ку какая-то птица прощебетала: "Вет-вет?", словно проверяя, как это зву-
чит.
- Явь мира сейчас очень плохая, - сказала одна из Старых Женщин, по-
тирая ревматическое колено.
С большого дуба, отмечавшего северную окраину селения, взлетел серый
коршун и, развернув крылья, лениво повис на восходящем потоке теплого
утреннего воздуха. Возле каждого селения обязательно было гнездо этих
коршунов, исполнявших обязанности мусорщиков.
Через рощу пробежал толстый малыш, за которым гналась сестра, немно-
гим его старше. Оба пищали тоненькими голосами, точно летучие мыши.
Мальчик упал и заплакал. Девочка подняла его, вытерла ему слезы большим
листом, и, взявшись за руки, они убежали в лес.
- Среди них был один, которого зовут Любов, - сказал Селвер, повер-
нувшись к Старшей Хозяйке. - Я говорил про него Коро Мена, но не тебе.
Когда тот убивал меня, Любов меня спас. Любов меня вылечил и освободил.
Он хотел знать про нас как можно больше, и потому я говорил ему то, о
чем он спрашивал, а он говорил мне то, о чем спрашивал я. И один раз я
спросил его, как его соплеменники продолжают свои род, если у них так
мало женщин. Он сказал, что там, откуда они прилетели, половина его соп-
леменников - женщины, но мужчины привезут их сюда, только когда пригото-
вят для них место на Сорока Землях.
- Только когда мужчины приготовят место для женщин? Ну, им долгонько
придется ждать! - сказала Эбор Дендеп. - Они похожи на людей из Вязовых
Снов, которые идут спиной вперед, вывернув головы. Они делают из леса
сухой песок на морском берегу (в их языке не было слова "пустыня") и го-
ворят, будто готовят место для женщин! Лучше бы женщин выслали вперед.
Может быть, у них Великие Сны видят женщины, кто знает? Они идут вперед
спиной, Селвер. Они безумны.
- Весь народ не может быть безумным.
- Но ты же сказал, что они видят сны, только когда спят, а если хотят
видеть их наяву, то принимают отраву, и сны выходят из повиновения, ты
же сам говорил? Есть ли безумие больше? Они не отличают яви сна от яви
мира, точно младенцы. Может быть, убивая дерево, они думают, что оно
вновь оживет!
Селвер покачал головой. Он по-прежнему говорил со Старшей Хозяйкой,
словно они с ней были в роще одни - тихим, неуверенным, почти сонным го-
лосом.
- Нет, смерть они понимают хорошо? Конечно, они видят не так, как мы,
но о некоторых вещах они знают больше и разбираются в них лучше, чем мы.
Любов понимал почти все, что я ему говорил. Но из того, что он говорил
мне, я не понимал очень многого. И не потому, что я плохо знаю их язык.
Я его знаю хорошо, а Любов научился нашему языку. Мы записали их вместе.
Но часть того, что он мне говорил, я не пойму никогда. Он сказал, что
ловеки не из леса. Он сказал это совершенно ясно. Он сказал, что им ну-
жен лес: деревья взять на древесину, а землю засеять травой. - Голос
Селвера, оставаясь негромким, обрел звучность. Люди среди серебристых
стволов слушали как завороженные. - И это тоже ясно тем из нас, кто ви-
дел, как они вырубают мир. Он говорил, что ловеки - такие же люди, как
мы, что мы в родстве, и, быть может, в таком же близком, как рыжие и се-
рые олени. Он говорил, что они прилетели из такого места, которое больше
не лес: деревья там все срубили. У них есть солнце, но это не наше солн-
це, а наше солнце - звезда. Все это мне не было ясно. Я повторяю его
слова, но не знаю, что они означают. Но это неважно. Ясно, что они хотят
наш лес для себя. Они вдвое нас выше и гораздо тяжелее, у них есть ору-
жие, которое стреляет много дальше нашего и изрыгает огонь, и есть не-
бесные лодки. А теперь они привезли много женщин, и у них будут дети.
Сейчас их здесь две-три тысячи, и почти все они живут на Сорноле. Но ес-
ли мы прождем поколение или два, их станет вдвое, вчетверо больше. Они
убивают мужчин и женщин, они не щадят тех, кто просит о жизни. Они не
ищут победы пением. Свои корни они где-то оставили - может быть, в том
лесу, откуда они прилетели, в их лесу без деревьев. А потому они прини-
мают отраву, чтобы дать выход своим снам, но от этого только пьянеют или
заболевают. Никто не может твердо сказать, люди они или нелюди, в здра-
вом они уме или нет, но это неважно. Их нужно изгнать из леса, потому
что они опасны. Если они не уйдут сами, их надо выжечь с Земель, как
приходится выжигать гнездо жалящих муравьев в селениях. Если мы будем
ждать, выкурят и сожгут нас. Они наступают на нас, как мы - на жалящих
муравьев. Я видел, как женщина? Это было, когда они жгли Эшрет, мое се-
ление? Она легла на тропе перед ловеком, прося его о жизни, а он насту-
пил ей на спину, сломал хребет и отшвырнул ногой, как дохлую змею. Я сам
это видел. Если ловеки - люди, значит, они не способны или не умеют ви-
деть сны и поступать по-людски. Они мучаются и потому убивают и губят,
гонимые внутренними богами, которых пытаются вырвать с корнем, от кото-
рых отрекаются, вместо того чтобы дать им свободу. Если они люди, то
плохие - они отреклись от собственных богов и страшатся увидеть во мраке
собственное лицо. Старшая Хозяйка Кадаста, выслушай меня! - Селвер встал
и выпрямился. Среди сидящих женщин он казался очень высоким. - Я думаю,
для меня настало время вернуться в мою землю, на Сорноль, к тем, кто
изгнан, и к тем, кто томится в рабстве. Скажи всем, кому в снах видится
горящее селение, чтобы они шли за мной в Бротер.
Он поклонился Эбор Дендеп и пошел по тропинке, ведущей из березовой
рощи. Он все еще хромал, и его плечо было перевязано, но шаг его был
быстрым и легким, а голова гордо откинута, и казалось, что он сильнее и
крепче здоровых людей. Юноши и девушки безмолвно пошли следом за ним.
- Кто это? - спросила вестница из Третата, провожая его взглядом.
- Тот, для кого была твоя весть, Селвер из Эшрета, бог среди людей.
Тебе когда-нибудь доводилось видеть богов, дочка?
- Когда мне было десять лет, в наше селение приходил Флейтист.
- А, старый Эртель! Да-да. Он был сыном моего Дерева и, как я, родом
из Северных долин. Ну, так теперь ты увидела еще одного бога, и более
великого. Расскажи о нем в Третате.
- А какой он, этот бог, матушка?
- Новый, - ответила Эбор Дендеп своим сухим старческим голосом. - Сын
лесного пожара, брат убитых. Он тот, кто не возрождается. Ну а теперь
ступайте отсюда, все ступайте. Узнайте, кто уходит с Селвером, соберите
им на дорогу припасы. А меня пока оставьте тут. Меня томят дурные пред-
чувствия, точно глупого старика. Мне надо уйти в сны?
Вечером Коро Мена проводил Селвера до того места среди бронзовых ив,
где они встретились в первый раз. За Селвером на юг пошло много людей,
больше шестидесяти - редко кому доводилось видеть, чтобы столько людей
вместе шли куда-то. Об этом будут говорить все, и потому еще многие и
многие присоединятся к ним по дороге к морской переправе на Сорноль. Но
на эту ночь Селвер воспользовался своим правом Сновидца быть одному. Ос-
тальные догонят его утром, и тогда в гуще людей и поступков у него уже
не будет времени для медленного и глубокого течения Великих Сновидений.
- Здесь мы встретились, - сказал старик, останавливаясь под пологом
плакучих ветвей и поникших листьев, - и здесь расстаемся. Люди, которые
будут потом ходить по нашим тропам, наверное, назовут эту рощу рощей
Селвера.
Селвер некоторое время ничего не говорил и стоял неподвижно, как дре-
весный ствол, а серебро колышущихся листьев вокруг него темнело и темне-
ло, потому что на звезды наползали тучи.
- Ты более уверен во мне, чем я сам, - наконец сказал он. Только го-
лос во мраке.
- Да, Селвер? Меня хорошо научили уходить в сны, а кроме того, я
стар. Теперь я почти не ухожу в сны ради себя. Зачем? Что может быть но-
во для меня? Все, чего мне хотелось от моей жизни, я получил, и даже
больше. Я прожил всю мою жизнь. Дни, бесчисленные, как листья леса. Те-
перь я дуплистое дерево, живы лишь корни. И потому я вижу в снах только
то, что видят все. У меня нет ни грез, ни желаний. Я вижу то, что есть.
Я вижу плод, зреющий на ветке. Четыре года он зреет, этот плод дерева с
глубокими корнями. Четыре года мы все боимся, даже те, кто живет далеко
от селений ловеков, кто видел ловеков мельком, спрятавшись, или видел
только их летящие лодки, или смотрел на мертвую пустоту, которую они ос-
тавляют на месте мира, или всего лишь слышал рассказы об этом. Мы все
боимся. Дети просыпаются с плачем и говорят о великанах, женщины не ухо-
дят торговать далеко, мужчины в Домах не могут петь. Плод страха зреет.
И я вижу, как ты срываешь его. Ты. Все, что мы боялись узнать, ты видел,
ты изведал - изгнание, стыд, боль. Крыша и стены мира обрушены, матери
умирают в страданиях, дети остаются необученными, непригретыми? В мир
пришла новая явь - плохая явь. И ты в муках изведал ее всю. И ушел
дальше всех. В дальней дали, у конца черной тропы, растет Дерево, а на
нем зреет плод. И ты протягиваешь к нему руку, Селвер, ты срываешь его.
А когда человек держит в руке плод этого Дерева, чьи корни уходят глуб-
же, чем корни всего леса, мир изменяется весь. Люди узнают об этом. Они
узнают тебя, как узнали мы. Не нужно быть стариком или Великим Сновид-
цем, чтобы узнать бога. Там, где ты проходишь, пылает огонь, только сле-
пые не видят этого. Но слушай, Селвер, вот что вижу я и чего, быть мо-
жет, не видят другие, и вот почему я тебя полюбил: я видел тебя в снови-
дениях до того, как мы встретились здесь. Ты шел по тропе, и позади тебя
вырастали юные деревья - дуб и береза, ива и остролист, ель и сосна,
ольха, вяз, ясень в белых цветках, все стены и крыши мира, обновленные и
вовеки обновляющиеся. А теперь прощай, мой бог и мой сын, и да не кос-
нется тебя опасность. Иди.
Селвер шел, а мрак сгущался все плотнее, и даже его глаза, привыкшие
видеть ночью, уже не различали ничего, кроме сгустков и изломов черноты.
Начал сеяться дождь. Он отошел от Кадаста всего на несколько километров,
а надо либо зажечь факел, либо остановиться. Он решил остановиться и
ощупью нашел удобное место между корнями гигантского каштана. Он сел,
прислонившись к кряжистому стволу, который словно еще хранил частицу
солнечного тепла. Мелкие дождевые капли, невидимые в темноте, стучали по
листьям сверху, падали на его плечи, шею и голову, защищенные густым
шелковистым мехом, на землю, на папоротники и кусты вокруг, на все
листья в лесу и близко, и далеко. Селвер сидел так же неподвижно и тихо,
как и серая сова на суку над ним, но он не спал и широко открытыми гла-
зами вглядывался в шелестящий дождем мрак.
Глава 3
У капитана Раджа Любова болела голова. Боль возникала где-то в мышцах
правого плеча и нарастающей волной прокатывалась вверх, разрешаясь гро-
мовым ударом над правым ухом. Центр речи расположен в коре левого полу-
шария головного мозга, подумал он, но сказать это вслух не смог бы. У
него не было сил ни говорить, ни читать, ни спать, ни думать. Кора - ды-
ра. Мигрень - шагрень, о-о-о! Да, конечно, его еще в университете лечили
от головных болей, и потом, когда он проходил в армии обязательный про-
филактический психотерапевтический курс, но, улетая с Земли, он захватил
с собой несколько капсул эрготамина - на всякий случай. И уже принял
две, а также анальгетик "ангел-цветик", и транквилизатор, и пищевари-
тельную таблетку, чтобы нейтрализовать действие кофеина, нейтрализующего
действие эрготамина, однако сверло по-прежнему вгрызалось в череп изнут-
ри, над правым ухом, под буханье литавр. Ухо, муха, боль, станиоль. Гос-
поди помилуй, пойди по мылу? Что делают атшияне, когда у них мигрень? Да
не может у них быть мигрени! Они бы еще за неделю сняли напряжение, уйдя
в сны. И ты попробуй? попробуй уйти в грезы. Начни, как учил тебя Сел-
