ли? -- с явным ехидством заметил Чифойлиск.
-- Лучший специалист, какого они сумели найти, я в этом уверен,-- без
улыбки сказал Атро и откланялся, больше не уговаривая Шевека.
С ним ушел и Чифойлиск. Оба молодых человека остались с Шевеком и
еще долго разговаривали о физике.
С огромным наслаждением и с тем же чувством глубокого узнавания, с
ощущением, что все -- именно так, как и должно быть, Шевек впервые в жизни
открыл для себя, что такое беседа на равных.
Хотя Митис была великолепным преподавателем, она так и не сумела
последовать за ним в новые области теории, которые он начал разрабатывать
при ее поддержке и поощрении. Из всех, с кем он сталкивался, единственным че-
ловеком, не уступавшим ему по подготовке и способностям, была Гвараб, но он
и Гвараб встретились слишком поздно, в самом конце ее жизни. С тех пор Ше-
век работал с многими талантливыми людьми, но, так как он не был штатным
сотрудником Аббенайского Института, ему не удавалось ознакомить их со
своей теорией достаточно глубоко; они увязали в старых проблемах, в класси-
ческой секвенциальной физике. Там ему не было равных. Здесь, в царстве нера-
венства, он наконец встретил их.
Это было откровение, освобождение. Здесь, в Университете, были все:
физики, математики, астрономы, специалисты по логике -- и они подходили к
нему или он шел к ним, и они разговаривали, и из их разговоров рождались но-
вые миры. Идея должна быть сообщена другим: написана, высказана, выполне-
на -- это лежит в ее природе. Идея -- как трава. Ей необходим свет, она любит,
чтобы было многолюдно, ей очень полезно скрещивание с другими видами, чем
больше ее топчут, тем лучше она растет.
Даже в этот первый день в Университете, с Оииэ и Паэ, Шевек понял,
что нашел то, о чем тосковал всегда, с тех самых пор, как, еще мальчишками и
на мальчишеском уровне, он, и Тирин, и Бедап, бывало, по пол-ночи разговари-
вали, дразня и вызывая друг друга на все более смелые полеты мысли. Он живо
припомнил некоторые из этих ночей. Он увидел Тирина, Тирина, говорившего:
"Если бы мы знали, каков Уррас на самом деле, может быть, кто-то из нас захо-
тел бы отправиться туда".-- А его эта идея так шокировала, что он прямо-таки
набросился на Тирина, и Тир сразу же пошел на попятный; он всегда шел на
попятный, бедная пропащая душа, но всегда оказывался прав...
Разговор прервался. Паэ и Оииэ молчали.
-- Извините,-- сказал он.-- В голове тяжело.
-- А как с притяжением? -- спросил Паэ с обаятельной улыбкой челове-
ка, который, как сообразительный ребенок, рассчитывает на свое обаяние.
-- Я не замечаю,-- ответил Шевек.-- Только вот в этих... как они называ-
ются?
-- Колени. Коленные суставы.
-- Да, колени. Функция нарушена. Но я привыкну.-- Он посмотрел на
Паэ, потом на Оииэ.-- Есть вопрос. Но я не хочу причинить обиду.
-- Не стесняйтесь, сударь,-- ответил Паэ.
Оииэ сказал:
-- Я не уверен, что вы умеете обижать.-- Оииэ не был симпатичным, как
Паэ. Даже говоря о физике, он держался как-то уклончиво, скрытно. И все же
под этой манерой держаться было что-то, чему, как казалось Шевеку, можно
было доверять; тогда как под обаянием Паэ... что скрывалось под ним? Ну, не-
важно. Он должен доверять им всем -- и будет им доверять.
-- Где женщины?
Паэ засмеялся. Оииэ улыбнулся и спросил:
-- В каком смысле?
-- Во всех смыслах. Вчера вечером, на приеме, я встречал женщин --
пять, десять -- и сотни мужчин. Эти женщины, я думаю,-- не ученые. Кто они
были?
-- Жены. Одна из них, собственно говоря,-- моя жена,-- сказал Оииэ со
своей скрытной улыбкой.
-- Где другие женщины?
-- О, сударь, это проще простого,-- торопливо ответил Паэ.-- Вы только
скажите, что вы предпочитаете, и мы вам это доставим без всяких проблем.
-- Конечно, нам приходилось слышать довольно яркие рассуждения об
анарресских обычаях, но я склонен думать, что мы сможем предоставить вам
почти все, что вы пожелаете,-- сказал Оииэ.
Шевек совершенно не понимал, о чем они говорят. Он почесал голову.
-- Значит, здесь все ученые -- мужчины?
-- Ученые? -- словно не веря своим ушам, переспросил Оииэ.
Паэ кашлянул:
-- Ученые. О, да, разумеется, все они -- мужчины. В школах для девочек
есть, конечно, преподаватели-женщины. Но им никогда не удается подняться
выше уровня Аттестата.
-- Почему?
-- Математика не дается; не способны к абстрактному мышлению; не го-
дятся они для этого. Ну, вы же знаете, процесс, который женщины называют
"думать", происходит в матке! Конечно, есть отдельные исключения. Жуткие
мозговитые бабы с атрофией влагалища.
-- А вы, одониане, разрешаете женщинам заниматься наукой? -- спросил
Оииэ.
-- Ну да, они занимаются науками.
-- Надеюсь, таких немного.
-- Ну, примерно половина.
-- Я всегда говорил,-- сказал Паэ,-- что при соответствующем подходе
девушки-лаборантки могли бы в любой ситуации очень разгрузить мужчин в
лабораториях. Фактически, они выполняют монотонную работу более ловко и
быстро, чем мужчины, они более послушны, и им не так быстро надоедает де-
лать одно и то же. Если бы мы использовали женщин, мы гораздо скорее смог-
ли бы высвободить мужчин для творческой работы.
-- Ну уж, только не в моей лаборатории,-- возразил Оииэ.-- Пусть знают
свое место.
-- Д-р Шевек, а вы считаете каких-нибудь женщин способными к опре-
деленному интеллектуальному труду?
-- И даже в большей степени, чем они -- меня. Митис, на Северном
Склоне, была моей учительницей; и еще Гвараб -- я думаю, вы о ней знаете.
-- Гвараб -- женщина? -- с неподдельным изумлением спросил Паэ и рас-
хохотался.
У Оииэ сделался недоверчиво-оскорбленный вид.
-- Конечно, по вашим именам не поймешь,-- холодно сказал он.-- Вы, я
полагаю, специально стараетесь не делать различий между полами.
Шевек кротко заметил:
-- Одо была женщина.
-- Вот именно,-- сказал Оииэ. Он не пожал плечами, но было заметно,
что он едва удержался от этого. Паэ с почтительным видом кивнул, точно так
же, как кивал, когда разболтался старый Атро.
Шевек понял, что затронул в этих мужчинах некую очень глубоко уко-
ренившуюся безличную враждебность. По-видимому, в них, как и в столах на
"Внимательном", скрывалась женщина, подавляемая, заглушаемая, превращен-
ная в животное женщина, фурия в клетке. Он не имел права дразнить их. Они
знают лишь один вид отношений -- обладание. И они -- одержимые.
-- Красивая, добродетельная женщина,-- сказал Паэ,-- вдохновляет нас;
она -- самое драгоценное, что есть на свете.
Шевек почувствовал себя крайне неловко. Он встал и подошел к окнам.
-- Ваша планета удивительно красива,-- сказал он.-- Я хотел бы увидеть
больше. Пока мне нельзя выходить, вы дадите мне книги?
-- Конечно, сударь! Какие?
-- Историю... иллюстрации... рассказы... что угодно. Может быть, это
должны быть книги для детей. Видите ли, я очень мало знаю. Мы учим про Ур-
рас в школе, но в основном -- про эпоху Одо. До этого были восемь с половиной
тысяч лет! И потом, после Заселения Анарреса прошло полтора века; с тех пор,
как последний планетолет привез последних Первопоселенцев,-- полное неведе-
ние. Мы игнорируем вас, вы -- нас. Вы -- наша история. Мы, быть может,-- ва-
ше будущее. Я хочу узнавать, не игнорировать. Поэтому я и прилетел. Мы дол-
жны знать друг друга. Мы -- не первобытные люди. Наша мораль -- уже не пле-
менная мораль, она не может быть такой. Такое неведение -- зло, из которого
произойдет зло. Поэтому я пришел, чтобы узнать.
Он говорил очень серьезно. Паэ с энтузиазмом согласился:
-- Совершенно верно, сударь! Мы все полностью согласны с вашими це-
лями!
Оииэ взглянул на него этими своими черными, непроницаемыми, оваль-
ными глазами и сказал:
-- Значит, по сути дела, вы прибыли в качестве посланника вашего об-
щества?
Шевек вернулся к камину и сел на мраморную скамью возле него, кото-
рую уже воспринимал, как свое место, свою территорию. Он чувствовал, что не-
обходима осторожность. Но еще сильнее он чувствовал ту потребность, кото-
рая через иссохшую бездну привела его сюда из другого мира, потребность в
общении, желание разрушить стены.
-- Я прибыл,-- сказал он, тщательно подбирая слова,-- в качестве синди-
ка Синдиката Инициативы -- группы, которая в последние два года разговари-
вает с Уррасом по радио. Но я, знаете ли, не являюсь послом ни от какой вла-
сти, ни от какого официального учреждения. Я надеюсь, что вы пригласили ме-
ня не в таком качестве.
-- Нет,-- сказал Оииэ.-- Мы пригласили вас как физика Шевека. Разуме-
ется, с одобрения нашего правительства и Совета Правительства Планеты. Но
здесь вы -- частный гость Университета Иеу-Эун.
-- Хорошо.
-- Но мы не были уверены, одобряет или не одобряет ваш приезд...-- он
замялся.
Шевек усмехнулся:
-- Мое правительство?
-- Мы знаем, что номинально на Анарресе нет правительства. Однако,
очевидно, администрация есть. И мы поняли так, что группа, которая вас по-
слала, ваш Синдикат, представляет собой нечто вроде фракции; возможно, ре-
волюционной фракции.
-- На Анарресе все -- революционеры, Оииэ... Административно-управ-
ленческая сеть называется КПР -- Управление Координации Производства и
Распределения. Это -- координирующая система, охватывающая все синдикаты,
федератов и отдельных лиц, выполняющих продукционную работу. Они не уп-
равляют личностями; они управляют производством. Они не имеют власти ни
поддерживать меня, ни запрещать мне. Они могут только сообщать нам обще-
ственное мнение о нас -- какое место мы занимаем в социальном сознании. Вы
спрашивали об этом? Так вот, моих друзей и меня в основном не одобряют.
Большинство людей на Анарресе не хочет узнавать об Уррасе, они боятся его и
не желают иметь ничего общего с собственниками. Я сожалею, если я груб!
Здесь ведь с некоторыми людьми то же самое, правда? Презрение, страх, пле-
менная психология. Ну и вот, я прибыл, чтобы начать это все изменять.
-- Исключительно по собственной инициативе,-- сказал Оииэ.
-- Это единственная инициатива, которую я признаю,-- с улыбкой, но
совершенно серьезно ответил Шевек.
Следующие несколько дней он провел в разговорах с навещавшими его
учеными, в чтении книг, которые принес ему Паэ, а иногда он просто стоял у
сводчатых окон, задумчиво смотрел, как в огромную долину приходит лето, и
слушал короткие, мелодичные беседы там, снаружи, в воздухе: птицы; он знал
теперь, как называются эти певцы, и как они выглядят -- он видел картинки в
книгах; до сих пор всякий раз, слыша эту песню или увидев промелькнувшее
крыло в листве, он замирал в детском восхищении.
Он ожидал, что здесь, на Уррасе он будет чувствовать себя таким чу-
жим, таким затерянным, одиноким и растерявшимся,-- но ничего подобного он
не чувствовал. Конечно, вещам, которых он не понимал, не было числа; он
только сейчас начал смутно понимать, сколько их: все это невероятно сложное
общество со всеми его государствами, классами, кастами, обычаями, с его вели-
колепной, ужасающей и бесконечной историей. И каждый отдельный человек, с
которым он сталкивался, был загадкой, был полон неожиданностей. Но они не
были теми грубыми, холодными эгоистами, какими он представлял себе рань-
ше; они были так же сложны и разнообразны, как их культура, как их ланд-
шафт; и умны; и добры. Они обращались с ним, как с братом, они делали все,
что могли, чтобы он чувствовал себя не потерянным, не чужим, а так, словно он
-- дома. И он действительно чувствовал себя, как дома. Он ничего не мог с этим
поделать. Весь этот мир, этот ласковый воздух, то, как падает на холмы солнеч-
ный свет, даже ощущение более сильного земного притяжения, доказывали ему,
что это и есть его дом, планета его народа; и что вся красота этого мира при-
надлежит ему по праву рождения.
Тишина, мертвая тишина Анарреса: он думал о ней по ночам. Там не
поют птицы. Там нет ничьих голосов, кроме человеческих. Тишина и бесплод-
