сились вниз, а навстречу им уже поднимались другие люди. Они смеялись,
они окликали Агата, старались его остановить, но он бежал и бежал по гу-
дящим ступенькам под торжествующий звон, а потом очутился в Зале Собра-
ний. И в этой огромной, шумной, набитой людьми комнате, где на стенах
плыли золотые солнца, а золотые циферблаты отсчитывали Годы и Годы, он
искал чужую, непонятную женщину - свою жену. А когда нашел и взял ее за
руки, то сказал:
- Они ушли, они ушли, они ушли...
А потом повернулся и во всю силу свих легких закричал всем и каждому:
- Они ушли!
Все тоже что-то кричали ему, кричали друг другу, смеялись и плакали.
А он опять взял Ролери за руку и сказал:
- Пойдем со мной. Пойдем на Риф.
Волнение, торжествующая радость оглушили его, ему не терпелось пройти
по улицам, убедиться, что город снова принадлежит им. С Площади еще ник-
то не уходил, и когда они спустились с западной баррикады, Агат достал
дротикомет.
- У меня вчера вечером было неожиданное приключение, - сказал он Ро-
лери, а она посмотрела на зияющую прореху в его куртке и ответила:
- Я знаю.
- Я его убил!
- Снежного дьявола?
- Вот именно.
- Ты был один?
- Да. И он, к счастью, тоже.
Она быстро шла рядом с ним, но он заметил, каким восторженным стало
ее лицо, и громко засмеялся от радости.
Они вышли на виадук, повисший под ледяным ветром между сияющим небом
и темной водой в белых разводах пены.
Колокол и параречь уже доставили на Риф великую новость, и подъемный
мост опустился, как только они подошли к нему. Навстречу выбежали мужчи-
ны. Женщины, сонные, закутанные в меха ребятишки, и вновь начались кри-
ки, расспросы объятия.
За женщинами Космопорта робко и хмуро жались женщины Тевара. Агат
увидел, как Ролери подошла к одной из них - довольно молодой, с растре-
панными волосами и перепачканным лицом. Почти все они обрубили волосы и
казались грязными и оборванными - даже трое-четверо из мужчин, оставших-
ся с ними на Рифе. Их вид был точно темный мазок на сияющем утре победы.
Агат заговорил с Умаксуманом, который пришел следом за ним собрать своих
соплеменников. Они стояли на подъемном мосту под отвесной стеной черной
крепости. Врасу столпились вокруг Умаксумана, и Агат сказал громко, так,
чтобы все они слышали:
- Люди Тевара защищали наши стены бок о бок с Людьми Космопорта. Они
могут остаться с нами или уйти, жить с нами или покинуть нас, как им за-
хочется. Ворота моего Города будут открыты для вас всю Зиму. Вы свободны
выйти из них и свободны вернуться желанными гостями!
- Я слышу. - сказал теварец, склонив светловолосую голову.
- А где Старейший? Где Вольд? Я хочу сказать ему...
И тут Агат по-новому увидел перепачканные золой лица и грубо обруб-
ленные волосы. Как знак траура. Поняв это, он вспомнил своих мертвых -
друзей, родственников. - и безрассудное упоение победой угасло в нем.
Умаксуман сказал:
- Старейший в моем Роде ушел в страну под морем вслед за своими сы-
новьями, которые пали в Теваре. Он ушел вчера. Они складывали рассветный
костер, когда услышали колокол и увидели, что гааль уходит на юг.
- Я хочу стоять у этого костра, - сказал Агат, глядя на Умаксумана.
Теварец заколебался, но пожилой мужчина рядом сказал твердо:
- Дочь Вольда - его жена, и у него есть право клана.
И они позволили ему пойти с Ролери и с теми, кто уцелел из их племе-
ни, на верхнюю террасу, повисшую над морем. Там, на груде поленьев, ле-
жало тело старого вождя, изуродованное старостью, но все еще могучее,
завернутое в багряную ткань цвета смерти. Маленький мальчик поднес факел
к дровам, и по ним заплясали красно-желтые языки пламени. Воздух над ни-
ми колебался, а они становились все бледнее и бледнее в холодных лучах
восходящего солнца. Начался отлив, вода гремела и шипела на камнях под
отвесными черными стенами. На востоке, над холмами Аскатевара, и на за-
паде, над морем, небо было чистым, но на севере висел синеватый сумрак.
Дыхание Зимы.
Пять тысяч ночей Зимы, пять тысяч ее дней - вся их молодость, а может
быть, и вся их жизнь.
Какую победу можно было противопоставить этой дальней синеватой тьме
на севере? Гаали... что гаали? Жалкая орда, жадная и ничтожная, опро-
метью бегущая от истинного врага, от истинного владыки, от белого влады-
ки Снежных Бурь. Агат стоял рядом с Ролери, глядя на угасающий погре-
бальный костер высоко над морем, неустанно осаждающем черную крепость, и
ему казалось, что смерть старика и победа молодого - одно и то же. И в
горе, и в гордости было меньше правды, чем в радости, - в радости, кото-
рая трепетала на холодном ветру между небом и морем, пылающая и недолго-
вечная, как пламя. Это его крепость, его Город, его мир. И это - его
соплеменники. Он не изгнанник здесь.
- Идем, - сказал он Ролери, когда последние багровые искры угасли под
пеплом. - Идем домой.
ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ, ИЛИ РЫБАК ИЗ ВНУТРИМОРЬЯ
Стабилям Экумены на Хайне, а также досточтимой Гвонеш, директору Ис-
пытательной лаборатории чартен-поля в космопорту Be, от Тьекунан 'на Хи-
део из Второго седорету поместья Удан, Дердан 'над, Окет, планета О
Не судите меня строго за рапорт, составленный в виде повести - с не-
которых пор так оно мне привычнее. Вас, однако, может удивить также и
то, с чего бы это простому фермеру с далекой О взбрело в голову посылать
вам доклад, точно он полномочный Мобиль Экумены. Мой рассказ прояснит
это. Повествование - вот единственная наша ладья в потоке времен, но на
его стремнине, порогах и водоворотах даже самое крепкое судно рискует
порой стать утлым челном.
Итак - однажды, давным-давно, когда мне исполнился всего лишь двад-
цать один год, я покинул отчий дом и СКОКС1-звездолетом "Ступени Дарран-
ды" отбыл на Хайн учиться в тамошней Экуменической школе.
Расстояние от моей родной планеты до Хайна - всего четыре световых
года, и сообщение между нашими мирами существует уже двадцать веков. Да-
же до изобретения СКОКС-двигателей, когда корабли проводили в перелете
сотни лет планетарного времени (вместо нынешних четырех), находились не-
поседы, готовые пожертвовать привычным образом жизни ради познания неве-
домых новых миров. Иногда они возвращались, но лишь очень немногие. Слы-
хивал я весьма печальные истории о появлении подобных странников в нап-
рочь позабывших о них мирах. А одну очень древнюю повесть, предание о
Рыбаке из Внутриморья, я слышал от собственной матери - она привезла ее
с собой с Терры, откуда родом. Жизнь ребенка на О вообще полна легенд и
преданий, но из всех, что поведали мне в детстве мать, соматерь, оба мо-
их отца, дедушки с бабушками, многочисленные тетки да учителя, эта была
излюбленной. Возможно потому, что мать всегда рассказывала ее с глубоким
и искренним чувством, хотя просто и всегда слово в слово (а я был начеку
и протестовал, если ей случалось хоть что-то сказать иначе).
Предание повествует о бедном рыбаке Юрасиме, который изо дня в день
выходил в одиночку на своем утлом баркасе в безмолвное синее море, рас-
кинувшееся между его родным островком и Большой Землей. Рыбак был молод
и красив, по его плечам струились длинные черные косы, и дочь морского
царя, увидев его однажды в солнечном ореоле, когда он склонился над бор-
том, не сумела отвести глаз.
Всплыв на гребень волны, морская царевна предложила юноше следовать
за нею в ее подводные чертоги. Он сперва отказывался, ссылаясь на то,
что дома его ждут голодные ребятишки. Но как мог бедный рыбак проти-
виться воле дочери морского владыки, как мог устоять он перед ослепи-
тельной ее красотой? "На одну ночь", - сдался юноша. И царевна повлекла
его в свой удивительный чертог, где провела с ним ночь любви в окружении
прислужников - невиданных морских тварей. Юрасима так крепко полюбил ца-
ревну, что, возможно, провел на дне не одну только ночь, как собирался
вначале. Но в конце концов он все же собрался с духом и вымолвил: "Доро-
гая, я должен вернуться домой. Меня заждались мои дети" - "Если уйдешь,
ты уйдешь навсегда", - загрустила царевна. "Я непременно вернусь к те-
бе", - обещал юноша. Царевна потупила очи. Горе ее было безмерно, но
противиться она не стала. "Возьми с собою вот это, - молвила она, пода-
вая возлюбленному прелестную крохотную шкатулку, запечатанную сургучной
печатью. - И не открывай ее, возлюбленный мой Юрасима".
Тогда он выбрался на берег и поспешил к родной деревушке, к отчему
дому. Но сад вокруг знакомых построек одичал и порос лопухом, а в самом
доме, зиявшем пустыми глазницами окон, провалилась крыша. По деревне
бродили какие-то люди, но Юрасима не встречал знакомых лиц. "Где мои де-
ти?" - в ужасе возопил он. Проходящая мимо женщина замедлила шаг и обра-
тилась к нему: "В чем твое горе, юный странник?" - "Я - Юрасима, я живу
в этой деревне, но я не вижу ни одного знакомого лица". - "Юрасима! -
воскликнула женщина (тут моя мать устремляла взор куда-то в себя, а тон,
которым она произносила имя героя, всегда вызывал во мне дрожь и слезы
на глазах) - Юрасима! Мой дед рассказывал мне о рыбаке Юрасиме, сгинув-
шем в морской пучине в незапамятные времена, еще при жизни его собствен-
ного прапрапрадеда. Уже добрых сто лет никто из родичей погибшего не жи-
вет здесь".
В слезах, горьких и безутешных, вернулся Юрасима к берегу моря. Там
он распечатал шкатулку, подарок дочери морского царя. Белый дымок выр-
вался изнутри и развеялся по ветру. В тот же миг волосы Юрасимы сдела-
лись белыми, а сам он начал дряхлеть и обратился в старца, глубокого
ветхого старца. В бессилии он пал на песок и тут же умер.
Помнится, однажды некий странствующий учитель расспрашивал мою мать
об истоках этой "небылицы", как сам он назвал предание о Юрасиме. Мать
отвечала ему с вежливой улыбкой: "В императорских хрониках, бережно сох-
раняемых на Терре моим народом, существует запись о том, что некий юноша
по имени Юрасима, исчезнувший в 477 году, вернулся в родную деревню в
825-м и вскоре исчез снова. Слыхала я также, что шкатулка Юрасимы сбере-
галась в храмовой раке в течение многих столетий". Затем их беседа свер-
нула на другую, менее интересную тему.
Моя мать Исако не желала рассказывать мне легенду о Юрасиме так час-
то, как я того требовал. "История эта такая печальная", - возражала она
порой и рассказывала мне вместо нее предание о Праматери, или об укатив-
шемся от старушки рисовом колобке, или о нарисованном коте, который ожил
и разделался с демоническими крысами, или же об уплывшем вниз по реке
очаровательном младенце в люльке. Моя сестра, кузены и свойственники,
мои ровесники, а также родичи постарше - все слушали ее рассказы затаив
дыхание, как я. На О эти истории были внове, а всякая новая легенда -
подлинное сокровище. История с нарисованным котом имела главный успех,
особенно когда мать извлекала из сундука кисточку и пузырек с удиви-
тельными угольными чернилами, давным-давно привезенными ею с родной Тер-
ры, и иллюстрировала свой рассказ набросками животных - кота, крыс, -
которых никто из нас никогда не видел; кот на ее рисунках непередаваемо
дыбил спину и отважно пучил глаза, крысы же подбирались к нему украдкой,
злобно ощерив страшные ядовитые клыки - "обоюдоострые", как называла их
моя сестра. И все равно после всех этих захватывающих повествований я
упрямо ждал, когда мать поймает мой умоляющий взгляд, печально улыбнется
в сторонку и, вздохнув, начнет: "Давным-давно, в незапамятные времена,
жил-был один бедный юноша. Жил он себе, поживал, в рыбацкой деревушке на
берегу Внутриморья"
Разве я осознавал тогда, что означает эта легенда для нее самой? Что
это история из ее собственной жизни? Что если она соберется однажды вер-
нуться в прежний мир, к родным пенатам, то люди, которые были дороги ей,
окажутся перешедшими в мир иной многие столетия тому назад?
