гость. Пожалуйста, не судите о нас по экипажу этого корабля, они очень неве-
жественные, ограниченные люди... вы себе не представляете, как прекрасно вас
встретят на Уррасе. Ведь вы же -- всемирно известный, всегалактически извест-
ный ученый! И наш первый гость с Анарреса! Уверяю вас, когда мы приземлим-
ся на Пейеровом Поле, все будет совершенно иначе.
-- Я не сомневаюсь, что все будет иначе,-- сказал Шевек.
Лунный Рейс обычно занимал четыре с половиной дня в один конец, на
сей раз к обратному пути добавились пять дней адаптации для пассажира. Ше-
век и доктор Кимоэ провели их за прививками и разговорами. Капитан "Вни-
мательного" провел их, гоняя корабль по орбите вокруг Урраса и ругаясь. Ког-
да ему приходилось говорить с Шевеком, тон у него был смущенно-неуважи-
тельный. У доктора, у которого на все имелись объяснения, был готов диагноз
и на это:
-- Он привык относиться к чужеземцам, как к низшим существам, не со-
всем людям.
-- По терминологии Одо, создание псевдо-вида. Да. Я думал, что, может
быть, на Уррасе люди уже больше так не думают, раз у вас там столько разных
языков и государств, и даже есть посетители из других солнечных систем.
-- Их-то как раз очень немного, потому что межзвездные перелеты так
дороги и так медленны. Может быть, так будет не всегда,-- добавил д-р Кимоэ,
видимо, намереваясь польстить Шевеку или вызвать его на откровенность, но
Шевек не обратил на это внимания.
-- Второй помощник капитана, кажется, боится меня,-- сказал он.
-- О, у него это религиозный фанатизм. Он -- строгий эпифанист. Каж-
дый вечер вслух повторяет наизусть "Начала Веры". Совершенно закостенелый
ум.
-- Значит, он считает меня... кем?
-- Опасным атеистом.
-- Атеистом!! Почему?
-- Да потому, что вы -- одонианин с Анарреса, ведь на Анарресе нет ре-
лигии.
-- Нет религии? Разве мы, на Анарресе,-- камни?
-- Я имею в виду организованную религию -- церкви, вероисповеда-
ния...-- Кимоэ легко приходил в смятение. Как врачу, ему была свойственна
бодрая самоуверенность, но Шевек ее постоянно разрушал. Все его объяснения
после двух-трех вопросов Шевека кончались тем, что он запутывался. Для каж-
дого из них сами собой разумелись какие-то взаимосвязи, которые собеседник
был не в состоянии даже заметить. Например, эта курьезная проблема с поня-
тием "выше" и "ниже". Шевек знал, что для уррасти существенно понятие отно-
сительной высоты: в их литературе слово "выше" часто употреблялось как сино-
ним слова "лучше", тогда как анаррести написал бы: "центральнее". Но какая
связь между тем, кто выше или ниже, и тем, что кто-то -- чужеземец? Это была
загадка -- одна из сотни.
Теперь Шевеку начала становиться ясной еще одна непонятная прежде
вещь, и он сказал:
-- Понимаю. Вы не признаете религии вне церквей, так же, как не при-
знаете морали вне законов. Вы знаете, сколько я ни читал уррасских книг, а
этого я так и не понял.
-- Ну, в наши дни любой просвещенный человек признает...
-- Трудно из-за лексики.-- Шевек продолжал говорить о своем откры-
тии.-- В правийском языке слово "религия" встречается редкостно. Нет... как это
у вас... редко. Не часто применяемо. Конечно, это -- одна из Категорий: четвер-
тая Модальность. Немногим удается научиться практически выполнять все Мо-
дальности. Но модальности построены из естественных способностей разума,
вы же не можете всерьез считать, что у нас нет способностей к религии? Что мы
могли бы создавать физику, будучи отрезаны от самой глубокой связи, которая
существует между человеком и Космосом?
-- О, нет, отнюдь...
-- Вот это бы действительно означало -- превратить нас в псевдо-вид.
-- Образованные люди, безусловно, поняли бы это; но эти офицеры не-
вежественны.
-- Но разве летать в космос разрешается только фанатикам?
Такими -- изматывающими для доктора и не удовлетворяющими Шеве-
ка, но чрезвычайно интересными для обоих -- были все их разговоры. Для Ше-
века они были единственным способом исследовать новый мир, ожидавший его.
Сам корабль и мозг Кимоэ были его микроскопом. Книг на "Внимательном" не
было, офицеры избегали Шевека, а команде было приказано не попадаться ему
на глаза. Что касается мозга доктора, то, хотя доктор был человек умный и, не-
сомненно, доброжелательный, в голове у него была каша из интеллектуальных
построений, разобраться в которых Шевеку было еще труднее, чем во всех этих
переполнявших корабль штучках, приспособлениях и бытовых приборах. Эти
последние казались Шевеку забавными: всего было чересчур много, все было
стильно и хитроумно; но интерьер интеллекта Кимоэ Шевек находил не таким
комфортабельным. Идеи Кимоэ, казалось, вообще не в состоянии двигаться по
прямой; им все время требовалось обойти одно, уклониться от другого; и все
кончалось тем, что они с размаху упирались в стену. Все идеи были окружены
стенами, которых он, по-видимому, совершенно не замечал, хотя постепенно за
них прятался. За все эти дни бесед двух миров Шевек лишь однажды увидел, как
в них образовалась брешь.
Он спросил, почему на корабле нет женщин, и Кимоэ ответил, что во-
дить грузовые планетолеты -- не женское дело. Курс изучения истории и знание
трудов Одо позволили Шевеку представить себе положение вещей достаточно
ясно, чтобы понять этот тавтологический ответ, и он больше ничего не сказал.
Но доктор задал встречный вопрос, вопрос об Анарресе:
-- Д-р Шевек, правда ли, что в вашем обществе с женщинами обраща-
ются точно так же, как с мужчинами?
-- Тогда бы зря пропадало хорошее оборудование,-- со смехом ответил
Шевек, а когда до него дошла вся нелепость этой идеи, он опять засмеялся.
Доктор помедлил, видимо, обходя одно из препятствий у себя в уме, по-
том со смущенным видом сказал:
-- О, нет, я не имел в виду в сексуальном отношении... очевидно, вы...
они... Я имел в виду их социальный статус.
-- Статус -- это то же самое, что класс?
Кимоэ попытался объяснить, что такое статус, не сумел и вернулся к ис-
ходной теме.
-- Неужели действительно нет никакой разницы между мужской рабо-
той и женской работой?
-- Да нет, это ведь сугубо механическая основа для разделения труда, не
так ли? Человек выбирает работу согласно своим интересам, таланту, силам --
причем же тут его пол?
-- Мужчины физически сильнее,-- ответил доктор с профессиональной
категоричностью.
-- Да, часто; и крупнее; но какое это имеет значение, раз у нас есть ма-
шины? И даже, когда машин нет, когда приходится копать лопатой или носить
на спине, мужчины, может быть, работают быстрее -- те, что больше и сильнее,-
- но женщины могут работать дольше... Я часто жалел, что я не так вынослив,
как женщина.
Кимоэ уставился на него, потрясенный настолько, что забыл о вежливо-
сти.
-- Но утрата всего... всего женственного... изящества, утонченности,
нежности... и потеря мужчинами уважения к себе... Ведь вы же не станете утвер-
ждать, что в вашей работе женщины равны вам? В физике, в математике, по ин-
теллекту? Вы же не можете постоянно опускаться до их уровня?
Шевек сидел в уютном, мягком кресле и оглядывал офицерскую кают-
компанию. На смотровом экране, как голубовато-зеленый опал на фоне черно-
го космоса, неподвижно висел сверкающий изгиб Урраса. И этот дивно краси-
вый вид, и сама кают-компания за последние дни стали привычными для Шеве-
ка, но сейчас яркие цвета, плавные контуры кресел, скрытое освещение, столы
для игр, и телевизионные экраны, и мягкие ковры -- все это показалось ему та-
ким же чуждым, как и в первый раз, когда он их увидел.
-- По-моему, я не так уж много притворяюсь, Кимоэ,-- сказал он.
-- Конечно, мне приходилось встречать и женщин с очень высоким ин-
теллектом, женщин, которые были способны мыслить совершенно, как мужчи-
ны,-- поспешно сказал доктор, сообразив, что только что почти кричал... "Ко-
лотил руками по запертой двери и кричал",-- подумал Шевек...
Шевек сменил тему разговора, но думать о ней не перестал. Эта пробле-
ма высшего и низшего, по-видимому,-- одна из центральных в социальной жиз-
ни уррасти. Если для того, чтобы уважать себя, Кимоэ должен считать полови-
ну человечества ниже себя, то как же тогда женщины ухитряются себя уважать?
Считают, что мужчины -- ниже их? И как все это влияет на их половую жизнь?
Из трудов Одо Шевеку было известно, что двести лет назад основными сексу-
альными институтами на Уррасе были "брак" -- партнерство, санкционирован-
ное и проводимое в жизнь при помощи юридических и экономических санкций,-
- и "проституция", которая, видимо, являлась более широким понятием -- сово-
куплением в экономической модальности. Одо решительно осуждала и то, и
другое; и, однако же, Одо сама состояла в "браке"; и вообще, за двести лет эти
институты могли претерпеть большие изменения. Если он собирается жить на
Уррасе и среди уррасти, надо бы это выяснить.
Странно было, что даже секс, который столько лет был для него источ-
ником такого наслаждения, радости и утешения, за один миг превратился в не-
известную территорию, по которой он должен идти осторожно и сознавать
свое невежество; тем не менее, это было так. Предостережением ему послужила
не только странная вспышка презрения и гнева у Кимоэ, но и возникшее у него
еще раньше смутное впечатление, которое этот эпизод высветил. Когда он
впервые очутился на "Внимательном", в эти долгие часы лихорадки и отчаяния,
его беспокоило -- то доставляло удовольствие, то раздражало -- грубо-прими-
тивное ощущение: мягкость постели. Хотя это была всего лишь койка, ее мат-
рац оседал под ним с ласкающей податливостью, подчинялся ему; подчинялся
так настойчиво, что даже и теперь он, засыпая, все еще ощущал эту податли-
вость. И удовольствие, и раздражение, которые это у него вызывало, носили яв-
но эротический характер. Или все это устройство, заменяющее полотенце,-- со-
пло с горячим воздухом -- такой же эффект. Щекочет. И конструкция мебели в
офицерской кают-компании -- плавные изгибы пластмассы, в которые силой за-
гнаны непонятливые дерево и сталь, гладкость поверхности и нежность факту-
ры -- разве нет и в них слабой, но всепроникающей эротичности? Он достаточ-
но хорошо знал себя, чтобы быть уверенным, что несколько дней без Таквер,
даже при очень сильном стрессе, не должны взвинтить его до такой степени,
чтобы он начал чувствовать женщину в каждой крышке стола. Если, конечно,
там действительно нет женщины.
Неужели на Уррасе все столяры живут в вынужденном целомудрии?
Так ничего и не поняв, он перестал думать об этом: на Уррасе он скоро
и так все выяснит.
Перед тем, как они пристегнули ремни для посадки, доктор пришел к
Шевеку в каюту проверить, как идут дела всевозможные процессы иммуниза-
ции; от последней прививки -- против чумы -- Шевека мутило и пошатывало.
Кимоэ дал ему какую-то новую таблетку.
-- Это вас подбодрит при посадке,-- сказал он. Шевек стоически прогло-
тил эту гадость. Доктор покопался в своем медицинском чемоданчике и вдруг
очень быстро заговорил:
-- Д-р Шевек, я не думаю, что мне опять позволят заботиться о вашем
здоровье, хотя может быть и так, но если нет, то я хочу вам сказать, что это...
что я... что это была для меня большая честь. Но потому, что... а потому, что я
начал уважать... ценить... что просто по-человечески... что ваша доброта, ис-
тинная доброта...
У Шевека так болела голова, что сквозь эту боль не смогли пробиться
более подходящие слова, поэтому он взял Кимоэ за руку и сказал: "Так давай
встретимся снова, брат!" Кимоэ нервно потряс его руку, по обычаю уррасти, и
торопливо вышел. Когда он ушел, Шевек сообразил, что говорил с ним по-пра-
вийски, назвал его "аммар" -- брат -- на языке, которого Кимоэ не понимает.
Динамик в стене выкрикивал какие-то приказания. Шевек слушал, отре-
шенно и словно сквозь туман. От ощущений, вызванных посадкой, туман сгу-
щался; Шевек не сознавал почти ничего, кроме горячей надежды, что его не вы-
