тревога, голод!" -- говорил его передний мозг, вместилище интеллекта, но за-
дний мозг, нераскаянным дикарем скорчившийся сзади, в темной глубине его
черепа, твердил: "Сейчас -- еда! Сейчас -- еда! Хорошо, хорошо!"
-- Сабула видел?
-- Нет, я вчера приехал поздно ночью.-- Шевек поднял глаза на Десара
и сказал, пытаясь изобразить безразличие:
-- Таквер мобилизовали на голод; ей пришлось уехать четыре дня назад.
Десар с непритворным безразличием кивнул:
-- Слыхал. А ты слышал про реорганизацию Института?
-- Нет. А что такое?
Математик положил на стол плашмя длинные узкие ладони и стал раз-
глядывать их. Он всегда был косноязычен и изъяснялся телеграфным стилем,
собственно говоря, заикался; но словесное это заикание или психическое, Ше-
век так и не разобрался. Десар ему всегда нравился, почему -- он сам не знал, но
бывали моменты, когда Десар был ему крайне неприятен, опять-таки неизвест-
но почему. Сейчас был один из таких моментов. В выражении губ Десара, в его
опущенных глазах было что-то хитрое, как в потупленных глазах Бунуб.
-- Перетряхивают. Урезают все нефункциональное. Шипега выкинули.
Шипег был математиком; он славился своей тупостью, но так стара-
тельно подлизывался к студентам, что ухитрялся в каждой четверти обеспечить
себе один курс по требованию студентов.
-- Перевели. В какой-то региональный институт.
-- Окучивал бы он земляной холум, меньше бы вреда принес,-- сказал
Шевек. Сейчас, когда он наелся, ему стало казаться, что засуха может в конеч-
ном счете пойти на пользу социальному организму. Приоритеты опять стано-
вятся отчетливо видны. Слабость, слабые места, больные места будут выжжены,
вяло работающие органы снова начнут функционировать в полную силу, с по-
литического тела будет срезан жир.
-- Замолвил за тебя слово на институтском собрании,-- сказал Десар,
подняв взгляд, но не глядя в глаза Шевеку, потому что не мог этого сделать.
Шевек еще не знал, что он имеет в виду, но еще пока Десар говорил, Шевек уже
понял, что он врет. Он точно знал: Десар замолвил слово не за него, а против
него.
Теперь ему стало ясно, почему Десар ему порой так противен: в эти ми-
нуты он различал (до сих пор не признаваясь себе в этом) в характере Десара
элементы чистой злобы. Столь же ясно и столь же отвратительно Шевеку стало
и то, что Десар любит его и пытается обрести власть над ним. Кривые дорожки
собственнического инстинкта, лабиринты любви/ненависти для Шевека были
лишены смысла; дерзкий, нетерпимый, он проходил через их стены насквозь. Он
больше не разговаривал с математиком, а доел завтрак и пошел через квадрат
институтского двора, сквозь яркое утро ранней осени, в кабинет физики.
Он прошел в заднюю комнату, которую все называли "кабинетом Сабу-
ла", в комнату, в которой они первый раз встретились, в которой Сабул дал ему
грамматику и словарь иотийского языка.Теперь Сабул с опаской взглянул на
него через стол, снова опустил взгляд в бумаги -- занятой, погруженный в свои
мысли ученый; потом позволил своему перегруженному мозгу осознать присут-
ствие Шевека; потом стал необычайно (для него) любезен. Он выглядел поху-
девшим и постаревшим, и, встав, ссутулился больше, чем обычно, как-то прими-
рительно ссутулился.
-- Плохое время,-- сказал он.-- А? Плохое время!
-- А будет еще хуже! -- беспечно ответил Шевек.-- Как дела здесь?
-- Плохо, плохо.-- Сабул покачал седой головой.-- Плохое настало вре-
мя для чистой науки, для интеллектуалов.
-- А разве оно когда-нибудь было хорошим?
Сабул деланно хохотнул.
-- С летними рейсами с Урраса для нас что-нибудь пришло? -- спросил
Шевек, расчищая себе место на скамье. Он сел и положил ногу на ногу. За время
работы на полях Южного Взгорья его светлая кожа загорела, а покрывавший
лицо тонкий пушок выгорел так, что казался серебряным. По сравнению с Са-
булом он выглядел поджарым, и здоровым, и молодым. Они оба ощущали этот
контраст.
-- Ничего интересного.
-- Рецензии на "Принципы" не было?
-- Нет,-- ответил Сабул сварливым тоном, что было больше на него по-
хоже.
-- И писем не было?
-- Нет.
-- Странно.
-- Что тут странного? Чего ты ждал, должности лектора в Иеу-Эунском
Университете? Премии Сео Оэна?
-- Я ждал рецензий и ответов. Уже прошло достаточно времени.-- Шевек
сказал это в тот момент, когда Сабул говорил:
-- Для рецензий еще рано.
Наступило молчание.
-- Придется тебе усвоить, Шевек, что простая убежденность в своей пра-
воте еще ничего не доказывает. Я знаю, ты много потрудился над этой книгой.
Я тоже много потрудился, редактируя ее, стараясь ясно показать, что это -- не
просто безответственные нападки на теорию Последовательности, что в этой
книге есть положительные аспекты. Но если другие физики не видят в твоей ра-
боте ничего ценного, значит, надо тебе пересмотреть свою систему ценностей и
найти, в чем заключается расхождение. Если другие не видят в ней смысла, что
от нее толку? Какова ее функция?
-- Я физик, а не специалист по функциональному анализу,-- добродуш-
но сказал Шевек.
-- Каждый одонианин должен уметь анализировать функции. Тебе уже
тридцать лет, не так ли? В этом возрасте человек должен знать уже не только
свою клеточную функцию, но и органическую -- в чем состоит его оптимальная
роль в социальном организме. Тебе, может быть, приходилось думать об этом
меньше, чем большинству людей...
-- Да. Уже лет с десяти-двенадцати я знал, чем я должен заниматься.
-- То, чем хочется заниматься мальчишке, не всегда совпадает с тем, что
от него нужно его обществу.
-- Как ты сказал, мне уже тридцать лет. Для мальчишки -- староват.
-- Ты дожил до этого возраста в необычайно изолированной, защищен-
ной среде. Сначала -- Региональный Институт Северного Склона...
-- И лесопосадочные работы, и сельхозработы, и практическое обуче-
ние, и работа добровольцем с самого начала засухи; обычное количество необ-
ходимого клеггича. Да мне, собственно говоря, нравится это делать. Но и физи-
ку я люблю. К чему ты клонишь?
Сабул не отвечал, только злобно поглядывал из-под густых, маслянисто
блестевших бровей, поэтому Шевек добавил:
-- Ты уж говори прямо, потому что через мое социальное сознание тебе
до этого не добраться.
-- По-твоему, то, что ты делал здесь,-- функционально?
-- Да. "Чем более что-то организовано, тем более централен организм:
под центральностью здесь подразумевается область истинной функции". То-
мар, "Определения". Поскольку темпоральная физика пытается организовать
все, доступное человеческому пониманию, она по определению является цент-
рально-функциональной деятельностью.
-- Но она не может накормить людей.
-- Я только что шесть декад помогал это делать. Когда меня опять позо-
вут, я опять пойду. А пока буду держаться своего ремесла. Если заниматься фи-
зикой нужно, я настаиваю на своем праве делать это.
-- Не закрывай глаза на тот факт, что в данный момент заниматься фи-
зикой не нужно. Той, которой занимаешься ты. Мы должны приспосабливаться
к требованиям практики.-- Сабул поерзал на стуле. Вид у него был угрюмый и
смущенный.-- Нам пришлось освободить пять человек для получения новых на-
значений. К сожалению, должен тебе сообщить, что ты входишь в их число. Вот
так.
-- Вот так именно я и полагал,-- сказал Шевек, хотя на самом деле он
только сейчас понял, что Сабул вышвыривает его из Института. Но как только
он услышал об этом, ему показалось, что это для него не новость; и ему не хоте-
лось показать Сабулу, что он потрясен, и тем доставить ему удовольствие.
-- Против тебя сработало сочетание нескольких факторов. То, что по-
следние несколько лет твои исследования носили малопонятный, непримени-
мый на практике характер. Плюс впечатление, не обязательно справедливое, но
сложившееся у многих студентов и преподавателей Института, что как твое по-
ведение, так и твое преподавание отражают некое недовольство существующим
положением вещей, определенную степень обособления, дис-альтруизма. Об
этом говорилось на собрании. Я, конечно, выступил в твою защиту. Но я -- все-
го лишь один синдик из многих.
-- С каких это пор альтруизм стал одонианской добродетелью? -- спро-
сил Шевек.-- Ладно, неважно, я понимаю, что ты имел в виду.-- Он встал. Он
больше не мог сидеть на месте, но в остальном держал себя в руках и говорил
вполне естественным тоном.-- Насколько я понимаю, на преподавательскую ра-
боту где-нибудь в другом месте ты меня не рекомендовал?
-- А что было бы толку? -- сказал -- почти пропел -- в свое оправдание
Сабул.-- Новых преподавателей никто не берет. На всей планете преподаватели
и студенты работают плечом к плечу, борясь с угрозой голода. Конечно, этот
кризис -- не навсегда. Через год-другой мы будем вспоминать о нем с гордостью
за принесенные нами жертвы и за проделанную нами работу. Но в данный мо-
мент...
Шевек стоял прямо, спокойно, задумчиво глядя в маленькое поцарапан-
ное окошко на пустое небо. Ему страшно хотелось послать, наконец, Сабула ко
всем чертям. Но то, что он сказал, выражало иной, более глубокий импульс.
-- В сущности,-- сказал он,-- ты, вероятно, прав.-- С этими словами он
кивнул Сабулу и ушел.
Шевек сел на омнибус, который шел в центр города. Он все еще спешил,
что-то подгоняло его. Он шел по определенному маршруту и хотел дойти до
конца, дойти и отдохнуть. Он пошел в Центральное Бюро Назначений Управ-
ления Распределения Рабочей Силы, чтобы попросить назначение в общину, в
которую уехала Таквер.
РРС, со своими компьютерами и со своей сложнейшей задачей -- коор-
динировать распределение рабочей силы -- занимало целую площадь; здания, в
которых оно размещалось, были красивы, по анарресским стандартам -- вели-
чественны, с изящными, простыми обводами. Внутри в Центральном Бюро бы-
ли высокие потолки; оно напоминало сарай; в нем было полно людей, работа в
нем так и кипела, стены были увешаны объявлениями о назначениях и указани-
ями, в какой отдел или окно обращаться по тому или иному вопросу. Стоя в од-
ной из очередей, Шевек прислушивался к разговору стоявших впереди него шес-
тнадцатилетнего паренька и старика, которому было за шестьдесят. Паренек
пришел проситься добровольцем на борьбу с угрозой голода. Он был полон
благородных чувств, его переполняли чувство братства, жажда приключений,
надежда. Он был в восторге от того, что уезжает самостоятельно, оставляет де-
тство позади. Он говорил без умолку, как ребенок; голос у него еще ломался.
"Свобода, свобода!" -- звенело в его возбужденном голосе, в каждом его слове; а
ворчливый, низкий голос старика пробивался через его речи, поддразнивая, но
не угрожая, насмехаясь, но не предостерегая. Старик хвалил мальчику свободу,
возможность куда-то поехать и что-то сделать, хвалил и поддерживал в нем это
чувство, хотя и посмеивался над тем, как он важничает. Шевек слушал их с удо-
вольствием. Они прервали сегодняшнюю полосу абсурда.
Как только Шевек объяснил, куда он хочет ехать, у служащей сделалось
озабоченное лицо; она принесла атлас и развернула его на разделяющем их
барьере.
-- Вот, смотри,-- сказала она. Она была некрасивая, маленькая, с боль-
шими неровными зубами; ловкими, мягкими руками она переворачивала пест-
рые страницы атласа.-- Видишь, вот Рольни, полуостров, выступает в северную
часть Темаэнского моря. Это просто большая песчаная коса. На нем вообще
ничего нет, только вот здесь, на конце, морские лаборатории. А дальше по все-
му побережью -- сплошь болота и солончаки до самой Гармонии -- это тысяча
километров. А к западу от нее -- Прибрежные Пустоши, сплошной песок да кус-
тарник. Ближе всего к Рольни ты мог бы оказаться, если бы попал в какой-ни-
будь городок в горах; но они не подавали никаких заявок; они там как-то обхо-
дятся своими силами... Конечно, ты все равно мог бы туда поехать,-- добавила
она, чуть изменив тон.
-- Это слишком далеко от Рольни,-- ответил Шевек, глядя на карту, за-
