полу лаборатории в Тауэр-Холле? Должно быть, сдвинулось само поле. Пуга-
ющая, невозможная мысль.
Я был обеспокоен, ощущал сильное головокружение, как если бы мое тело
действительно перенесло некий мощный толчок, - но не испуган. Сам вроде
бы в порядке, все части на месте, руки-ноги целы и голова тоже пока на
плечах. Небольшой пространственный сдвиг? - подсказывал мозг.
Я вышел в коридор. Может быть, я сам, утратив ориентацию, выбрался из
Чартен-лаборатории, а очухался уже в каком-то другом месте? Но куда
смотрел мой доблестный экипаж? Ведь они все были на вахте. К тому же с
тех пор прошло, должно быть, немало времени - предполагалось, что я при-
буду на О сразу после полудня. Небольшой темпоральный сдвиг? - продолжал
выдавать свои гипотезы мозг. Я двинулся но коридору в поисках Чартен-ла-
боратории, и это было точно как в тех мучительных снах, когда ты лихора-
дочно ищешь совершенно необходимую тебе дверь, но никак не можешь ее
отыскать. В точности как во сне. Здание оказалось давно знакомым - Тау-
эр-Холл, второй этаж, - но никаких следов нужной мне лаборатории. На
дверях таблички биологов да биофизиков и повсюду заперто. Похоже на глу-
бокую ночь. Вокруг ни души. Наконец, заметив под дверью свет, я постучал
и открыл: внутри усердно таращилась на библиотечный терминал юная сту-
дентка.
- Простите за беспокойство, - обратился я к ней, - не подскажете, ку-
да девалась лаборатория чартен-поля?
- Какая, какая лаборатория?
Девушка никогда о такой не слыхала и растерянно пожала плечами.
- Увы, я не физик, учусь пока только на биофаке, - молвила она сму-
щенно.
Я снова извинился. Меня начинало поколачивать, как в лихорадке, уси-
лилось и головокружение. Уж не затронул ли и меня пресловутый "хаос-эф-
фект", пережитый экипажами "Шоби" и, предположительно, "Гальбы"? Неужели
и мне предстоит теперь видеть звезды сквозь стены или, к примеру, бросив
взгляд через плечо, обнаруживать Гвонеш на О.
Я справился у студентки, который час.
- Предполагалось, что я окажусь здесь в полдень, - зачем-то пояснил
я.
- Без пяти час, - ответила девушка, бросая взгляд на терминал. Маши-
нально я повернулся туда же. Табло высвечивало время, декаду, месяц и
год.
- Ваши часы врут, - сказал я.
Девушка встревожилась.
- Год установлен неправильно, - пояснил я. - Дата. Она должна быть
совсем другой.
Но ровное холодное свечение цифр на электронном табло, округлившиеся
глаза собеседницы, биение моего собственного сердца, запах влажной лист-
вы - все, все подсказывало мне: часы не врут, теперь именно час пополу-
ночи дня, месяца и года, минувших восемнадцать лет тому назад, и я нахо-
жусь здесь и теперь, на другой день после того дня, упомянув о котором в
начале повести я употребил слова "однажды, давным-давно?"
А темпоральный сдвиг-то посерьезнее, чем казалось, - возобновил свою
активность мозг.
- Мне срочно нужно назад, - сказал я, поворачиваясь, чтобы бежать ту-
да, где грезилось спасение, - в шестую биолабораторию, ту самую, в кото-
рой спустя восемнадцать лет биологии предстояло уступить место чартену.
Словно бы надеясь еще застать там следы чартен-поля, возбуждаемого всего
лишь на четыре наносекунды.
Сообразив, что с чудаковатым пришельцем явно не все в порядке, девуш-
ка удержала меня, заставила присесть и силком вручила чашку чая из до-
машнего термоса.
- Вы из каких мест? - спросил я любезную хозяйку.
- Из поместья Хердуд, деревня Деада, южные пределы бассейна Садуун, -
ответила она.
- А я родом с низовьев, - сообщил я. - Удан из Дердан'нада, может,
слыхали? - У меня вдруг потекло из глаз. Не без труда совладав с собой,
я опять извинился, допил свой чай и перевернул чашку вверх дном. Девушку
не слишком обеспокоила моя слезливость. Студенты сами народ эмоцио-
нальный - то радость, то слезы, то спад, то подъем. Зато она - сама уч-
тивость - вежливо поинтересовалась, найдется ли у меня где переночевать.
Кивнув, я поблагодарил ее и откланялся.
Я не стал возвращаться в лабораторию номер шесть. Выбравшись на воз-
дух, я двинулся "огородами" к своим апартаментам в Новом Квартале. На
ходу снова заработал мозг - вскоре в голову стукнуло, что в этой кварти-
ре теперь/тогда может/мог кто-нибудь проживать.
Малость промешкав, я сменил курс на Храмовый Квартал, где провел луч-
шие годы своей студенческой жизни до отлета на Хайн. Если все правда,
если часы не врут и сегодня второй день после моего отъезда, то комната
должна стоять пустой и незапертой. Так оно и вышло, все осталось, как я
бросил перед самым отъездом - голые стены, продавленный матрас, битком
набитый мусоросборник.
Именно в тот миг я и испытал самое неприятное чувство. Я долго тара-
щился на мусорник, прежде чем извлечь из него смятую, но довольно свежую
на вид распечатку. Еще дольше разглаживал ее на столе. Это оказались
темпоральные уравнения - мои собственные каракули, набросанные на ста-
реньком карманном мониторе во время лекции Седхарада по Теории Интервала
в последний день моего заключительного семестра в Ран'не, то есть - по-
завчера, восемнадцать лет тому назад.
Вот когда я действительно пережил потрясение. Ты угодил в энтропийное
хаос-поле, подсказывал мозг, и я верил ему. Страх, отчаяние буквально
захлестнули меня, и ничего ведь не поделаешь до наступления далекою ут-
ра. Я плюхнулся на голый матрас, настроенный на встречу со звездами,
прожигающими стены и мои веки, стоит лишь их сомкнуть. Вчерне прикиды-
вая, что делать мне завтра, если оно, это завтра, все же наступит, я
вдруг провалился в сон, мгновенно, спал как убитый едва ли не до полуд-
ня, а когда пробудился на голой койке в знакомой комнате, был голоден и
зол, зато ни на миг не усомнился, где я и что со мной.
Спускаясь в кампус позавтракать, я озирался из опаски столкнуться с
кем-либо из коллег - то есть, о Боже, сокурсников! - который мог бы оша-
рашено воскликнуть: "Хидео! Какого черта ты здесь? Мы ведь только вчера
проводили тебя до "Ступеней Дарранды"!"
Оставалась слабая надежда, что меня все же не узнают - я стал старше,
сильно исхудал, малость подрастерял былой шарм, - но меня с головой вы-
давали мои полутерранские черты, материнское наследство. Не хотелось ни
с кем встречаться, что-то лепетать в свое оправдание. Я мечтал убраться
из Ран'на как можно скорее. Я хотел уехать домой.
Наш мир, планета О, - идеальное место для путешествий во времени. Ни-
каких тебе перемен. Наши поезда на солнечной энергии веками курсируют по
одному и тому же графику. В магазинах мы подписываем квитанции, которые
включаются в товарный обмен или в ежемесячные банковские расчеты, так
что мне вовсе не пришлось предъявлять станционному кассиру загадочные
монеты из будущего. Черканув на корешке имя и адрес, я получил свой би-
лет и вскоре уже катил по направлению к дельте Садуун.
За окнами бесшумной фотоэлектрички замелькали поля и холмы сперва Юж-
ного бассейна, затем Северо-Западного, оба петляли вдоль плавных излучин
великой Садуун. Увы, поезд мой тормозил едва ли не у каждого столба, и
на перрон полустанка Дердан'над я выбрался только под вечер. Хотя в воз-
духе уже запахло весной, перрон покрывала липкая зимняя грязь, не пыль.
Я вышел на дорожку к Удану. Распахнув придорожную калитку, которую
сам же перевешивал несколько дней/восемнадцать лет тому назад, и удосто-
верившись, что петли все еще новые и крутятся без скрипа, я испытал при-
ятое чувство. Ямсусыни все как одна сидели на яйцах. Судя по их линялым
бокам, вялым покачиваниям долгих шеи и настороженным взглядам в мой ад-
рес, новые выводки ожидались со дня на день. Над холмами нависли тяжелые
тучи. По горбатому мостику я пересек говорливую Оро. Несколько крупных
голубых рыбин сбились в стайку под одной из опор; я невольно приостано-
вился - вот бы острогу сейчас? Начинало моросить, и я поспешил дальше.
Крупные капли студили мне лицо. За поворотом дороги открылся сам дом -
темные широкие кровли у подножья увенчанною лесом холма. Миновав коллек-
тор и ирригационный контроль, пройдя по-зимнему голой аллеей, я поднялся
в портик, и вот я уже у дверей, у широких дверей родного Удана. Я при-
шел.
Через просторный холл бодро семенила Тубду - вовсе не та, которую я
запомнил шестидесятитрехлетней, сморщенной, убеленной сединами, дряхлой
старушонкой, - но Тубду прежняя, Большая Щекотка, Тубду в полном соку,
пышная, смугло-румяная, проворная. Заметив меня, она сперва не признала,
не поверила своим глазам: "Хидео! Откуда?" - затем в полном и оконча-
тельном замешательстве: "Хидео, ты? Здесь? Быть того не может!"
- Омбу, - воскликнул я, без труда припомнив наше детское ласковое
прозвище для соматери, - Омбу, это я, твой Хидео, - не волнуйся! Все в
порядке, я вернулся! - Крепко обняв ее, я прижался щекой к щеке.
- Но, но ведь? - Тубду отстранилась, всмотрелась в мое лицо. - Но что
стряслось с тобою, мой мальчик, дорогой мой? - Обернувшись назад, она
заголосила во всю мочь своих здоровых легких: - Исако! Исако!
Мать, увидев меня, естественно, решила, что я не сел на борт корабля,
что в последний момент мне отказали мужество и решительность - так подс-
казывало ее первое же порывистое объятие. Неужели сын действительно от-
казался от судьбы, ради которой собирался пожертвовать всем и вся? - о,
я хорошо знал, что творится сейчас у матери в голове и на сердце. При-
жавшись щекой к ее щеке, я шепнул:
- Я уезжал, мама, но я вернулся. Мне уже тридцать один год. Я вернул-
ся, мама?
Она отстранилась от меня, как Тубду перед тем, и вгляделась в лицо.
- О, Хидео! - простонала она и прижалась ко мне с новой силой. - До-
рогой, дорогой мой!
Мы держали друг друга в объятиях и молчали, пока я не вымолвил:
- Прости, ма, мне необходимо повидаться с Исидри.
Мать вопросительно вскинула взгляд, но никаких вопросов задавать не
стала.
- Ты найдешь ее в часовне, сынок.
- Ждите, я скоро вернусь.
Оставив обеих матерей бок о бок, я поспешил к центру дома, главной и
старейшей его части, семь веков назад перестроенной на трехтысячелетнем
фундаменте, стены из камня и глины, купол толстого резного стекла. Здесь
всегда царили тишина и прохлада. Сотни книжных полок, Дискуссии, дискус-
сии о Дискуссиях, поэзия, бесчисленные версии классических Пьес; здесь
же находились барабаны и шепталки для медитаций и иных ритуалов; в цент-
ре располагался небольшой округлый бассейн, наполняемый родниковой водой
из древних глиняных труб - собственно, он-то и являлся храмом. Здесь я и
отыскал Исидри. Стоя на коленках на краю отражавшей прозрачный купол
водной святыни, она поправляла свежие цветы в огромной вазе.
Приблизившись, я тихо сказал:
- Исидри, я вернулся. Послушай?
Она обратила ко мне распахнутые, ошеломленные, беззащитные глаза на
своем топком, изящном личике, лице девушки двадцати двух лет, и - засты-
ла.
- Послушай, Исидри, я уже съездил на Хайн, я там учился, затем рабо-
тал, трудился в совершенно новой области темпоральной физики, над повой
теорией трансляции - поверь мне, я провел там целых десять лет. Затем мы
перешли к экспериментам. Используя нашу новую технологию, я перепрыгнул
с Ран'на на Хайн за одно мгновение, даже быстрее, можешь мне верить - за
нулевое время, в самом буквальном смысле. Это вроде ансибля - не со ско-
ростью света, не быстрее ее, а именно мгновенно. В двух разных местах
одновременно, понимаешь? И все шло хорошо, все прекрасно работало, но
при возвращении? при моем возвращении получилась складка, какой-то сгиб,
морщинка в приемном поле. Я оказался в нужном месте, но в другое время.
Я вернулся в прошлое на восемнадцать ваших лет или десять своих. Вернул-
ся точно в день после отъезда, но только я никуда вчера не уезжал, я
просто вернулся, я вернулся к тебе, Исидри.
