двинулся вперед, ощупывая ногой каждый камень старинной кладки.
Сначала вокруг было совсем темно, но потом глаза Северянина немного
привыкли к полумраку. Камни под ногами постепенно становились все более
скользкими. И все сильнее бил в ноздри едкий и отдающий плесенью птичий
запах.
Кроме того, чуткие уши Фафхрда улавливали какие-то мягкие непрерывные
шорохи. Он уговаривал себя, что нет ничего удивительного в том, что птицы,
быть может, голуби, гнездятся в заброшенной постройке, однако что-то
смутно подсказывало, что верны его худшие предположения.
Миновав выступающие каменную панель, Фафхрд вступил в верхнее
помещение башни.
В проникавшем через два отверстия в высоком потолке лунном свете
слабо вырисовывались стены с нишами, уходившие далеко влево. Рев Хлала
звучал приглушенно, словно доносился сюда не по воздуху, а сквозь камень.
Постепенно Фафхрд приблизился к полуоткрытой двери.
В ней было прорезано небольшое зарешеченное окошко, словно это была
дверь тюремной камеры. В более широкой части помещения у стены высился
алтарь, украшенный какими-то резными изображениями. А по обе стороны
алтаря, на спускавшихся ступенями уступах, виднелись маленькие черные
пятна.
И вдруг Фафхрд услышал пронзительный фальцет:
- Человек! Человек! Убить его! Убить!
Несколько черных пятен снялись со своих мест и, расправив крылья,
стали быстро приближаться к нему.
Поскольку Фафхрд опасался именно чего-то в этом роде, он накинул на
обнаженную голову капюшон и принялся размахивать перед собою кинжалом.
Теперь он мог как следует рассмотреть эти существа: черные птицы с
грозными когтями, как две капли воды похожие на тех, с которыми сражался
Кускра, с клекотом набрасывались на него, словно научившиеся летать
бойцовые петухи.
Поначалу Фафхрд решил, что ему легко удастся отбить их атаку, но на
деле это оказалось все равно что сражаться с вихрем теней. Нескольких он
вроде бы зацепил, кто его знает, да это и не было важно. Фафхрд
почувствовал, как острые когти вонзились ему в левую кисть.
Оставалось одно: Фафхрд бросился в приоткрытую дверь, захлопнул ее за
собой, и, заколов птицу, мертвой хваткой вцепившуюся ему в руку, отыскал
на ощупь ранки от ее когтей и принялся высасывать яд, чтобы тот не проник
ему в кровь.
Прижавшись спиною к двери, он слышал, как птицы в бессилии хлопают
крыльями и злобно каркают. Убежать отсюда было практически невозможно:
внутренняя комнатка и впрямь представляла собою камеру, освещаемую лишь
слабыми отблесками луны, падавшими сквозь зарешеченное окошко. Фафхрд
никак не мог придумать, каким образом ему добраться до проема в стене и
спуститься вниз: когда его руки будут заняты веревкой, он окажется во
власти чудовищных птиц.
Он хотел было криком предупредить Мышелова, но передумал: с такого
расстояния тот вряд ли разберет слова и может оказаться в точно такой же
ловушке. В бессильной ярости Фафхрд пнул ногой убитую птицу.
Но мало-помалу его страх и ярость улеглись. Птиц больше не было
слышно, они не бились о дверь и не цеплялись с клекотом за решетку.
Сквозь оконце Фафхрду хорошо был виден темный алтарь и ступенчатые
насесты. Черные обитатели башни беспрерывно сновали туда и сюда,
собирались в кучки, возбужденно перелетали с места на место. От их вони
было трудно дышать.
И тут Фафхрд вновь услышал пронзительный фальцет, причем на этот раз
не один:
- Драгоценности! Драгоценности! Яркие! Яркие!
- Искрящиеся! Блестящие!
- Вырвать ухо! Выдрать глаз!
- Щеку исполосовать! Горло разодрать!
На сей раз сомнений быть не могло: говорили сами птицы. Фафхрд
остолбенел. Впрочем, ему и раньше доводилось слышать, как разговаривают
вороны или бранятся попугаи. И здесь слышалась та же монотонность, та же
бессмысленность, те же бранчливые повторы. Ей-ей, он встречал попугаев,
которые имитировали человеческую речь гораздо более похоже.
Однако сами фразы были настолько к месту, что Фафхрд испугался, как
бы из простой болтовни они не превратились в разумную беседу - с вопросами
и вполне осмысленными ответами. К тому же у него не шла из головы весьма
недвусмысленная команда: "Человек! Человек! Убить его! Убить!"
Пока он как зачарованный слушал этот злобный хор, мимо окошка к
алтарю прошла некая фигура. Она только отдаленно напоминала человеческую и
была лишена каких бы то ни было черт, вся коричнево-гладкая, кожистая,
словно безволосый медведь с толстой шкурой. Птицы роем набросились на нее
и принялись с клекотом клевать толстую кожу.
Но странное существо не обращало на них ни малейшего внимания, как
будто вовсе не чувствовало ударов мощных клювов и ядовитых когтей. Чуть
подняв голову, оно неспешно проследовало к алтарю. Луч лунного света,
падавший через отверстие в крыше уже почти вертикально, образовал на полу
перед алтарем бледное пятно, и Фафхрд разглядел, как существо принялось
рыться в стоявшем там большом ларце и доставать из него небольшие
сверкающие предметы, словно не замечая круживших черной стаей птиц.
Существо немного передвинулось, так что лунный свет упал прямо на
него, и тут Фафхрд понял, что это все же человек, одетый в неуклюжий
костюм из толстой кожи с двумя узкими прорезями для глаз. Неловко, но тем
не менее методично он перекладывал содержимое ларца в кожаный мешок,
который был у него с собой. До Фафхрда наконец дошло, что именно в этом
ларце птицы хранили украденные ими драгоценности и безделушки.
Тем временем человек в коже завершил свои манипуляции и тем же путем
двинулся назад, все еще окруженный тучей озадаченно клекотавших птиц.
Однако когда он поравнялся с дверью, за которой стоял Фафхрд, птицы
внезапно оставили его в покое и устремились назад к алтарю, словно
подчиняясь команде, долетевшей до них сквозь гомон, стоявший в башне.
Человек в коже остановился как вкопанный и стал осматриваться вокруг;
длинные прорези для глаз придавали ему вид загадочный и угрожающий.
Но едва он двинулся снова, как на его защищенной кожей шее затянулась
брошенная откуда-то удавка.
Человек покачнулся и, делая отчаянные попытки освободиться от нее,
схватился за горло пальцами в кожаных перчатках. Потом он как-то нелепо
взмахнул руками, и из его мешка, который он так и не выпустил, посыпались
драгоценности. В конце концов ловкий рывок удавки заставил его грохнуться
на пол.
Фафхрд решил использовать этот момент и вырваться на свободу. Он
надеялся застать птиц врасплох, но просчитался. Возможно, ему в кровь все
же попала капелька яда и повлияла на его умственные способности.
Фафхрд уже почти достиг узкого прохода, ведущего к оконному проему,
как тут вторая удавка захлестнула ему горло. Пол выскользнул у него из-под
ног, и Северянин с размаху треснулся головой о каменные плиты. Петля
затягивалась все туже, и он почувствовал, что задыхается в море черных
перьев, а вокруг него ослепительно сверкают все драгоценности мира.
Когда сознание вернулось в пульсирующую от боли голову, он услышал,
как чей-то испуганный голос прокричал:
- Боги милостивые, кто вы такие? Что вы тут делаете?
Ему ответил другой голос: высокий, чирикающий, повелительный и
ледяной:
- Я - крылатая жрица, повелительница соколов. Я - королева с когтями,
пернатая принцесса, воплощение Той, что правила здесь всегда, несмотря на
запреты жрецов и указы сюзерена. Я та, что насылает справедливую кару на
высокомерных и сластолюбивых женщин Ланкмара. Я та, что отправляет
посланцев за данью, которая когда-то возлагалась на мой алтарь добровольно
и трепетно.
Первый голос с опаской, но уже без дрожи произнес:
- Но вы не можете осудить меня на столь страшную гибель. Я буду
хорошо хранить ваши секреты. Я ведь только вор.
Второй голос ответил:
- Ты, безусловно, вор, поскольку пытался ограбить алтарную
сокровищницу Крылатой Тьяа, а за подобное преступление птицы Тьяа выносят
наказание, какое считают нужным. Если они решат, что ты заслуживаешь
снисхождения, то не убьют тебя, а лишь выклюют глаз, а быть может, и оба.
Голос был чирикающий и переливчатый, и Фафхрд напрягался что есть
сил, пытаясь представить себе какую-то невероятно чудовищную певчую птицу.
Он попробовал встать на ноги, но почувствовал, что крепко привязан к
креслу. Руки и ноги у него затекли, а левое предплечье вдобавок горело и
ныло.
Наконец мягкий лунный свет перестал вызывать у Северянина нестерпимую
боль, и он увидел, что сидит все в той же камере с зарешеченным окошком,
лицом к алтарю. Рядом с ним в таком же кресле сидел связанный человек в
кожаных доспехах. Однако кожаный капюшон был снят у него с головы, и по
бритому черепу и крупному лицу в оспинах Фафхрд узнал в нем прославленного
вора Страваса.
- Тьяа, Тьяа, - курлыкали птицы. - Клюнуть в глаз. Порвать ноздрю.
Между выбритыми бровями и толстыми щеками Страваса двумя безднами
ужаса чернели глаза. Он снова заговорил, обращаясь в сторону алтаря:
- Я вор, это верно, но и ты тоже. Боги из этого храма давно изгнаны.
Их прокляло само Великое Божество. Они покинули это место много столетий
назад. Кто бы ты там ни была, ты прежде всего мошенница. Каким-то образом,
наверное, с помощью волшебства, ты научила птиц воровать, зная, что многие
из них по природе имеют пристрастие к блестящим вещицам. Они крадут, а ты
забираешь их добычу себе. Ты ничем не лучше меня, который разгадал твой
секрет и в свою очередь нашел способ ограбить тебя. Никакая ты не жрица,
осуждающая человека на смерть за святотатство. Где люди, поклоняющиеся
тебе? Где твои служители? Где твои пожертвования? Ты просто воровка!
Насколько позволяли ему путы, Стравас подался вперед, словно желая
добровольно броситься навстречу гибели, которая ждала его за столь смелые
слова, и тут Фафхрд увидел стоящую подле Страваса фигуру, которая
заставила его усомниться в том, действительно ли к нему вернулся рассудок.
Это был еще один человек в кожаном капюшоне.
Однако проморгавшись и внимательно вглядевшись в фигуру еще раз, он
понял, что это не капюшон, а лишь небольшое забрало, а в остальном его
обладатель выглядит как сокольничий в толстой куртке и громадных
рукавицах. На его широком кожаном поясе висел короткий меч и свернутый
аркан. Обернувшись, Фафхрд увидел такую же фигуру, стоящую и подле его
кресла.
Тут снова зазвучал голос с алтаря - немного более резкий и
пронзительный, но все равно певучий и очень похожий на птичий. Едва он
раздался, как птицы хором завопили: "Тьяа! Тьяа!"
- Вот теперь ты и впрямь умрешь, причем будешь разорван в клочья. И
тот, что сидит рядом с тобой, чей нечестивый орел убил Кивиса и был им
убит, умрет тоже. Но вы умрете, зная, что Тьяа - это Тьяа, а я, ее жрица и
воплощение - не мошенница.
После этих слов Фафхрд наконец взглянул на алтарь: до сих пор он
бессознательно избегал этого из сильнейшего суеверного страха и
необъяснимого отвращения.
Теперь лунный луч передвинулся на алтарь, освещая две каменные фигуры
по его краям, похожие на горгулий. У них были женские лица, однако
угрожающе согнутые руки заканчивались когтями, а за спиной виднелись
сложенные крылья. Древний скульптор вырезал их с поистине дьявольским
мастерством: казалось, они вот-вот расправят свои каменные крылья и
взлетят.
А посредине алтаря, держась в углублении между изваяниями и оставаясь
в тени, стояла большая черная тень с двумя полукружиями за спиной, которые
вполне могли быть крыльями. Облизнув губы, Фафхрд уставился на нее; его
