ленью, утверждали, будто аборигены вообще никогда не спят. Думать так
было гораздо проще, чем разбираться, что происходит на самом деле. И в
эту пору Тунтар только-только оживлялся после предвечерней дремоты.
Любов заметил, что среди встречных он многих видит впервые. Они огля-
дывались на него, но ни один к нему не подошел. Это были просто тени,
мелькавшие на других тропинках в полутьме под могучими дубами. Наконец
он увидел знакомое лицо - по тропинке навстречу ему шла Шеррар, двоюрод-
ная сестра Старшей Хозяйки, бестолковая старушонка, которая в селении
ничего не значила. Она вежливо с ним поздоровалась, но не смогла - или
не захотела - внятно ответить на его расспросы о Старшей Хозяйке и двух
его обычных собеседниках: Эгате, хранителе сада, и Тубабе, Сновидце.
Старшая Хозяйка сейчас очень занята, и про какого Эгата он спрашивает?
Наверное, про Гебана? Ну а Тубаб, может, тут, а может, и не тут. Она
буквально вцепилась в Любова, и никто больше к нему не подходил. Всю до-
рогу через поля и рощи Тунтара она ковыляла рядом с ним, все время на
что-то жалуясь, а когда они приблизились к Мужскому Дому, сказала:
- Там все заняты.
- Ушли в сны?
- Откуда мне знать? Иди-ка, Любов, иди посмотри? - Она знала, что он
всегда просит что-нибудь ему показать, но не могла придумать, чем бы его
заинтересовать, чтобы увести отсюда. - Иди посмотри сети для рыбы, - за-
кончила она неуверенно.
Проходившая мимо девушка, одна из молодых охотниц, посмотрела на него
- это был хмурый взгляд, полный враждебности. Так на него еще никто из
атшиян не смотрел, кроме разве что малышей, испугавшихся его роста и
безволосого лица. Но девушка не была испугана.
- Ну хорошо, пойдем, - сказал он Шеррар.
Иного выхода, кроме мягкости и уступчивости, у него нет, решил он.
Если у атшиян действительно вдруг возникло чувство групповой враждебнос-
ти, он должен смириться с этим и просто попытаться показать им, что он
по-прежнему их верный и надежный друг.
Но как могли столь мгновенно измениться их мироощущение, их мышление,
которые так долго оставались стабильными? И почему? В Лагере Смита воз-
действие было прямым и нестерпимым: жестокость Дэвидсона способна выну-
дить к сопротивлению даже атшиян. Но это селение, Тунтар, земляне никог-
да не трогали, его обитателей не уводили в рабство, их лес не выжигали и
не рубили. Правда, здесь бывал он, Любов, - антропологу редко удается не
бросить собственную тень на картину, которую он рисует, - но с тех пор
прошло больше двух месяцев. Они знают, что случилось в Лагере Смита, у
них поселились беженцы, бывшие рабы, которые, конечно, рассказывают о
том, чего они натерпелись от землян. Но могут ли известия из дальних
мест, слухи и рассказы с такой силой воздействовать на тех, кто узнает о
случившемся только из вторых рук, чтобы самая сущность их натуры ради-
кально изменилась? Ведь отсутствие агрессивности заложено в атшиянах
очень глубоко: и в их культуре, и в структуре их общества, и в их под-
сознании, которое они называют "явью снов", и, может быть, даже в физио-
логии. То, что зверской жестокостью можно спровоцировать атшиянина на
попытку убить, он знает: он был свидетелем этого - один раз. Что столь
же невыносимая жестокость может оказать такое же воздействие на разру-
шенную общину, он вынужден поверить - это произошло в Лагере Смита. Но
чтобы рассказы и слухи, пусть даже самые страшные и ошеломляющие, могли
возмутить нормальную общину атшиян до такой степени, что они начали
действовать наперекор своим обычаям и мировоззрению, полностью отступив
от привычного образа жизни, - в это он поверить не способен. Это психо-
логически несостоятельно. Тут недостает какого-то фактора, о котором он
ничего не знает.
В ту секунду когда Любов поравнялся со входом в Мужской Дом, оттуда
появился старый Тубаб, а за ним - Селвер.
Селвер выбрался из входного отверстия, выпрямился и на мгновение заж-
мурился от приглушенного листвой, затуманенного дождем дневного света.
Он поднял голову, и взгляд его темных глаз встретился со взглядом Любо-
ва. Не было сказано ни слова. Любова пронизал страх.
И теперь, в вертолете, на обратном пути, анализируя причину шока, он
спрашивал себя: "Откуда этот испуг? Почему Селвер вызвал у меня страх?
Безотчетная интуиция или всего лишь ложная аналогия? И то и другое равно
иррационально".
Между ними ничего не изменилось. То, что Селвер сделал в Лагере Сми-
та, можно оправдать. Да и в любом случае это ничего не меняло. Дружба
между ними слишком глубока, чтобы ее могли разрушить сомнения. Они так
увлеченно работали вместе, учили друг друга своему языку - и не только в
буквальном смысле. Они разговаривали с абсолютной откровенностью и дове-
рием. А его любовь к Селверу подкреплялась еще и благодарностью, которую
испытывает спасший к тому, чью жизнь ему выпала честь спасти.
Собственно говоря, до этой минуты он не отдавал себе отчета, как до-
рог ему Селвер и как много значит для него эта дружба. Но был ли его
страх страхом за себя - опасением, что Селвер, познавший расовую нена-
висть, отвернется от него, отвергнет его дружбу, что для Селвера он бу-
дет уже не "ты", а "один из них"?
Этот первый взгляд длился очень долго, а потом Селвер медленно подо-
шел к Любову и приветливо протянул к нему руки.
У лесных людей прикосновение служило одним из главных средств обще-
ния. У землян прикосновение в первую очередь ассоциируется с угрозой, с
агрессивными намерениями, а все остальное практически сводится к фор-
мальному рукопожатию или ласкам, подразумевающим тесную близость. У ат-
шиян же существовала сложнейшая гамма прикосновений, несущих коммуника-
тивный смысл. Ласка, как сигнал и ободрение, была для них так же необхо-
дима, как для матери и ребенка или для влюбленных, но она заключала в
себе социальный элемент, а не просто воплощала материнскую или сексу-
альную любовь. Ласковые прикосновения входили в систему языка, были упо-
рядочены и формализованы, но при этом могли бесконечно варьироваться.
"Они все время лапаются!" - презрительно морщились те колонисты, которые
привыкли любую человеческую близость сводить только к эротизму, грабя
самих себя, потому что такое восприятие обедняет и отравляет любое ду-
ховное наслаждение, любое проявление человеческих чувств: слепой га-
денький Купидон торжествует победу над великой матерью всех морей и
звезд, всех листьев на всех деревьях, всех человеческих движений - над
Венерой-Родительницей?
И Селвер, протянув руки, сначала потряс руку Любова по обычаю землян,
а потом поглаживающим движением прижал ладони к его локтям. Он был почти
вдвое ниже Любова, что затрудняло жесты и придавало им неуклюжесть, но в
прикосновении этих маленьких, хрупких, одетых зеленым мехом рук не было
ничего робкого или детского. Наоборот, оно ободряло и успокаивало. И Лю-
бов очень ему обрадовался.
- Селвер, как удачно, что ты здесь! Мне необходимо поговорить с то-
бой.
- Я сейчас не могу, Любов.
Его голос был мягким и ласковым, но надежда Любова на то, что их
дружба осталась прежней, сразу рухнула. Селвер изменился. Он изменился
радикально - от самого корня.
- Можно я прилечу еще раз, чтобы поговорить с тобой, Селвер? - нас-
тойчиво сказал Любов. - Для меня это очень важно?
- Я сегодня уйду отсюда, - ответил Селвер еще мягче, но отнял ладони
от локтей Любова и отвел глаза.
Этот жест в буквальном смысле слова обрывал разговор. Вежливость тре-
бовала, чтобы Любов тоже отвернулся. Но это значило бы остаться в пусто-
те. Старый Тубаб даже не поглядел в его сторону, селение не пожелало его
заметить. И вот теперь - Селвер, который был его другом.
- Селвер, эти убийства в Келм-Дева? может быть, ты думаешь, что они
встали между нами? Но это не так. Может быть даже, они нас сблизили. А
твои соплеменники все освобождены, и, значит, эта несправедливость тоже
нас больше не разделяет. Но если она стоит между нами, как всегда стоя-
ла, так я же? я все тот же, каким был раньше, Селвер.
Атшиянин словно не услышал. Его лицо с большими глубоко посаженными
глазами, сильное, изуродованное шрамами, в маске шелковистой короткой
шерсти, которая совершенно точно следовала его контурам и все же смазы-
вала их, это лицо хмуро и упрямо отворачивалось от Любова. Вдруг Селвер
оглянулся, словно против воли:
- Любов, тебе не надо было сюда прилетать. И уезжай из Центра не поз-
же чем через две ночи. Я не знаю, какой ты. Лучше бы мне было никогда
тебя не встречать.
И он ушел, шагая упруго и грациозно, словно длинноногая кошка,
мелькнул зеленым проблеском среди темных дубов Тунтара и исчез. Тубаб
медленно пошел за ним следом, так и не взглянув на Любова. Дождь легкой
пылью беззвучно сеялся на дубовые листья, на узкие тропки, ведущие к
Мужскому Дому и к речке. Только внимательно вслушиваясь, можно было уло-
вить музыку дождя, слишком многоголосую, чтобы ее воспринять, - единый
бесконечный аккорд, извлекаемый из струн всего леса.
- Селвер-то бог, - сказала старая Шеррар. - А теперь иди посмотри се-
ти.
Любов отклонил ее приглашение. Остаться было бы невежливо и недипло-
матично, да и во всяком случае слишком для него тяжело.
Он пытался убедить себя, что Селвер отвернулся не от него - Любова,
но от землянина. Но это не составляло никакой разницы и не могло служить
утешением.
Он всегда испытывал неприятное удивление, вновь и вновь убеждаясь,
насколько он раним и какую боль испытывает от того, что ему причиняют
боль. Он стыдился такой подростковой чувствительности - пора бы уж стать
более толстокожим.
Он простился со старушкой, чей зеленый мех сверкал и серебрился дож-
девой пылью, и она с облегчением вздохнула. Нажимая на стартер, он не-
вольно улыбнулся при виде того, как она ковыляет к деревьям, подпрыгивая
от спешки, словно лягушонок, ускользнувший от змеи.
Качество - это важное свойство, но не менее важно и количество -- со-
отношение размеров. У нормального взрослого тот, кто много меньше его,
может вызвать высокомерие, презрительную снисходительность, нежность,
желание защитить и опекать или желание дразнить и мучить, но любая из
этих реакций будет нести в себе элемент отношения взрослого к ребенку, а
не к другому взрослому. Если к тому же такой малыш покрыт мягким мехом,
возникает реакция, которую Любов мысленно назвал "реакцией на плюшевого
мишку". А из-за ласковых прикосновений, входивших в систему общения ат-
шиян, она была вполне естественной, хотя по сути неоправданной. И, нако-
нец, неизбежная "реакция на непохожесть" - подсознательное отталкивание
от людей, которые выглядят непривычно.
Но помимо всего этого, атшияне, как и земляне, порой попросту выгля-
дели смешно. Некоторые действительно немного смахивали на лягушек, сов,
мохнатых гусениц. Шеррар была не первой старушкой, спина которой вызыва-
ла у Любова улыбку?
"В том-то и беда колонии, - думал он, взлетая и глядя, как Тунтар и
его облетевшие плодовые сады тонут в море дубов. - У нас нет старух. Да
и стариков тоже, если не считать Донга, но и ему не больше шестидесяти.
А ведь старухи - явление особое: они говорят то, что думают. Атшиянами
управляют старухи - в той мере, в какой у них вообще существует управле-
ние. Интеллектуальная сфера принадлежит мужчинам, сфера практической де-
ятельности - женщинам, а этика рождается из взаимодействия этих двух
сфер. В этом есть своя прелесть, и такое устройство себя оправдывает -
во всяком случае у них. Вот бы департамент догадался вместе с этими пыш-
ногрудыми соблазнительными девицами прислать еще двух-трех бабушек! Нап-
ример, та девочка, с которой я ужинал позавчера: как любовница очарова-
тельна и вообще очень мила, но - Боже мой! - она ведь еще лет сорок не
скажет мужчине ничего дельного и интересного?"