шкаф куртку, убрал ботинки. Тщательно задернул занавеску стенного шкафа.
Прошел по комнате до двери: четыре шага. Еще немного неуверенно постоял, а
потом -- в первый раз в жизни -- закрыл дверь собственной комнаты.
Сабул оказался низеньким, коренастым, неряшливым сорокалетним
мужчиной. Его лицевые волосы были темнее и грубее обычного, а на подбород-
ке сгущались в настоящую бороду. На нем была тяжелая зимняя верхняя блуза,
выглядевшая так, будто он не снимал ее с прошлой зимы; рукава внизу почерне-
ли от грязи. Держался он резковато и недружелюбно.
Как он писал записки на обрывках бумаги, так и говорил обрывками
фраз. Он рычал.
Тебе придется выучить иотийский,-- прорычал он, обращаясь к Шевеку.
-- Выучить иотийский?
-- Я сказал: выучить иотийский.
-- Зачем?
-- Чтобы читать уррасские книги по физике! Атро, То, Байска, всех
этих. Никто еще не перевел этого на правийский и, скорее всего, не переведет.
Понять эти работы на Анарресе способны разве что шесть человек. На любом
языке.
-- Как я смогу выучить иотийский?
-- Грамматика и словарь!
Шевек не отступал.
-- Где мне их найти?
-- Здесь,-- проворчал Сабул. Он начал рыться в неряшливо расставлен-
ных на полках маленьких книгах в зеленых переплетах. Движения у него были
резкие и раздраженные. Разыскав на самой нижней полке два толстых, не пере-
плетенных тома, он швырнул их на письменный стол.
-- Когда сможешь читать Атро по-иотийски -- скажешь. А до тех пор
мне с тобой делать нечего.
-- Какой математикой пользуются эти уррасти?
-- Ничего такого, с чем бы тебе было не справиться.
-- Здесь кто-нибудь занимается хронотопологией?
-- Да, Турет. Можешь с ним консультироваться. Слушать курс его лек-
ций тебе не нужно.
-- Я планировал посещать лекции Гвараб.
-- Зачем?
-- Ее работа по частоте и циклам...
Сабул сел и снова встал. Он был невыносимо подвижен, и вместе с тем
он был какой-то жесткий, прямо не человек, а жук-древоточец.
-- Не трать время. В теории секвенциальности ты далеко опередил ста-
руху, а все остальные идеи, которые она выдает,-- хлам.
-- Меня интересуют принципы Одновременности.
-- Одновременность! Это каким же спекулянтским дерьмом вас там пич-
кает Митис? -- Физик свирепо уставился на Шевека, на висках под короткими
жесткими волосами у него вздулись жилы.
-- Я сам организовал совместный курс по этой теме.
-- Взрослей. Взрослей. Пора повзрослеть. Теперь ты здесь. Мы здесь за-
нимаемся физикой, а не религией. Брось мистику и стань взрослым человеком.
Сколько времени тебе понадобиться, чтобы выучить иотийский?
-- На то, чтобы выучить правийский, у меня ушло несколько лет,-- ска-
зал Шевек. До Сабула его безобидная ирония не дошла.
-- Я его выучил за десять декад. Настолько, чтобы прочесть "Введение"
То. Ах, да, черт, тебе же нужен какой-то иотийский текст. Можно взять и его.
Сейчас. Подожди.-- Он расшвырял все, что лежало в одном из переполненных
ящиков письменного стола, и наконец откопал книгу, странного вида книгу, в
синем переплете без Круга Жизни. Название было вытиснено золотыми буква-
ми и выглядело, как "Поилеа Афио-ите", что было совершенно бессмысленно, и
некоторые буквы были незнакомы Шевеку. Шевек смотрел на книгу широко от-
крытыми глазами, он взял ее из рук у Сабула, но открывать не стал. Он держал
ее, держал вещь, которую хотел увидеть, вещь, сделанную инопланетянами, по-
слание из другого мира.
Он вспомнил книгу, которую ему показывал Палат, книгу с числами.
-- Вернешься, когда сможешь ее читать,-- прорычал Сабул.
Шевек повернулся и направился к двери. Сабул зарычал погромче: --
Держи эти книги при себе! Они -- не для всеобщего употребления.
Юноша остановился, обернулся и сказал своим спокойным и довольно
застенчивым голосом:
-- Я не понимаю.
-- Никому не позволяй их читать!
Шевек ничего не ответил.
Сабул снова встал и подошел к нему вплотную.
-- Слушай. Ты теперь член Центрального Института Наук, синдик Син-
диката Физики и работаешь со мной, с Сабулом. Это тебе понятно? Привиле-
гия есть ответственность. Правильно?
-- Я должен приобрести знания, которыми я не должен делиться,-- после
короткой паузы сказал Шевек таким тоном, словно излагал суждение из обла-
сти логики.
-- Если бы ты нашел на улице взрывчатку, ты бы стал "делиться" ею с
каждым проходящим мальчишкой? Эти книги -- тоже взрывчатка. Теперь по-
нял?
-- Да.
-- Ладно.-- Сабул отвернулся, свирепо хмурясь, но эта свирепость, оче-
видно, была направлена на всех вообще, а не конкретно на Шевека.
Он принялся за изучение иотийского языка. Он работал один в 46-й
комнате -- и из-за предупреждения Сабула, и потому, что работать одному ока-
залось для него совершенно естественно.
С самого раннего возраста он сознавал, что в некоторых отношениях не
похож ни на кого из тех, с кем он сталкивался. Для ребенка сознание такой не-
похожести очень мучительно, так он не может ее оправдать, потому что еще не
успел сделать и не способен ничего сделать. Единственное, что может успоко-
ить и ободрить такого ребенка, это присутствие надежных и любящих взрос-
лых, которые тоже, в своем роде, не похожи на остальных; но у Шевека этого не
было. Его отец, безусловно, был абсолютно надежным и любящим. Каким бы
ни был Шевек, и что бы он ни сделал, Палат все одобрял и был ему предан. Но
над Палатом не тяготело это проклятие непохожести. Он был таким, как дру-
гие, для кого общение не было проблемой. Он любил Шевека, но не мог пока-
зать ему, что такое свобода, это признание одиночества каждого человека, ко-
торое лишь одно и способно преодолеть одиночество.
Поэтому Шевек привык к внутренней изоляции, смягченной ежедневны-
ми случайными контактами, неизбежными, когда живешь среди людей, и более
тесным общением с несколькими друзьями. Здесь, в Аббенае, у него не было
друзей, и, так как ему не приходилось ночевать в общей спальне, он ни с кем и
не подружился. В двадцать лет он слишком остро сознавал странности своего
склада ума и характера, чтобы быть общительным; он держался замкнуто и от-
чужденно; и его коллеги-студенты, чувствуя, что это отчуждение непритворное,
не часто пытались подойти к нему.
Скоро уединение его комнаты стало дорого ему. Он наслаждался своей
полной независимостью. Он выходил из комнаты только, чтобы позавтракать
и пообедать в институтской столовой и быстро пройтись по улицам -- это он
делал каждый день, чтобы утихомирить свои мышцы, привыкшие к ежедневной
нагрузке; а потом -- назад, в 46-ю комнату, к иотийской грамматике. Раз в од-
ну-две декады наступала его очередь участвовать в "дежурстве десятого дня" --
выполнять коммунальные работы, но люди, с которыми он дежурил, были чу-
жие, а не близкие знакомые, как это было бы в маленькой общине, так что эти
дни физического труда психологически не нарушали его изоляцию и не мешали
ему изучать иотийский язык.
Даже грамматика, сложная, алогичная и замысловатая, доставляла ему
удовольствие. Как только он набрал достаточный основной запас слов, учеба у
него пошла быстро, потому что он понимал, что он читает; он знал эту область
науки и терминологию, а когда он на чем-то застревал, то либо собственная ин-
туиция, либо математическое уравнение показывали ему, куда он забрался. Это
не всегда были места, где он бывал раньше. "Введение в темпоральную физику"
То не было учебником для начинающих. К тому времени, как Шевек добрался
до середины книги, оказалось, что он читает уже не книгу на иотийском языке,
а книгу по физике; и он понял почему Сабул велел ему прежде всего читать ра-
боты уррасских физиков, и только потом заниматься чем бы то ни было дру-
гим. Они оставили далеко позади все, сделанное на Анарресе в последние двад-
цать-тридцать лет. Самые блестящие прозрения в работах самого Сабула фак-
тически были переводом с иотийского без ссылок.
Шевек продирался через другие книги, которые Сабул выдавал ему по
одной,-- основные работы современной уррасской физики. Его жизнь стала еще
более напоминать жизнь отшельника. Он не проявлял активности в студенче-
ском синдикате и не ходил на собрания других синдикатов или федераций, кро-
ме сонной Федерации Физики. Собрания таких групп, служившие как для об-
щественной активности, так и для общения, во всякой маленькой общине были
основой жизни, но здесь, в большом городе, они казались гораздо менее значи-
тельными. Каждый конкретный человек не был для них необходим; всегда нахо-
дились другие, готовые делать нужное дело, и это у них получалось совсем не
плохо. Если не считать дежурств десятого дня и обычных дежурств по уборке
своего барака и лаборатории, Шевек мог распоряжаться своим временем, как
хотел. Он стал часто пропускать прогулки и время от времени -- завтраки и обе-
ды. Но он не пропустил ни одного занятия из единственного курса, который он
посещал -- курса лекций Гвараб по Частоте и Циклам.
Гвараб была так стара, что часто отвлекалась от темы, говорила не-
связно и непонятно. Ее лекции посещали мало и нерегулярно. Вскоре она заме-
тила, что единственный постоянный слушатель -- худой лопоухий паренек. Она
начала читать лекции для него. Светлые, умные, немигающие глаза встречались
с ее глазами, поддерживали ее, пробуждали ее; она вновь обретала кругозор, у
нее вновь появлялись вспышки гениальности. Она воспаряла, и другие студен-
ты, сидевшие на лекции, поднимали взгляд, смущенные или встревоженные, да-
же испуганные, если у них хватало ума испугаться. Гвараб видела гораздо боль-
шую вселенную, чем было способно увидеть большинство людей, и от этого они
растерянно моргали. Светлоглазый парнишка не сводил с нее взгляда, на его
лице она читала свою радость. Он принимал, он разделял с ней то, что она всю
свою жизнь пыталась отдать, и чего никто с ней ни разу не разделил. Он был ее
братом, несмотря на пропасть глубиной в пятьдесят лет, и ее искуплением.
Встречаясь в кабинетах физики или в столовой, они иногда сразу же на-
чинали говорить о физике, но иногда у Гвараб не хватало на это энергии, и
тогда им было почти не о чем говорить, потому что старуха была так же за-
стенчива, как и юноша.
-- Ты слишком мало ешь,-- говорила она ему в таких случаях. Он улы-
бался, и уши у него краснели. Ни он, ни она не знали, что еще сказать.
Через полгода после приезда в Институт Шевек принес Сабулу сочине-
ние в три страницы, озаглавленное: "Критика Гипотезы Атро о Бесконечной
Последовательности". Через декаду Сабул вернул ему работу, буркнув:
-- Переведи на иотийский.
-- Я ее сначала и написал в основном по-иотийски,-- сказал Шевек,-- по-
скольку использовал терминологию Атро. Я перепишу оригинал. А зачем?
-- Зачем? Чтобы этот чертов спекулянт Атро смог ее прочесть! В пятый
день следующей декады будет корабль.
-- Корабль?
-- Грузовик с Урраса!
Так Шевек обнаружил, что между разделенными мирами курсируют не
только нефть и ртуть, не только книги, такие, как те, что он читал, но и письма.
Письма! Письма собственникам, подданным правительств, основанных на не-
равенстве власти, людям, которых неизбежно эксплуатируют другие, и которые
сами неизбежно эксплуатируют других, потому что они согласились быть дета-
лями Государства-Машины. Разве такие люди вправду добровольно, без агрес-
сии обмениваются идеями со свободными людьми? Способны ли они действи-
тельно признать равенство и принять участие в интеллектуальной солидарно-
сти, или они просто пытаются доминировать, утверждать свою власть, обла-
дать? Мысль о том, чтобы вправду переписываться с собственниками, встрево-
жила его; но интересно было бы выяснить...
За первые полгода его пребывания в Аббенае ему пришлось сделать
столько таких открытий, что он был вынужден признаться себе, что он был
раньше -- а может быть, и сейчас остался? -- очень наивным; а умному молодо-
му человеку нелегко признать такое.
