Поминки были уже в самом разгаре. Нижний город был полупуст,
отвратителен и зловонен. Над сальными и грязными базарными
рядами висели красивые флаги. Улицы петляли, как ручьи, всякая
прогалина обращалась в помойку, редкие вывески лгали так же
бесстыдно, как казенные лозунги, - судя по наглому приглашению
девицы, высунувшейся из-за калитки с надписью "шьем только для
мужчин". Ванвейлен вспомнил чинные картинки в шемаверском храме.
"Так я и думал, - усмехнулся он, - там страна ложных имен, здесь
страна ложных отчетов..." Потом он прошел сквозь городские
ворота в Верхний город и попал совершенно в другой мир,
построенный сообразно плану и прекрасный, как тысяча богов:
стены цехов высятся, отягощенные каменными плодами, золотые
яблоки свисают с деревьев, ворота управ в предписанном узорочье:
шелестят на стенах деревья, бегут ручьи, солнце улыбается
идолам.
А на улицах каждому раздают бесплатно всякую еду: мясо, вино, и
пироги, круглые, как небо, и квадратные, как земля - поминки по
экзарху.
Ничего не жгли с государем, все раздавали народу, ибо разве
государь и народ не едины? А раздавали впятеро против обычного.
Почему?
А вот почему :
- Как на небе, так и на земле. Чем больше богов - тем
изобильней. Так и с правителями: был один смертный бог, стало
впятеро больше.
Ванвейлен дошел до управы наместника, изукрашенной малахитом и
яшмой, и увидел, что десять ее сторон одинаковы, как десять
месяцев, а триста пятьдесят восемь окон не похожи одно на
другое, как не похож день на день.
На площади перед управой лежало озеро, Серединный Океан, и в нем
виднелось сразу два дна: узорные мраморные плиты и голубое небо
с облаками.
На площади шла потеха: покойника накормили, теперь полагалось
его рассмешить; люди ходили по воздуху на веревке, и накрывались
ушами, как лопухом, бегали медведи и львы, ручные, как в яшмовом
веке, и спустились с неба боги, которые есть не что иное, как
слова справедливых постановлений.
Улицы были запружены народом. Люди были веселы и безоружны. Еше
было полно конников и варваров со значками Баршарга. Варвары
были веселы и вооружены. А в распахнутых воротах управы стоял
каменный государь Иршахчан, ростом со статую Свободы, и смотрел
вниз. Ванвейлен поднял голову и стал глядеть на государя с
головой мангусты.
- Что ты хочешь сказать, - разозлился Ванвейлен, - что империя -
худший государственный строй, не считая всех прочих?
Ему стало страшно. "Если в это готов поверить я, - подумал он, -
то какой же спрос с Арфарры?"
Крик в толпе, казалось, утроился, - Ванвейлен понял, что это
приветствовали аравана Баршарга. "Это чиновник, - подумал
Ванвейлен, - чиновник, как Арфарра, и то, что он обещает -
демагогия." Но у революции есть забавное свойство - превращать
демагогию в реальность. Особенно если тому способствует небо и
его посланцы.
Ванвейлен нащупал в рукаве рукоять пистолета. "Сейчас он пройдет
мимо меня, - подумал он. Потом - взойдет по лестнице управы.
Потом - пойдет по наружной галерее. Потом я застрелю его, и он,
наверное, упадет прямо вниз, к статуе Иршахчана. В наружной
галерее он уже будет без телохранителей, и в этом безумном крике
никто не услышит выстрела. Ванвейлен нервно облизнул губы. "Все
воспримут это как знамение", - с ужасом подумал он.
- Идиот, - сказал он себе, - идиот Бредшо! Историю здешнюю
переделывать захотел. Надеется: памятник Иршахчану снесут, а ему
поставят. А психологию он тоже переделает? Этот мир пропах
Иршахчаном. Заведут здесь космодром и демократию, а как заведут,
- найдется охотник объяснить народу всю правду про иностранных
эксплуататоров, которые нефть - выкачивают, уран забирают, а
взамен приносят чуждое народному духу. И окажемся мы, впридачу
ко всем нынешним диктатурам, нос к носу с какой-нибудь
нововейской империей, восстановившей справедливость в масштабе
планеты и теперь порывающейся восстановить ее в масштабе
Галактики...
Толпа с ревом колыхнулась вперед, ловя зерно и медные монеты, -
Араван Баршарг проходил мимо. Рядом с Ванвейленом он поднял руки
и оборотился, улыбаясь. Ванвейлен побледнел: на него глядел
Марбод Кукушонок.
То есть, конечно, не совсем Кукушонок. Баршарг был лет на
пятнадцать старше, и волосы были рыжие, и выражение лица было
другое, настолько другое, что три дня назад, при встрече,
Ванвейлен не поразился сходству. Другое, ибо араван Баршарг, без
сомнения, никогда бы не устроил жертвенного костра из оружия,
захваченного в битве, дабы не отдавать этого оружия своему
начальнику, - а Марбод Кукушонок, без сомнения, никогда бы не
стал на черном рынке торговать зерном в обороняемом им городе.
Но схожи они были несомненно. Действительно, род Белых Кречетов.
Араван Баршарг уже шел по наружной галерее, высоко и далеко,
махая руками. Ванвейлен разжал руку с пистолетом.
- Ты чего не кричишь?! Кричи - государев потомок! - сказал рядом
кто-то.
"Боже мой! - подумал Ванвейлен. - Ведь Иршахчан - тоже из рода
Кречетов..."
Баршарг исчез меж колонн. Огромные узорные ворота управы стали
тихо-тихо закрываться.
- Ур-ра аравану Баршаргу, - вместе с другими закричал Клайд
Ванвейлен.
Через полчаса Ванвейлен стоял у девятых, малых ворот управы.
- Меня прислали из усадьбы господина Даттама, - сказал он,
показывая жетон. Мне очень надо видеть его секретаря.
Стражник усмехнулся и подобрался: жетон-то у человека был, но -
ни правильных слов, ни курьерского знака.
- А кто тебя прислал? - облизнувшись, спросил он.
Ванвейлен подумал и сказал:
- Янни, дочка наместника.
- А, - заколебался стражник, - а мне-то что с того?
Ванвейлен задумался и полез в рукав.
- А правду говорят, - сказал стражник, что бумажных денег скоро
не будет?
Ванвейлен вытащил из рукава серебряный "омень".
Стражник выразительно закрыл глаза.
Через двадцать минут Ванвейлен разыскал одного из секретарей
Даттама. Тот очень удивился.
- Мне надо поговорить с членами совета.
Секретарь улыбнулся.
- Там, видите ли, обсуждают важные дела, господин Ванвейлен.
Подождите.
- Несомненно, - сказал Ванвейлен. - Там обсуждают очень важные
дела. Я, однако, боюсь, что о самом важном деле араван Баршарг
забудет доложить сегодня совету. И я бы хотел исправить его
оплошность.
Секретарь покачал головой.
- Тогда позовите господина Даттама.
Секретарь прошел через ряды стражи и вернулся с отказом.
Ванвейлен кивнул и пошел назад. Прошел две комнаты - свернул в
пустую анфиладу, пробежал через парадный кабинет наместника,
стал щупать угол... Ему повезло: пять лет назад к планировке
дворца приложил руку Арфарра, и тайный ход в серединную залу из
кабинета наместника начинался там же, где и в Ламассе.
***
Пятеро наследников собрались в центральной зале обсудить
последнюю волю экзарха и последний указ государыни Касии. Указ
сулил Варнарайну власть законного государя, справедливых
чиновников и законы Иршахчана.
Баршарг вошел в зал заседаний последним, - четверо опекунов
поспешно встали, кланяясь ему. Маленького государя в зале не
было, мальчик, наверное, где-то спал или играл с шариком.
Наместник Рехетта начал разговор с упрека:
- Вы поторопились разделить государственные земли, даже не
посоветовавшись с нами!
Баршарг ответил:
- У людей не должно быть пути назад. Если бедняк захватил земли
империи, а богач нарушил ее законы - ни один из них не изменит
нам.
Баршарг смял бумагу с государевым указом и оглядел членов
совета.
- Господа! Мы все в прошлом не очень-то любили друг друга, но
теперь наша единственная возможность уцелеть - это быть заодно,
как пять пальцев в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня
Касия не признает ни бывшего повстанца во главе провинции, ни
нынешнего посада Небесных Кузнецов.
Господин настоятель! Начальники цехов не потерпят храмовых
мастерских, а дворцовые чиновники не потерпят знаний храма!
Господин Арфарра! Новый первый министр никогда не забудет, что в
своем докладе государю вы назвали его проказой, поразившей кости
государства!
Господин Даттам! Вы самый богатый человек империи! Надо ли
напоминать вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти
жирком только для того, чтоб затем ловчее отобрать отобранное?
Араван замолчал и оглядел собравшихся.
Некогда огромные зеленые глаза Рехетты совершенно утонули в
красных шелушащихся веках, двойной подбородок заплыл кружевами.
Скосив глазки, бывший пророк глядел в витражные раздвинутые
двери. За витражами шла вокруг третьего этажа управы мраморная
галерея, полукругом охватывая внешний двор. Там, в центре двора,
стоял жертвенник со статуей Иршахчана, и плечи государя были
вровень с галереей. Мальчишка-скоморох, взобравшись по уступам,
дергал государя с головой мангусты за каменные кисточки на ушах.
Снизу бойко гоготали всадники из стражи аравана Баршарга:
карнавал сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.
Настоятель храма сидел неподвижно, спиной к раскрытым витражам,
и не обращал внимания на хохот телохранителей. "Ничего, -
подумал Баршарг, - теперь у меня найдется управа на храм и его
огненное зелье."
Арфарра, тощий и бледный, полузакрыл глаза, и на лбу у него
выступили крошечные капельки крови, как всегда, когда он
волновался.
Господин Даттам тоже сидел не шевелясь, и, верно, в последний
раз подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить
дворцовую свору, сколько проиграет, - потеряв кое-какие торговые
связи.
Араван сожалел, что не смог переговорить с этими двумя раньше.
Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди
со звезд могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои
убеждения.
В конце концов, ничто, кроме здравого смысла, не мешало словам
человека со звезд быть правдой. Араван Баршарг не имел пока
права поступить так, как если бы слова были правдой - но
надеяться-то он на это мог.
- Законы империи, - продолжал араван, - натравливали бедняков на
богачей, чтоб богачи не отобрали власть у чиновников. Теперь
бедняка и богача должна объединить ненависть к прежним законам.
Принципы управления заставляли местных чиновников шпионить друг
за другом. Теперь у нас общий враг - чиновник столицы. Между
нами и империей не может быть мира. Это все.
Араван сел. Секретарь в углу доскрипел пером и замер. Порыв
ветра донес заливистый хохот стражников, и запах жареного
жертвенного мяса смешался с ароматом "мира и спокойствия".
Настоятель недовольно потянул за кисточку, створки витража
схлопнулись и засияли заколдованными хрустальными цветами. С
высоких мраморных стен на аравана укоризненно глянули мудрые
чиновники. Чиновники в малахитовых кафтанах мерили зерно,
которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали
взамен без меры справедливость и спокойствие. Всякий горазд
сменять кувшин - на кафтан, но только чиновник умеет сменять
кувшин - на справедливость. Улыбающиеся крестьяне водили
хороводы средь праземовых и яшмовых полей. Золотое зеркальное
солнце, ощетинившись лучами, катилось по потолку с улыбкой
Иршахчана.
Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к Даттаму и
тихо зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: "Требует,
чтоб вы вышли... сию же минуту". Глаза Даттама бешено сузились,
и он что-то прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не
встал, а только выудил из рукава платочек и промокнул широкий
лоб. Зеленые его глазки забегали по сторонам и наконец уперлись
в жертвенник судье Бужве. Отдуваясь, Рехетта заговорил:
- Здесь много было сказано о выгоде и мало - о справедливости.
Двенадцать лет назад мы поднялись, чтобы уничтожить слово
"выгода". Я старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану
перед судьей Бужвой, он накажет меня, если я не успею сделать
то, что начал двенадцать лет назад. Два месяца назад экзарх
Харсома велел схватить моего секретаря. Харсома решил, что мой
секретарь - шпион государыни Касии, что это он передал
