рвет. Он понял, что они уже приземлились, лишь когда снова прибежал Кимоэ
и поспешно повел его в офицерскую кают-компанию. Смотровой экран, на ко-
тором так долго был виден окруженный облаками и сияющий Уррас, теперь
был пуст. Комната была полна людей. Откуда они все взялись? Он был приятно
удивлен тем, что может стоять, ходить и пожимать руки. На этом он и сосредо-
точился, не вникая в смысл происходящего. Голоса, улыбки, рукопожатия, сло-
ва, имена. Его имя, снова и снова: д-р Шевек, д-р Шевек... И вот уже он и все
окружившие его незнакомцы спускаются по крытому пандусу, все голоса звучат
очень громко, слова эхом отражаются от стен. Шум голосов ослабел. Чужой
воздух коснулся его лица.
Он поднял взгляд и, ступив с пандуса на ровную землю, споткнулся и
чуть не упал. В этот момент -- промежуток между началом шага и его заверше-
нием -- он подумал о смерти; а завершив шаг, он стоял уже на новой земле.
Вокруг него был просторный, серый вечер. Голубые огни, расплывав-
шиеся в дымке, горели далеко, на другом конце лежавшего в тумане космодро-
ма. Воздух у него на лице, и руках, в ноздрях, в горле, в легких был прохладен,
влажен, полон разных ароматов, ласков. Это был воздух мира, из которого
пришел его народ. Это был воздух родины.
Когда он споткнулся, кто-то подхватил его под руку. Засверкали на-
правленные на него огни фотовспышек. Эту сцену снимали для последних изве-
стий: Первый Человек с Луны -- высокая, хрупкая фигура в толпе сановников, и
профессоров, и охранников; красивую лохматую голову он держит очень прямо
(так, что фотографам удалось поймать в объектив каждую черту), словно ста-
рается заглянуть поверх лучей прожекторов в небо, в широкое небо, затянутое
туманом, скрывающим звезды, Луну, все другие миры. Журналисты пытались
пробиться сквозь кольцо полицейских: "Д-р Шевек, не сделаете ли вы для нас
заявление, в этот исторический момент..." Их сразу же оттеснили обратно. Ок-
ружавшие его люди подталкивали его вперед. Его увели к ожидавшему его ли-
музину, до последнего момента чрезвычайно фотогеничного из-за высокого ро-
ста, длинных волос и странного выражения лица -- полного печали и узнава-
ния.
Башни города уходили вверх, в туман -- огромные лестницы расплыва-
ющихся огней. Над головой светящимися полосками, с пронзительным воем,
проносились поезда. Массивные фасады из камня и стекла выстроились вдоль
улиц, над мчавшимися, словно наперегонки, автомобилями и трамваями. Ка-
мень, сталь, стекло, электрический свет. Лиц не было.
-- Это Нио-Эссейя, д-р Шевек. Но было решено, что в самое первое вре-
мя лучше держать вас подальше от городской сутолоки. Мы едем прямо в Уни-
верситет.
В темном, с мягкой стеганой обшивкой, чреве автомобиля с ним сидели
пятеро мужчин. Они показывали ему достопримечательности, но в тумане он не
мог разобрать, какое из этих огромных, смутных, проносящихся мимо зданий --
Верховный Суд, а какое -- Национальный Музей, которое -- Директорат, а ко-
торое -- Сенат. Они переехали через какую-то реку или дельту; свет миллионов
огней Нио-Эссейя, рассеянный туманом, дрожал на темной воде позади них.
Дорога стала темнее, туман сгустился, водитель сбавил скорость. Фары автомо-
биля освещали туман впереди, словно стену, все время отступавшую перед ни-
ми. Шевек сидел, чуть наклонившись вперед и глядя на дорогу. Взгляд его не
был сфокусирован, так же, как и его мысли, но вид у него был отчужденный и
серьезный, и остальные говорили тихо из уважения к его молчанию.
Что это за тьма, еще более густая, бесконечно текущая вдоль дороги?
Деревья? Неужели они, как выехали из города, так все время и едут меж деревь-
ев? В его памяти всплыло иотийское слово: "лес". Они внезапно не въедут в пус-
тыню. Деревья все не кончались, ни на ближайшем склоне холма, ни на следую-
щем, ни на следующем... стояли в душистом холодке тумана, бесконечные, лес,
покрывающий всю планету, неслышное сплетение множества жизней, смутное
движение листьев в ночи. И вдруг, пока Шевек сидел, дивясь, автомобиль вые-
хал из тумана речной долины в более прозрачный воздух, и из темноты под
придорожной листвой на миг выглянуло лицо.
Оно было непохоже на человеческое. Оно было длиной с его руку и жут-
ко, призрачно белое. Дыхание клубами пара вылетало из того, что, должно
быть, было ноздрями, и -- пугающий, несомненный -- на лице был глаз. Боль-
шой, темный глаз, грустный, быть может, циничный? -- блеснул в свете фар и
исчез.
-- Что это было?
-- Осел, по-моему.
-- Животное?
-- Да, животное. Ну да, правильно, ей-Богу! Ведь у вас на Анарресе нет
крупных животных, правда?
-- Осел -- это вроде лошади,-- сказал другой мужчина, а еще один твер-
дым, немолодым голосом добавил: -- Это и была лошадь, таких больших ослов
не бывает.
Им хотелось разговаривать с ним, но Шевек опять не слушал. Он думал
о Таквер, о том, что значил бы для Таквер этот глубокий, сухой, темный взгляд
из темноты. Она всегда знала, что между всеми живыми существами есть нечто
общее, радовалась своему родству с рыбами в аквариумах ее лаборатории, ис-
кала опыт существования за пределами человеческого. Таквер сумела бы взгля-
дом ответить этому глазу в темноте под деревьями.
-- Там, впереди -- Иеу-Эун. Вас встречает целая толпа, д-р Шевек: сам
Президент, несколько Директоров, и, конечно, ректор, всевозможные важные
персоны. Но если вы устали, мы провернем все эти церемонии как можно быст-
рее.
Церемонии затянулись на несколько часов. После он так и не мог отчет-
ливо вспомнить их. Из маленького темного ящика-автомобиля -- его привели в
большой, ярко освещенный ящик, полный людей, сотен людей, под золотым по-
толком, с которого свисали хрустальные светильники. Его представили всем
этим людям. Все они были ниже его ростом и безволосые. Женщин было немно-
го, и все они были безволосые, даже на голове у них не было волос; в конце кон-
цов он понял, что они, должно быть, сбривают у себя все волосы -- и очень тон-
кие, мягкие, короткие волосы на теле, как у его народа, и волосы на голове. Но
отсутствие волос они восполняли изумительной одеждой, роскошного покроя и
цветов; женщины были в пышных платьях, длиной до самого пола, груди их
были обнажены, их головы, шеи, талии были украшены драгоценными камня-
ми, и кружевами, и прозрачной, как дымка, тканью; мужчины были в штанах и
куртках или блузах, алых, голубых, фиолетовых, золотистых, зеленых, с разре-
зами на рукавах, с складками кружев, или в длинных халатах, темно-красных
или темно-зеленых, расходившихся у колен, чтобы были видны белые чулки с
серебристыми подвязками. Еще одно иотийское слово всплыло в мозгу Шевека,
слово, которому он так и не сумел найти соответствия, хотя ему нравилось, как
оно звучит: "роскошь". В этих людях была роскошь. Произносились речи. Пре-
зидент Сената Государства А-Ио, человек со странными, холодными глазами,
предложил тост: "За новую эру братства между Планетами-Близнецами и за ве-
стника этой новой эры, нашего знаменитого и весьма желанного гостя, д-ра
Шевека с Анарреса!" Ректор Университета говорил с Шевеком очень любезно,
Первый Директор государства говорил с ним серьезно, его знакомили с посла-
ми, астронавтами, физиками, политиками, с десятками людей, и у каждого бы-
ли длинные титулы и почетные звания и перед именем, и после имени, и они
разговаривали с ним, и он отвечал им, но потом он совершенно не помнил, кто
что сказал, а главное -- что говорил он сам. Очень поздней ночью оказалось,
что он с маленькой группой мужчин не спеша идет под теплым дождем через
большой парк или сквер. Под ногами он чувствовал упругую живую траву; он
узнал ее, потому что несколько раз гулял в Треугольном Парке в Аббенае. Это
живое, яркое воспоминание и просторное, прохладное прикосновение ночного
ветра заставили его очнуться. Его душа вышла из тайника, где пряталась.
Его спутники привели его в какое-то здание и в комнату, которая, как
они объяснили, была "его".
Комната была большая, длиной примерно десять метров и, очевидно,
это была общая комната отдыха, потому что в ней не было ни перегородок, ни
спальных помостов; эти трое мужчин, которые все еще здесь, должно быть, его
соседи по комнате. Это была очень красивая комната отдыха: одна стена пред-
ставляла собой сплошной ряд окон, каждое отделялось от соседнего тонкой,
стройной колонной, поднимавшейся, подобно дереву, и завершавшейся двой-
ной аркой. На полу лежал темно-красный ковер, а в дальнем конце комнаты в
открытом очаге горел огонь. Шевек прошел по комнате и остановился перед ог-
нем. Он никогда раньше не видел, чтобы топили деревьями, но был уже не в со-
стоянии удивляться. Он протянул руки к приятному теплу и сел у очага на
скамью из полированного мрамора.
Самый молодой из пришедших с ним сел по другую сторону очага. Ос-
тальные двое все еще разговаривали. Они говорили о физике, но Шевек не пы-
тался понять, что они говорят. Молодой человек негромко сказал:
-- Хотел бы я знать, что вы сейчас чувствуете, д-р Шевек.
Шевек вытянул ноги и наклонился, чтобы тепло от огня попадало ему
на шею.
-- Я чувствую тяжесть.
-- Тяжесть?
-- Может быть, притяжение. Или я устал.
Он посмотрел на своего собеседника, но сквозь отблеск пламени очага
лицо его было видно нечетко, лишь сверкала золотая цепочка, да глубоким цве-
том рубина алела мантия.
-- Я не знаю вашего имени.
-- Саио Паэ.
-- Ах, да, Паэ. Я знаю ваши статьи о Парадоксе.
Он ронял слова тяжело, сонно.
-- Здесь должен быть бар, в комнатах для членов Факультета всегда есть
шкафчик с напитками. Хотите чего-нибудь выпить?
-- Воды, да.
Молодой человек принес стакан воды. остальные двое тоже подошли к
очагу. Шевек жадно выпил воду и сел, глядя на стакан в своей руке, хрупкую,
изящной формы вещицу, на золотой каемке который играл отблеск огня. Он
ощущал, что эти трое сидят или стоят рядом с ним, ощущал их отношение -- по-
кровительственное, почтительное, собственническое.
Подняв глаза, он обвел взглядом их лица, одно за другим. Все они смот-
рели на него и чего-то ждали.
-- Ну, вот, вы получили меня,-- сказал он. Он улыбнулся.-- Вы получили
своего анархиста. Что вы собираетесь с ним делать?
Глава вторая
АНАРРЕС
В белой стене -- квадратное окно. В окне -- ясное, голое небо. В центре
неба -- солнце.
В комнате -- одиннадцать младенцев, большинство из них рассажено
по-двое или по-трое в большие стеганые манежи-кроватки и шумно и суетливо
укладывается спать. На свободе оставалось только двое самых старших: один,
толстый, живой, разбирает игрушку, второй, тощий, сидит на полу в квадрате
желтого солнечного света и с тупо-серьезным выражением лица скользит взгля-
дом вверх по солнечному лучу. В передней комнате воспитательница, одногла-
зая седая женщина, беседует с высоким, печальным тридцатилетним мужчиной.
-- Матери дали назначение в Аббенай,-- говорит мужчина.-- Она хочет,
чтобы он остался здесь.
-- Значит, оставить его в яслях круглосуточно, Палат?
-- Да. Я опять перееду в общагу.
-- Не беспокойтесь, он здесь всех знает! Но ведь РРС (Управление Рас-
пределения Рабочей Силы), конечно, скоро и тебя направит туда же, где Рулаг?
Раз вы -- партнеры, и оба инженеры...
-- Да, но она... Понимаешь, на нее дал запрос Центральный Техниче-
ский Институт. А я не настолько хороший инженер. Рулаг предстоит очень
важная работа.
Воспитательница кивнула и вздохнула.
-- И все равно...! -- сказала она энергично, а больше не сказала ничего.
Отец смотрел на тощего малыша, который так заинтересовался солнеч-
ным лучом, что не замечал его присутствия в передней комнате. Толстый ма-
лыш в это время направился к тощему, быстро, хотя и довольно странной, при-
седающей походкой, причиной которой был намокший и провисший подгуз-
ник. Он подошел не то от скуки, не то по природной общительности, но, ока-
завшись в солнечном квадрате, заметил, что тут тепло. Он тяжело плюхнулся
