице. Другой сокольничий подбежал к окну, через
которое Фафхрд проник в башню, и сразу же послышался скрип перерезаемой
веревки. Второй сокольничий вернулся на место.
- Похоже, сегодня ночью у Тьяа достаточно поклонников, - прочирикала
тень на алтаре. - И придет день, когда все роскошные женщины Ланкмара буду
сами, объятые ужасом, подниматься сюда, чтобы принести в жертву Тьяа часть
своих украшений.
Фафхрду, который видел теперь гораздо лучше, показалось, что чернота
тени слишком гладка для оперения, но наверняка он ничего сказать не мог.
Он продолжал дергать путы и вскоре почувствовал, что на правой кисти они
немного ослабли.
- Попортить красу. Попортить красу, - хрипло клекотали птицы. -
Клювом лобызнуть. Когтем приласкать.
- Когда я была маленькой, - продолжала тень, - я могла лишь мечтать о
таком, тайком убегая из отцовского дома в это святое место. Но уже тогда
во мне жил дух Тьяа, заставляя людей избегать и бояться меня. Однажды я
нашла спрятавшуюся здесь молодую раненую птицу и вылечила ее. Она
оказалась прямым потомком древних птиц Тьяа, которые после осквернения
храма улетели в Горы Тьмы дожидаться того часа, когда Тьяа снова призовет
их к себе. Оккультными путями почувствовав, что Тьяа возродилась во мне,
птица вернулась в храм. Мы познакомились с нею и медленно - ведь мы были
юны и одиноки - стали вспоминать древние ритуалы и обретать способность
беседовать друг с другом. Год шел за годом, и птицы одна за одной
возвращались из Гор Тьмы. Они стали спариваться друг с дружкой. Наши
церемонии делались все совершеннее. Мне стало трудно оставаться жрицей
Тьяа в тайне от всего мира. Нужно было доставать много живой пищи. Нужно
было многому учиться. Но я крепилась. Все это время люди, окружавшие меня
в миру, испытывали ко мне сильную ненависть, чувствуя мою силу, оскорбляли
и старались унизить меня. Тысячу раз на дню честь Тьяа втаптывалась в
грязь. Меня лишили привилегий, положенных мне по рождению и положению, и я
была вынуждена довольствоваться всем грубым и вульгарным. Но я покорилась
и вела себя так, словно была одной из них, а сама в душе насмехалась над
их тупостью, легкомыслием и суетностью. Я ожидала своего часа и
чувствовала, как с каждым днем крепнет во мне дух Тьяа.
- Тьяа! Тьяа! - подхватили птицы.
- Затем я стала искать помощников и нашла двух потомков древних
сокольничих Тьяа, в чьих семьях еще были живы и почитаемы старые традиции.
Они узнали меня и отдали мне должное. Теперь они прислуживают мне.
Фафхрд почувствовал, как стоящий рядом с ним сокольничий согнулся в
почтительном поклоне. У Северянина было такое ощущение, как будто он
присутствует на мерзком спектакле театра теней. Опасение за Мышелова
свинцовой тяжестью давило на его путающиеся мысли. Однако это не помешало
ему заметить на загаженном полу неподалеку от его стула жемчужную брошь и
браслет с сапфирами. Драгоценности лежали на том самом месте, куда они
вывалились из мешка Страваса.
- Четыре месяца назад, - продолжал голос, - на исходе Совьей Луны, я
почувствовала, что Тьяа созрела во мне окончательно и что пришло время ей
рассчитаться с Ланкмаром. Поэтому я послала птиц собирать старую дань и
наказала им карать тех женщин, которые будут сопротивляться, равно как
тех, кто известен своим тщеславием и гордыней. Птицы быстро обрели свою
прежнюю ловкость. Алтарь Тьяа был убран подобающим образом. А Ланкмар
научился бояться, хотя и не знал, что он боится самой Тьяа. Но так долго
продолжаться не будет! - Голос сорвался на пронзительной ноте. - Скоро я
во всеуслышание заявлю о Тьяа. Двери храма будут открыты для поклонников и
данников. Идолы Великого Божества будут повергнуты, а его храмы разрушены.
Богатые и наглые женщины, презирающие во мне Тьяа, будут приведены сюда. И
этот алтарь снова ощутит сладость жертвоприношения. - Голос превратился в
визг. - И это начнется сейчас же! Еще немного, и два чужака узнают, что
такое месть Тьяа!
Стравас хрипло задышал и принялся извиваться, тщетно пытаясь
освободиться от пут. Фафхрд отчаянно работал пальцами, стараясь вытащить
из веревок правую руку. Несколько черных птиц поднялись по команде с
насестов, но тут же нерешительно сели назад, поскольку пронзительный голос
оборвался на полуслове.
Это вернулся второй сокольничий: подняв руку в торжественном
приветствии, он шел к алтарю. Птицы с ним уже не было. В левой руке он
держал короткий окровавленный меч.
Тень на алтаре нетерпеливо наклонилась вперед и теперь оказалась вся
в лунном луче, так что Фафхрд впервые сумел рассмотреть ее как следует.
Это была не гигантская птица или какой-нибудь чудовищный гибрид, а женщина
в черном одеянии с длинными и широкими рукавами. Черный капюшон упал
назад, и теперь в лунном свете белело треугольное лицо под копной
блестящих черных волос; в его хищном выражении и тусклых светлых глазах
было нечто птичье, но вместе с тем оно напоминало и личико злого
хорошенького ребенка. Двигалась женщина мелкими чуть подпрыгивающими
шажками.
- Третий за ночь, - воскликнула она. - Ты убил третьего. Неплохо,
сокольничий.
Где-то рядом с Фафхрдом послышался хриплый голос Страваса:
- Я тебя знаю. Я тебя знаю.
Сокольничий продолжал приближаться к алтарю, и женщина спокойно
осведомилась:
- В чем дело? Что тебе надо?
И тут сокольничий, с кошачьим проворством прыгнув вперед, приставил
сверкающий окровавленный меч к черной ткани, покрывавшей ее грудь.
И Фафхрд услышал голос Мышелова:
- Не двигайся, Атья. И не вздумай приказать своим птичкам
какую-нибудь глупость, иначе ты умрешь, не успев и глазом моргнуть, как
умерли твой сокольничий и его черная тварь.
В течение пяти тяжелых ударов сердца в башне царила мертвая тишина.
Затем женщина громко и сипло задышала и принялась издавать короткие
хриплые возгласы, напоминающие карканье.
Несколько черных птиц, поднявшись с насестов, неуверенно закружили,
то и дело попадая в лунные лучи, однако к алтарю не подлетали. Женщина
принялась раскачиваться из стороны в сторону. Меч, словно маятник,
неуклонно повторял ее движения.
Фафхрд заметил, что стоявший рядом с ним сокольничий, зашевелился,
готовясь метнуть свой короткий меч. Вложив все силы в могучий рывок,
Фафхрд разорвал оставшиеся путы на правой руке, бросился вперед вместе со
стулом и, схватив за кисть сокольничего, который уже занес меч для броска,
повалился вместе с ним на пол. Сокольничий взвыл от боли, послышался хруст
сломанной кости. Фафхрд всей тяжестью прижал его сверху и, не отрываясь,
смотрел на Мышелова в кожаной маске и перчатках стоявшего перед женщиной.
- Второй сокольничий за ночь, - передразнивая Атью, проговорил
Мышелов. - Неплохо, Фафхрд. - И он безжалостно продолжил: - Маскарад
кончен, Атья. Ты больше не будешь мстить высокородным женщинам Ланкмара.
Ну и подивится жирный Муулш на свою голубку! Украсть свои собственные
драгоценности! Весьма хитро, Атья!
Горький страдальческий крик вырвался из груди вконец пораженной
женщины, воплощавшей теперь унижение и слабость. Однако она тут же
прекратила раскачиваться, и выражение крайнего отчаяния исказило ее мелкие
черты.
- В Горы Тьмы! - дико завопила она. - В Горы Тьмы! Отдайте Тьяа дань
в ее последней твердыне!
Вслед за этими словами из горла у нее вырвался странный клекот и
свист.
Все птицы как одна поднялись с насестов, но к алтарю не подлетали.
Они закружились бешеной стаей, издавая пронзительные крики, на которые
женщина время от времени отвечала.
- А ну, Атья, брось эти штучки! - предупредил Мышелов. - Смерть
близка.
Тут одна из черных птиц, нырнув к полу, подхватила усеянный
изумрудами браслет и вылетела через окно, выходившее на реку Хлал.
Остальные одна за другой бросились за ней.
Словно какая-то гротескная ритуальная процессия, они летели в ночи,
неся в когтях целое состояние: ожерелья, броши, кольца и булавки из
золота, серебра и янтаря, украшенные самыми разными самоцветами,
посверкивавшими в лунном свете.
Едва три последние птицы, которым уже не досталось украшений,
исчезли, как Атья, воздев руки в черных рукавах к изваяниям крылатых
женщин и словно умоляя о чуде, испустила дикий крик, спрыгнула с алтаря и
бросилась вслед за ними.
Мышелов не сразил ее, а, держа меч наготове, побежал следом. Они оба
скрылись в глубокой нише. Снова послышался крик, и через несколько секунд
Мышелов, уже один, подошел к Фафхрду. Он разрезал веревки, поднял стул и
помог другу подняться на ноги. Раненый сокольничий лежал неподвижно и
только тихонько постанывал.
- Она бросилась в Хлал? - спросил Фафхрд, в горле у которого
пересохло.
Мышелов кивнул. Фафхрд сонно потер себе лоб. Яд перестал действовать,
и в голове у него немного прояснилось.
- Даже имена у них были похожи, - еле слышно пробормотал он. - Атья и
Тьяа.
Подойдя к алтарю. Мышелов принялся освобождать вора от пут.
- Кто-то из ваших, Стравас, обстрелял меня сегодня ночью, -
беззаботно заметил он. - Мне было не так-то просто избавиться от них и
подняться по этой захламленной лестнице.
- Теперь я сожалею об этом, - ответил Стравас.
- А в дом к Муулшу за драгоценностями приходили тоже ваши?
Стравас кивнул, разминая затекшие члены.
- Но я надеюсь, что сейчас мы союзники, - ответил он, - хотя делить
нам уже нечего, если не считать нескольких стеклянных побрякушек. - Он
мрачно усмехнулся. - Неужто никак нельзя было избавиться от этих черных
дьяволов и не потерять добычу?
- Ты очень алчен, Стравас, особенно для человека, которого вырвали из
лап у смерти, - отозвался Мышелов. - Но я полагаю, это у тебя
профессиональное. Нет, я очень рад, что птицы улетели. Больше всего я
боялся, что они выйдут из повиновения - а так и случилось бы, прикончи я
Атью. Только она могла управлять ими. Малейшая оплошность, и нас ждала бы
неминуемая гибель. Смотри, как вспухла рука у Фафхрда.
- А может, птицы принесут сокровища назад? - с надеждой спросил
Стравас.
- Не думаю, - ответил Мышелов.
Две ночи спустя ростовщик Муулш, узнавший кое-что о происшедших
событиях от сокольничего со сломанной рукой, который прежде ухаживал за
птичками его жены, удобно раскинувшись, лежал на роскошной кровати в
комнате своей супруги. В одной пухлой руке он держал кубок с вином, другой
