смущенно спросил, нельзя ли ему увидеть место, где похоронена Одо, его тут же
отвезли прямехонько на старое кладбище за рекой Суа; и даже позволили ре-
портерам из низкопробных газет фотографировать его, пока он стоял в тени
огромных старых ив и смотрел на ухоженную могильную плиту:
Лаиа Асиэо Одо
698-769
Быть целым -- значит быть частью;
истинное путешествие есть возвращение.
Его возили в Родарред, резиденцию Совета Правительств Планеты, вы-
ступать с речью перед пленарным советом этой организации. Он надеялся
встретить или хотя бы увидеть там инопланетян, послов Терры или Хейна, но
программа была для этого слишком насыщенной. Он очень старательно гото-
вился к своему выступлению, пропагандировавшему свободное общение и вза-
имное признание между Новым и Старым Мирами. Когда он кончил говорить,
все встали и разразились десятиминутной овацией. Респектабельные еженедель-
ники одобрительно отозвались о его речи, назвав ее "бескорыстным нравствен-
ным жестом братства между людьми, сделанным великим ученым"; но ни они,
ни популярные газеты ничего из нее не процитировали. Собственно говоря, не-
смотря на овацию, у Шевека было странное чувство, что никто ее не слушал.
Он получил много привилегий и допусков: в Научно-Исследователь-
скую Лабораторию Света, в Национальный Архив, в Лабораторию Ядерной
Технологии, в Национальную Библиотеку в Нио, на Ускоритель в Меафеде, в
Фонд Космических Исследований в Дрио. Хотя все, что он видел на Уррасе, вы-
зывало у него желание увидеть еще больше, нескольких недель такой турист-
ской жизни ему хватило: все было так захватывающее, поразительно и чудесно,
что в конце концов совершенно его подавило. Ему захотелось на некоторое вре-
мя осесть в Университете, и работать, и обдумать все это. Но напоследок он по-
просил, чтобы ему показали Фонд Космических Исследований. Когда Паэ ус-
лышал эту просьбу, у него сделался очень довольный вид.
Многое из того, что Шевек увидел за это время, вызывало у него благо-
говение, потому что было таким старым, существовало веками, даже тысячеле-
тиями. Фонд же, напротив, был новым: он был построен в последнее десятиле-
тие, со свойственными этому периоду размахом и изяществом. Архитектура его
была преувеличенно-эффектной, обилие и яркость красок били в глаза. Здания
были слишком высокими, расстояния между ними -- слишком большими. Лабо-
ратории были просторные, там было много воздуха, приданные Фонду Заводы
и цеха располагались за великолепными, состоявшими из арок и колонн порти-
ками в нео-саэтанском стиле. Ангары представляли собой большие разноцвет-
ные купола, прозрачные и фантастические. работавшие в них люди, например,
были очень спокойными и серьезными. Они увели Шевека от его обычных со-
провождающих и показали ему весь Фонд, в том числе все до одной стадии раз-
работки экспериментальной системы межзвездных полетов, начиная с компью-
теров и чертежных досок и кончая наполовину построенным звездолетом, ка-
завшимся огромным и сюрреалистическим в оранжевом, фиолетовом и желтом
свете внутри огромного геодезического ангара.
-- У вас столько всего,-- сказал Шевек человеку по имени Оэгео, инжене-
ру, который взял его на свое попечение.-- У вас столько всего, чем можно рабо-
тать, и вы так хорошо всем этим работаете. Это великолепно: координация, со-
гласованность всех работ, величие всего этого предприятия.
-- В ваших краях, небось, так не развернешься, а? -- усмехаясь, спросил
инженер.
-- Космические корабли? Наш космофлот состоит из кораблей, на кото-
рых прилетели с Урраса Первопоселенцы, построенных здесь, на Уррасе, почти
два века назад. Чтобы построить просто корабль, который возит зерно через
море, баржу, приходится целый год планировать, нужно большое усилие нашей
экономики.
Оэгео кивнул.
-- Ну, нам-то это все нипочем. Но ведь вы, знаете ли, как раз тот, кто
скажет нам, когда можно будет все это дело выкинуть, пустить на металлолом.
-- Выкинуть? Что вы имеете в виду?
-- Полеты быстрее света,-- сказал Оэгео.-- Нуль-транспортировку. Ста-
рая физика утверждает, что это невозможно. Террийцы утверждают, что это не-
возможно. Но хейниты -- а именно они, в конце концов, изобрели двигатель,
который мы сейчас применяем -- говорят, что это возможно, только не знают,
как это сделать, потому что они еще только учатся от нас темпоральной физи-
ке. Совершенно очевидно, что если это решение вообще у кого-то есть,-- у кого-
то в известных нам мирах -- то именно у вас, д-р Шевек.
Шевек посмотрел на него отстраняющим, жестким взглядом светлых,
ясных глаз.
-- Я -- теоретик, Оэгео. Не конструктор.
-- Если вы дадите теорию, объединение Последовательности и Одновре-
менности в общей теории временного поля, мы сконструируем корабли. И при-
летим на Терру, или на Хейн, или в соседнюю галактику, в тот самый миг, как
покинем Уррас! Это корыто,-- и он взглянул в другой конец ангара, где в лучах
фиолетового и оранжевого света плавал огромный остов недостроенного ко-
рабля,-- окажется таким же устаревшим, как запряженная волами телега.
-- Ваши мечты так же грандиозны, как то, что вы строите,-- сказал Ше-
век, все еще ушедший в себя и суровый. Оэгео и остальные хотели показать ему
еще многое, но вскоре он сказал с такой простотой, что ее нельзя было принять
за иронию:
-- Я думаю, вам следует отвести меня обратно к сторожам.
Так они и сделали; прощание было теплым. Шевек сел в машину и сно-
ва вышел из нее.
-- Я забыл,-- сказал он,-- есть ли время увидеть в Дрио еще только одну
вещь?
-- В Дрио больше ничего нет,-- ответил Паэ, вежливо, как всегда, и изо
всех сил стараясь скрыть раздражение, вызванное тем, что Шевек на пять часов
сбежал к инженерам.
-- Я хотел бы видеть форт.
-- Какой форт, сударь?
-- Старый замок, времен королей. Позже он служил тюрьмой.
-- Все здания такого рода снесены. Фонд полностью перестроил город.
Когда они уже сидели в автомобиле, и шофер закрывал двери, Чифой-
лиск (который, вероятно, и был источником дурного настроения Паэ) спросил:
-- Зачем вы хотели увидеть еще один замок, Шевек? Я-то думал, что вы
повидали уже столько старых развалин, что вам должно бы на некоторое время
хватить.
-- Форт в Дрио -- место, где Одо провела девять лет,-- ответил Шевек.
После разговора с Оэгео его лицо так и осталось застывшим.
-- После восстания 747-го года. Там она написала "Письма из Тюрьмы".
И "Аналогию".
-- Боюсь, что его снесли,-- сочувственно сказал Паэ.-- Дрио как город
был уже при последнем издыхании, и Фонд просто-напросто стер его с лица
земли и построил заново.
Шевек кивнул. Но когда машина ехала по шоссе вдоль реки по направ-
лению к повороту на Иеу-Эун, она проезжала мимо утеса на излучине реки
Сейссе, и на вершине утеса стояли развалины здания, тяжелого, гнетущего, не-
примиримого, с разрушенными башнями из черного камня. Невозможно было
представить себе что-либо более несхожее с роскошными, веселыми зданиями
Фонда Космических Исследований, с эффектными куполами, разноцветными
заводами, аккуратными газонами и дорожками. И ничто другое не могло при-
дать им такое сходство с кусочками цветной бумаги.
-- Это, по-моему, и есть тот самый Форт,-- заметил Чифойлиск доволь-
ным голосом, как всегда, когда ему удавалось сказать бестактность в самый не-
подходящий момент.
-- Сплошные развалины,-- сказал Паэ.-- Должно быть, он пустой.
-- Шевек, хотите остановиться и посмотреть? -- спросил Чифойлиск,
приготовившись постучать в стекло, отделявшее их от шофера.
-- Нет,-- ответил Шевек.
Он увидел то, что хотел увидеть. В Дрио все еще был Форт. Ему не было
необходимости входить в него и разыскивать камеру, в которой Одо провела
девять лет. Он знал, как выглядит тюремная камера.
Шевек взглянул вверх, на массивные темные стены, нависшие теперь
почти над самой машиной. Лицо его было по-прежнему неподвижным и холод-
ным. "Я здесь уже давно,-- говорил Форт,-- и я все еще здесь".
Когда он вернулся в свои комнаты, пообедав в Преподавательской Сто-
ловой Факультета, он сел один у незатопленного камина. В А-Ио было лето,
приближался самый длинный день года, и хотя был уже девятый час, еще не
стемнело. Небо за сводчатыми окнами все еще отливало своим дневным цветом
-- чистой, нежной голубизной. Теплый воздух был напоен ароматом скошенной
травы и мокрой от дождя земли. В Часовне, за рощей, горел свет, и слабый вете-
рок доносил едва слышные звуки музыки. Не птичьего пения, а музыки, создан-
ной человеком. Шевек прислушался. Кто-то разучивал в Часовне на фисгармо-
нии Числовые Гармонии. Шевеку они были так же знакомы, как любому урра-
сти. Одо, обновляя отношения между людьми, не попыталась обновить основ-
ные соотношения в музыке. К необходимому она всегда относилась с уважени-
ем. Анарресские Первопоселенцы оставили на Уррасе законы, созданные людь-
ми, но взяли с собой законы гармонии.
В просторной, спокойной, полной теней и тишины комнате станови-
лось все темнее. Шевек оглядел ее: идеальные двойные дуги окон, слабо побле-
скивающий за краями ковра паркет, смутно различимый изгиб каменного ка-
мина, обшитые панелями стены, восхитительные своей пропорциональностью.
Это была очень красивая и человечная комната. Это была очень старинная
комната. Этот Дом Преподавателей Факультета, как ему сказали, был построен
в 540-м году, четыреста лет назад, за двести тридцать лет до Заселения Анарре-
са. Целые поколения ученых жили, работали, беседовали, умирали в этой ком-
нате еще до того, как родилась Одо. Звуки Числовых Гармоний веками доноси-
лись сюда через газон, сквозь темную листву рощи. "Я здесь уже давно,-- гово-
рила эта комната Шевеку,-- и я все еще здесь. А ты-то что здесь делаешь?"
Ему было нечего ответить. Он не имеет права на все изящество и изоби-
лие этого мира, достигнутое, заслуженное и хранимое трудом, преданностью,
верностью его народа. Рай -- для тех, кто создает Рай. Он здесь чужой. Он -- пе-
реселенец, один из племени, отрекшегося от своего прошлого, от своей истории.
Анарресские Первопоселенцы отвернулись от Старого Мира и его прошлого,
выбрали будущее -- и только лишь будущее. Но так же неизбежно, как будущее
становится прошлым, прошлое становится будущим. Отречься -- не значит до-
стигнуть. Одониане, покинувшие Уррас, были не правы в своей отчаянной и
мужественной решимости отречься от своей истории, отказаться от возможно-
сти возвращения. Путешественник, который не хочет вернуться или послать об-
ратно свои корабли, чтобы рассказать о том, что он сумел увидеть и узнать,--
не путешественник, а всего лишь искатель приключений, и сыновья его рожда-
ются в изгнании.
Он полюбил Уррас; но что толку от его томительной любви? Он -- не
часть Урраса. Но и не часть того мира, в котором родился.
Одиночество, несомненность изоляции, которую он ощутил в первый
час пребывания на борту "Внимательного", снова вспыхнули в нем, и он понял,
что это -- его истинное состояние, истинное и безусловное, как бы он его не иг-
норировал и сколько бы ни подавлял.
Здесь он был одинок, потому что прибыл из общества, добровольно из-
бравшего изгнание. В своем собственном мире он всегда был одинок, потому
что сам себя изгнал из своего общества. Первопоселенцы сделали один шаг
прочь. Он сделал два. Он был сам по себе, потому что пошел на метафизиче-
ский риск.
И он был настолько глуп, что вообразил, будто сможет помочь сбли-
зить два мира, к которым не принадлежит.
Взгляд его привлекла синева ночного неба за окном. За расплывчатыми
темными пятнами листвы и башни Часовни, над темной линией холмов, кото-
рые ночью всегда уменьшались и отдалялись, появился и все усиливался свет,
разливалось мягкое сияние. "Луна всходит",-- подумал он с чувством благодар-
ного узнавания. Цельность времени не прерывается. Маленьким ребенком он
видел, как всходит Луна, из окна барака в Широких Равнинах, с Палатом;
мальчишкой видел ее восход над холмами; видел его над иссохшими равнинами
