И все это время за мыслями о старых женщинах и о молодых женщинах
пряталось потрясение, интуитивная догадка, никак не желавшая всплыть на
поверхность.
Надо выяснить это для себя до возвращения в штаб.
Селвер? Так что же Селвер?
Да, он, конечно, видит, что Селвер - ключевая фигура. Но почему? По-
тому ли, что близко его знает, или потому, что в его личности кроется
особая сила, которую он, Любов, не оценил - во всяком случае созна-
тельно?
Нет, неправда. Он очень скоро понял исключительность Селвера. Тогда
Селвер был Сэмом, слугой трех офицеров, живших вместе во времянке. Бен-
тон еще хвастал, какой у них хороший пискун и как отлично они его выд-
рессировали.
Многие атшияне, и особенно сновидцы из Мужских Домов, не могли прис-
пособить свою двойную систему сна к земной. Если для нормального сна они
вынуждены были использовать ночь, это нарушало ритм парадоксального сна,
стодвадцатиминутный цикл которого, определявший их жизнь и днем и ночью,
никак не укладывался в земной рабочий день. Стоит научиться видеть сны
наяву, уравновешивая свою психику не на одном только узком лезвии разу-
ма, но на двойной опоре разума и сновидений, стоит обрести такую способ-
ность, и она остается у вас навсегда: разучиться уже невозможно, как не-
возможно разучиться мыслить. А потому очень многие обращенные в рабство
мужчины утрачивали ясность сознания, тупели, замыкались в себе, даже
впадали в кататоническое состояние. Женщины, растерянные, удрученные,
проникались вялым и угрюмым безразличием, которое обычно для тех, кто
внезапно лишился свободы. Легче приспосабливались мужчины, так и не
ставшие сновидцами или ставшие ими недавно. Они усердно трудились на ле-
соразработках или из них выходили умелые слуги. К этим последним отно-
сился Сэм - добросовестный безликий слуга, повар, прачка, дворецкий, а
заодно и козел отпущения для трех своих хозяев. Он научился быть невиди-
мым и неслышимым. Любов забрал Сэма к себе для получения этнологических
сведений и благодаря странному внутреннему сходству между ними сразу же
завоевал его доверие. Сэм оказался идеальным источником этнологической
информации: он был глубоко осведомлен в обычаях своего народа, понимал
их внутренний смысл и легко находил пути, чтобы истолковать их, наста-
вить в них Любова, перекидывая мост между двумя языками, между двумя
культурами, между двумя видами рода "человек".
Любов уже два года странствовал, изучал, расспрашивал, наблюдал, но
так и не сумел найти ключа к психологии атшиян. Он даже не знал, где ис-
кать замок. Он изучал систему сна атшиян и не мог нащупать никакой сис-
темы. Он присоединял бесчисленные электроды к бесчисленным пушистым зе-
леным головам и не находил ни малейшего смысла в привычных бегущих лини-
ях - в кривых, зубцах, альфах, дельтах и тэтах, которые запечатлевались
на графиках. Только благодаря Селверу он наконец понял смысл атшийского
слова "сновидение", означавшего, кроме того, "корень", и получил таким
образом из его рук ключ к вратам в царство лесных людей. Именно на энце-
фалограмме Селвера он впервые осознанно рассматривал необычные импульсы
мозга, "уходящего в сон". Эту фазу нельзя было назвать ни сном, ни
бодрствованием, и со снами землян она сопоставлялась примерно так же,
как Парфенон с глинобитной хижиной - суть одна, но совсем иная слож-
ность, качество и соразмерность.
Ну так что же? Что же еще?
Селвер легко мог бы уйти в лес. Но он оставался - сначала как слуга,
а потом (благодаря одной из немногих привилегий, которые давало Любову
его положение специалиста) как научный ассистент - что, впрочем, не ме-
шало запирать его на ночь вместе с остальными пискунами в загоне ("поме-
щении для добровольно завербовавшихся автохтонных рабочих"). "Давай я
увезу тебя в Тунтар, и мы будем продолжать наши занятия там, - предложил
Любов, когда в третий раз говорил с Селвером. - Ну для чего тебе оста-
ваться здесь?" Селвер ответил: "Здесь моя жена Теле". Любов попытался
добиться ее освобождения, но она работала в штабной кухне, а командовав-
шие там сержанты ревниво относились ко всякому вмешательству "начальнич-
ков" и "специалов". Любову приходилось соблюдать величайшую осторож-
ность, чтобы они не выместили свою злость на атшиянке. И Теле, и Селвер,
казалось, готовы были терпеливо ждать часа, когда они сумеют вместе бе-
жать или вместе получат свободу. Пискуны разного пола содержались в раз-
ных половинах загона, полностью изолированных друг от друга (почему -
никто толком объяснить не мог), и муж с женой виделись редко. Любову,
который жил один, иногда удавалось устраивать им свидание у себя в кот-
тедже на северной окраине поселка. Когда Теле возвращалась после одного
такого свидания в штаб, она попалась на глаза Дэвидсону и, по-видимому,
привлекла его внимание хрупкостью и пугливой грациозностью. Вечером он
затребовал ее в свой коттедж и изнасиловал.
Возможно, ее убила физическая травма, а может быть, она оборвала свою
жизнь силой самовнушения - на это бывали способны и некоторые земляне. В
любом случае ее убил Дэвидсон. Подобные убийства случались и раньше. Но
так, как поступил Селвер на второй день после ее смерти, не поступал еще
ни один атшиянин.
Любов застал только самый конец. Он снова вспомнил крики, вспомнил,
как опрометью бежал по Главной улице под палящим солнцем, вспомнил пыль,
плотное людское кольцо? Драка длилась минут пять - долгое время, если
дерутся насмерть. Когда Любов подбежал к ним, Селвер, ослепленный
собственной кровью, был уже игрушкой в руках Дэвидсона, но все-таки он
встал и снова бросился на капитана - не в яростном безумии, но с холод-
ным бесстрашием полного отчаяния. Он падал и вставал. И, напуганный этим
страшным упорством, обезумел от ярости Дэвидсон - швырнув Селвера на
землю ударом в скулу, он шагнул вперед и поднял ногу в тяжелом ботинке,
чтобы размозжить ему голову. И вот в эту секунду в круг ворвался Любов.
Он остановил Дэвидсона - человек десять, с интересом наблюдавшие за дра-
кой, успели устать от этого избиения и поддержали Любова. С тех пор он
возненавидел Дэвидсона, а Дэвидсон возненавидел его, потому что он встал
между убийцей и смертью убийцы.
Ибо убийство - это всегда самоубийство, но, в отличие от всех тех,
кто кончает жизнь самоубийством, убийца всегда стремится убивать себя
снова, и снова, и снова.
Любов подхватил Селвера на руки, почти не чувствуя его веса. Изуродо-
ванное лицо прижалось к его плечу, и кровь промочила рубашку насквозь.
Он унес Селвера к себе в коттедж, перебинтовал его сломанную руку, обра-
ботал, как умел, раны на лице, уложил в собственную постель и ночь за
ночью пытался разговаривать с ним, пытался разрушить стену горя и стыда,
которой тот окружил себя. Конечно, все это было прямым нарушением правил
и инструкций.
О правилах и инструкциях никто ему не напоминал. Зачем? Он и так
знал, что в глазах офицеров колонии окончательно теряет всякое право на
уважение.
До этого случая он старался не восстанавливать против себя штаб и
протестовал только против явных жестокостей по отношению к аборигенам,
стараясь убеждать, а не требовать, чтобы не утратить хотя бы той жалкой
власти и влияния, какие были сопряжены с его должностью. Воспрепятство-
вать эксплуатации атшиян он не мог. Положение было гораздо хуже, чем он
представлял себе, отправляясь сюда, когда в его распоряжении были только
теоретические сведения. И от него зависело так мало! Его доклады депар-
таменту и комиссии по соблюдению Колониального кодекса могли - после пя-
тидесяти четырех лет пути туда и обратно - возыметь какое-то действие.
Земля даже могла решить, что открытие Атши для колонизации было ошибкой.
И уж лучше через пятьдесят четыре года, чем никогда! А если он восстано-
вит против себя здешнее начальство, его доклады будут пропускать только
частично или вовсе не пропускать, и тогда уж надежды не останется ника-
кой.
Но теперь гнев заставил его забыть про тактику осторожности. К черту
их всех, раз, по их мнению, заботясь о своем друге, он оскорбляет матуш-
ку-Землю и предает колонию! Если к нему прилипнет кличка Пискуний Прис-
пешник, ему станет еще труднее защищать атшиян, но он был не в силах
поставить теоретическую общую пользу выше спасения Селвера, который без
него неминуемо погиб бы. Ценой предательства друга нельзя спасти никого.
Дэвидсон, которого вмешательство Любова и синяки, полученные от Селвера,
ввергли в совершенно необъяснимую ярость, твердил всем и каждому, что
еще прикончит взбесившегося пискуна, и, несомненно, при первом удобном
случае привел бы свою угрозу в исполнение. И Любов в течение двух недель
не отходил от Селвера ни на минуту, а потом на вертолете увез его на за-
падное побережье, в селение Бротер, где жили его родичи.
За помощь рабу в побеге никаких наказаний предусмотрено не было, пос-
кольку атшияне были рабами не по имени, а лишь на деле - назывались же
они Рабочим корпусом аборигенов-добровольцев. Любов не получил даже уст-
ного выговора, однако с этого времени кадровые офицеры окончательно пе-
рестали ему доверять, и даже его коллеги из специальных служб - ксеноби-
олог, координаторы сельского и лесного хозяйства, экологи - разными спо-
собами дали ему понять, что он вел себя неразумно, по-донкихотски или
как последний идиот. "Неужели вы рассчитывали, что будут одни розы?" -
раздраженно спросил Госсе. "Нет, я не думал, что тут будут розы", - от-
резал он тогда, а Госсе продолжал: "Не понимаю специалистов по врасу,
которые по своей воле едут служить на планеты, открытые для колонизации!
Вы же знаете, что народность, которую вы собираетесь изучать, будет ас-
симилирована, а возможно, и полностью уничтожена. Это объективная ре-
альность. Такова человеческая природа, и уж вы-то должны знать, что из-
менить ее вам не под силу. Так зачем же ставить себя перед необходи-
мостью наблюдать этот процесс? Любовь к самоистязанию?" А он крикнул: "Я
не знаю, что вы называете человеческой природой! Может быть, именно она
требует описывать то, что мы уничтожаем. И разве экологу много легче?"
Госсе пропустил это мимо ушей. "Ну ладно, составляйте свои описания. Но
держитесь в стороне. Зоолог, изучающий крысиное общество, не вмешивается
и не спасает своих любимиц, если они подвергаются нападению!" И вот тут
он сорвался. Этого он стерпеть не мог. "Да, конечно, - ответил он. --
Крыса может быть любимицей, но не другом. А Селвер - мой друг. Если на
то пошло, он - единственный человек на планете, которого я считаю своим
другом!" Это глубоко обидело беднягу Госсе, которому нравилось играть
роль опекуна и наставника, и никому никакой пользы не принесло. Тем не
менее это была истина. А в истине обретаешь свободу? "Я люблю Селвера, я
уважаю его, я спас его, я страдал вместе с ним, я боюсь его. Селвер -
мой друг".
А Селвер-то -- бог!
Зеленая старушонка произнесла эти слова так, словно говорила о чем-то
общеизвестном, так, как сказала бы, что такой-то - охотник. "Селвер -
ша'аб". Но что, собственно, значит "ша'аб"? Многие слова женской речи,
повседневного языка атшиян, были заимствованы из мужской речи - языка,
одинакового во всех общинах, и эти слова часто не только бывали двухс-
ложными, но и имели двойной смысл. Точно у монет - орел и решка. "Ша'аб"
значит "бог", или "дух-покровитель", или "могучее существо". Однако у
него есть и совсем другое значение, но какое же?
К этому времени Любов уже успел вернуться в свой коттедж, и ему дос-
таточно было снять с полки словарь, который они с Селвером составили це-
ной четырех месяцев изнурительной, но удивительно дружной работы. Ну да,
конечно: "ша'аб" - переводчик.
Слишком уж укладывается в схему слишком уж противоположный смысл.
Связаны ли эти два значения? Двойной смысл подобных слов довольно
