Окованные бронзой двери Директората рухнули с грохотом, которого
никто не услышал. Толкаясь, давя друг друга, люди кинулись к ним, чтобы
скрыться от стального дождя. Они сотнями проталкивались в огромные мра-
морные залы; некоторые пригибались и прятались в первую попавшуюся нишу,
другие пробивались дальше, чтобы пройти насквозь и выйти черным ходом,
третьи оставались, чтобы до прихода солдат переломать все, что удастся. Когда
солдаты пришли, промаршировали в своих аккуратных черных мундирах вверх
по ступеням среди мертвых и умирающих мужчин и женщин, они увидели на
высокой, серой, отполированной стене огромного вестибюля слово, написанное
на высоте глаз человека широкими мазками крови: ДОЛОЙ.
Солдаты выстрелили в мертвеца, лежавшего ближе всего к надписи; а
когда Директорат снова привели в порядок, это слово смыли со стены водой,
мылом и тряпками, но оно осталось; оно было сказано; оно обрело значение.
Шевек понял, что идти дальше с его спутником невозможно -- тот все
больше слабел и начал спотыкаться. Идти было некуда, но надо было уйти по-
дальше от Капитолийской Площади. Остановиться тоже было негде. На буль-
варе Месээ толпа дважды пыталась оказать полиции сопротивление, но позади
полиции шли армейские бронемашины, которые погнали людей вперед, к Ста-
рому Городу. Оба раза черные мундиры не стали стрелять, хотя с других улиц
доносились выстрелы. Вертолеты с грохотом кружили над улицами, уйти от
них было невозможно.
Спутник Шевека шел с трудом, дышал судорожно, со всхлипами, и хва-
тал воздух открытым ртом. Шевек уже несколько кварталов наполовину вел
его, наполовину тащил на себе, и теперь они далеко отстали от основной части
толпы. Пытаться догнать ее было бесполезно.
-- Сюда, садись сюда,-- сказал он раненому и помог ему сесть на верх-
нюю ступеньку входа в какой-то подвальный склад, поперек закрытых ставен
которого было крупно написано мелом: БАСТУЕМ. Он спустился к двери под-
вала и дернул ее; она была заперта. Все двери были заперты. Собственность бы-
ла частной. Шевек поднял кусок камня, отломавшийся от угла ступеньки и сбил
с двери висячий замок -- не украдкой, не мстительно, а с уверенностью челове-
ка, отпирающего дверь своего дома. Он заглянул в подвал. Там было полно ка-
ких-то ящиков и не было людей. Он помог своему спутнику сойти по ступень-
кам, закрыл за собой дверь и сказал:
-- Садись сюда. А если хочешь, ложись. Я посмотрю, нет ли воды.
В подвале, по-видимому, был химический склад: В нем был установлен
длинный ряд раковин и была система пожарных шлангов. Когда Шевек вернул-
ся к раненому, тот был без сознания. Он воспользовался этим, чтобы обмыть
ему руку струйкой воды из шланга и осмотреть рану. Дело обстояло хуже, чем
он предполагал. В руку, видимо, попало несколько пуль, оторвав два пальца и
изуродовав ладонь и запястье. Из раны, как зубочистки, торчали осколки раз-
дробленной кости. Когда с вертолетов начали стрелять. этот человек стоял ря-
дом с Шевеком и Маэддой; попавшие в него пули отбросили его к Шевеку, и он
ухватился за него, чтобы не упасть. Шевек обхватил его за плечи и держал так
все время, пока они уходили через Директорат; в этой первой дикой давке дво-
им было легче устоять на ногах, чем одному.
Он сделал все что смог, чтобы остановить кровотечение, наложив жгут,
и чтобы перевязать или хотя бы прикрыть рану, и напоил раненого. Шевек не
знал, как его зовут; судя по нарукавной повязке, он был членом СРС; на вид он
был ровесником Шевека -- лет сорок, может быть, чуть постарше.
На Юго-Западе, на заводах Шевеку приходилось видеть людей, у кото-
рых ранения от несчастных случаев были куда тяжелее, чем это, и он знал, что
человек может перенести невероятно тяжелые травмы и боль и выжить. Но там
раненым оказывали помощь. Там был хирург, чтобы сделать ампутацию, плаз-
ма, чтобы компенсировать потерю крови, постель, чтобы уложить пострадав-
шего.
Он сел на пол рядом с раненым, который теперь был в полусознании от
шока, и стал оглядывать стоявшие вокруг штабеля ящиков, длинные темные
проходы между ними, беловатый отблеск дневного света из зарешеченных, уз-
ких, как щели, окон в стене фасада, белые полосы селитры на потолке, следы са-
пог рабочих и колес тележек на пыльном цементном полу. Только что сотни ты-
сяч людей пели под открытым небом; прошел час -- и вот двое прячутся в подва-
ле.
-- Вы достойны презрения,-- по-правийски сказал Шевек своему спутни-
ку.-- Вы не умеете держать двери открытыми. Вы никогда не будете свободны-
ми.
Он на время ослабил жгут, потом встал, прошел по темному подвалу к
двери и поднялся на улицу. Бронемашины уже прошли. По улице торопливо,
опустив голову, как по вражеской территории, проходили отставшие от демон-
страции люди; их было очень мало. Шевек тщетно пытался остановить двоих;
третий, наконец, остановился на его оклик.
-- Мне нужен доктор, там раненый. Вы можете прислать сюда доктора?
-- Лучше заберите его отсюда.
-- Помогите мне вынести его.
Прохожий заспешил дальше.
-- Они идут сюда,-- крикнул он через плечо.-- Лучше сматывайтесь!
Больше прохожих не было, и вскоре Шевек увидел в дальнем конце ули-
цы шеренгу черных мундиров. Он вернулся в подвал, закрыл дверь и снова усел-
ся на пыльный пол рядом с раненым. "Черт",-- сказал он.
Через некоторой время он достал из кармана рубашки блокнот и начал
его штудировать.
В конце дня, осторожно выглянув наружу, Шевек увидел стоящую попе-
рек улицы бронемашину; две другие перегораживали перекресток. Этим и объ-
яснялись крики, которые он недавно слышал: это, должно быть, солдаты отда-
вали друг другу приказания.
Атро однажды объяснил ему, как это делается: сержанты имеют право
отдавать приказания рядовым, лейтенанты -- сержантам и рядовым, капита-
ны... и так далее, и так далее, вплоть до генералов, которые имеют право отда-
вать приказания всем остальным, а им самим не может отдавать приказания
никто, кроме главнокомандующего. Шевек тогда слушал с недоверчивым от-
вращением.
-- И вы называете это организацией? -- спросил он Атро.-- И даже дис-
циплиной? Но это же ни то, ни другое. Это необычайно малоэффективный ме-
ханизм принуждения -- нечто вроде паровой машины Седьмого Тысячелетия!
Что можно сделать стоящего при помощи такой негибкой и хрупкой структу-
ры?
Это дало Атро возможность доказать, что война полезна, так как вос-
питывает в людях храбрость и выпалывает непригодных, как сорняки; но само
направление его аргументов вынудило его признать эффективность партизан-
ских отрядов, организованных снизу, подчиняющихся собственной дисциплине.
-- Но это эффективно только тогда, когда люди думают, что воюют за
что-то свое, собственное, знаете ли, за свой родной дом или за какую-нибудь
идею,-- сказал тогда старик, Шевек не стал больше спорить. Теперь он продол-
жал свой спор, сидя в темнеющем подвале среди штабелей ящиков с реактивами
без этикеток. Он объяснил Атро, что теперь он понимает, почему армия органи-
зована именно так. Это действительно совершенно необходимо. Раньше он не
понимал, что цель состоит в том, чтобы дать возможность людям с пулеметами
без затруднений убивать безоружных мужчин и женщин, когда им велят это де-
лать. Только он все еще не может понять, причем тут храбрость, или мужество,
или пригодность.
Когда стало еще темнее, он стал иногда обращаться и к раненому тоже.
Теперь тот лежал с открытыми глазами; раза два он застонал, как-то по-детски,
терпеливо, так, что у Шевека защемило сердце. Все время, пока они в первый
момент паники врывались с толпой в Директорат, и прорывались через него, и
бежали, а потом шли к Старому Городу, раненый мужественно старался де-
ржаться и идти самостоятельно; он спрятал раненую руку под куртку и прижал
ее к боку, и изо всех сил старался не отставать и не задерживать Шевека. Когда
он застонал во второй раз, Шевек взял его за здоровую руку и прошептал:
-- Не надо, не надо, брат,-- просто потому, что не мог слышать, как тот
мучается, не имея возможности ничем ему помочь. Раненый, должно быть, по-
думал, что Шевек имеет в виду, что его стоны могут выдать их полиции, поэто-
му он слабо кивнул и плотно сжал губы.
Они провели в подвале трое суток. Все это время в районе склада то и
дело вспыхивала стрельба, а квартал бульвара Месээ по-прежнему был блоки-
рован армией. Возле этого квартала стрельбы не было ни разу, а солдат было
очень много, так что у скрывавшихся не было никаких шансов выбраться из
подвала, не сдавшись военным. Однажды, когда раненый был в сознании, Ше-
век спросил его:
-- Если бы мы вышли к полиции, что бы они с нами сделали?
Его товарищ улыбнулся и прошептал:
-- Расстреляли бы.
Поскольку вокруг подвала, и вдали, и вблизи, уже несколько часов слы-
шались отдельные выстрелы, а иногда и взрывы снарядов, и тарахтение верто-
летов, его мнение было, по-видимому, вполне обосновано. Почему он улыбнул-
ся, было менее понятно.
В эту ночь, когда они бок о бок, чтобы было теплее, лежали на матраце,
который Шевек сделал из соломы, лежавшей в ящиках с реактивами, раненый
умер от потери крови. Он уже окоченел к тому времени, как Шевек проснулся, и
сел, и стал слушать тишину в этом большом темном подвале, и снаружи на ули-
це, и во всем городе -- смертную тишину.
Глава десятая
АНАРРЕС
Железнодорожные пути на Юго-Западе проложены большей частью по
насыпям на метр, а то и больше, выше равнины. На таких поднятых путях пы-
ли было меньше, и пассажирам было лучше видно запустение.
Юго-Запад был лишь одним из восьми Секторов Анарреса, в которых
отсутствовали крупные водоемы. Летом на дальнем юге таяли полярные льды,
образуя болота; ближе к экватору были только мелкие щелочные озера посреди
необъятных солончаков. Гор не было, через каждую сотню километров, или
около того, с севера на юг шла цепь холмов, иссохших, растрескавшихся, с вы-
ветренными отвесными обрывами и остроконечными вершинами. На них вид-
нелись фиолетовые и красные полосы, а на отвесных поверхностях обрывов рез-
кими серо-зелеными вертикальными полосами рос скальный мох -- растение,
выживавшее при любой жаре, любой засухе, любом ветре; эти полосы пересека-
лись с полосатым рисунком песчаника, образуя клетчатый узор. В ландшафте
не было никаких других красок, кроме буровато-серой; там, где простирались
наполовину заметенные песком солончаки, этот цвет переходил в беловатый.
Над равнинами проплывали редкие грозовые тучи, ослепительно белые на ли-
ловом небе. Дождя они не давали, только бросали тень. И позади товарного по-
езда, и впереди него, насколько хватало глаз, лежала прямая, без изгибов, на-
сыпь, а на ней -- сверкающие рельсы.
-- С Юго-Западом только одно и можно сделать,-- сказал машинист,--
поскорее его проскочить.
Его попутчик ничего не ответил, потому что спал. Голова у него тряс-
лась в такт вибрации мотора. Его руки, загрубевшие от тяжелой работы и по-
черневшие от обморожения, свободно лежали у него на коленях; его лицо, рас-
слабленное сном, было морщинистым и печальным. Он попросил подвезти его
еще в Медной Горе, а так как других пассажиров не было, машинист пригласил
его в кабину, чтобы было веселее ехать. Пассажир сразу же заснул. Машинист
время от времени поглядывал на него -- разочарованно, но сочувственно. За по-
следние годы он видел столько измотанных людей, что такое состояние стало
казаться ему нормальным.
В конце длинного дня пассажир проснулся, некоторое время смотрел не-
подвижным взглядом в окно, на пустыню, потом спросил:
-- Ты всегда ходишь в эти рейсы один?
-- Последние три-четыре года.
-- Когда-нибудь здесь ломался?
-- Пару раз. В шкафчике продуктов и воды -- в навал. А ты, кстати, не
голодный?
-- Пока нет.
-- В тот же день или назавтра из Одинокого высылают ремонтную бри-
гаду.
-- Это следующий поселок?
-- Ага. От Седепских рудников до Одинокого тысяча семьсот километ-
