они разорили ее, превратив приморские области в пустыню. Они
даже не собирались в большие войска, которые можно одолеть; они
были неистребимы, как воры или партизаны. Единственное, на что
хватало их сообразительности, так это производить налеты,
тщательно планируя их, как коммерческое предприятие.
Поэтому-то Арфарра приказал арестовать корабль со звериной
мордой без колебаний, как сажают в карантин разносчика чумы,
хотя понимал, что в королевстве этим арестом не преминут
воспользоваться все его противники.
Потом, ближе сошедшись с Ванвейленом, Арфарра, решил, подобно
Даттаму, что люди эти - не военные дикари, а жители городка
вроде Кадума. Наивное и слепое восхищение народовластием,
простодушная уверенность в том, что там, где не господствует
толпа, человек не может быть свободным, полное отсутствие
исторических знаний и забавное, характерное для молодого городка
противопоставление народовластия и империи. Как будто они не
могут прекрасно сосуществовать, как будто Кадум или Ламасса не
служили, сохранив все почти демократические вольности, Золотому
Государю, как будто империя не оставляла таким городам все их
обычаи: обычай магистров устраивать народу празднества, и
снабжать зерном народ во время голода, и строить за свой счет
корабли; и городские народные собрания оставались, на тот
случай, если богачи захотят от обычая уклониться.
Но когда Ванвейлен сказал: "У меня в стране, во всяком случае,
интересы богатых и бедных совпадают", - Арфарре стало страшно.
Да! Их родина не была обычным племенным полисом: один рыжий,
другой белокурый, третий сморщенный, серенький.
Их родина не была государством: они слишком почитали частную
собственность. Но все на свете повторяется, и их страна тоже -
уже была.
Тринадцать веков назад города прибрежных Розовых Гор были
обычными муниципиями, где народ радовался демократии, получал
бесплатный хлеб от добровольно жертвующих имущество богачей, и
отнюдь не спешил расширять круг граждан, участвующих в дележке.
В одном из прибрежных городков, Ланухе, богачи оказались слишком
сильны, чтобы согласиться на бесплатные раздачи, - и слишком
слабы, чтобы отказать народу. Они объяснили народу, что
бесплатный хлеб можно получить не от своих собственников, а от
чужих. Так, из желания бедняков получить хлеб, и нежелания
богачей его отдавать, родились победоносные армии города.
Город вдруг нашел выход из порочного круга, мешавшего обычной
муниципии увеличивать число граждан. Гражданство теперь давалось
не избирателям, а солдатам - и не демагогами, а военачальниками.
А те были заинтересованы в увеличении числа солдат. В войне
Город нашел безотказный социальный механизм, который позволял
увеличивать и увеличивать делимый гражданами общественный пирог.
Город подчинил половину ойкумены и наконец сам подчинился
неизбежным общественным законам. Военные методы управления
провинциями кончились военными методами управления самим
Городом. Военачальники Города провозгласили себя императорами по
образцу Северной Веи: и двести лет боролись друг с другом
империи Города и Северной Веи, различные по происхождению и
неотличимые друг от друга, пока, обессилев, не пали жертвой
народов моря.
Но начало господства Города было чудовищным. Труды его историков
были полны жалобами на безумства народного правления и жадность
богачей. Целые провинции отдавались на откуп частным лицам.
Миллионы рабов умирали в частных поместьях, - потому что нет
иного способа сделать частное хозяйство прибыльным.
Богачи скупали земли, но ускользали от налогов, - бедняки
продавали земли, но продолжали значиться податнообязанными... А
первые императоры, не спеша поначалу объявить землю
государственной собственностью, сделали обвинения в
государственной измене стандартным средством пополнения казны.
Богачи и бедняки враждуют друг с другом. Чужеземцы говорят, что
у них этого нет. Но что может объединить богачей и бедняков,
кроме жажды совместных завоеваний?
Молодой сотник прервал размышления Арфарры.
Кланяясь, он доложил: трое чужеземцев покинули ночью усадьбу
господина Даттама и отправились в посад Небесных Кузнецов.
- И что вам помешало их схватить?
- Так кто ж мог подумать, что они не побоятся ночью ехать? -
развел руками сотник и искательно глянул в глаза. - А теперь что
делать? Они уже, наверное, в Посаде. А стоит ли ради них
огорчать наместника Рехетту, и нарушать законы посада, посылая
туда стражу...
Арфарра, проведший бессонную ночь, глядел на лоснящуюся
физиономию сотника.
"Проспал! - думал он. Проспал - или взятку получил. Решил, что
карьеру делает не тот, кто трудится, а тот, кто первым прокричит
"Слава государыне Касии"...
Арфарра махнул рукой.
- Идите. И запомните: никаких своих законов в Посаде нет, законы
едины для всего государства. И велите подавать паланкин, - в час
Овцы я встречаю на пристани инспектора из столицы.
***
Вечером следующего дня новый араван разговаривал с командиром
поселения в Козьем-Гребне. Командир слушал его с неподдельным
почтением. Этот человек водил войска короля Варай Алома, и как
водил! Правда, в Варнарайне Арфарра стал - командиром без
войска. А войско Варнарайна осталось без командира.
Руки алома дрожали, пока он медленно читал указ наместника
Рехетты: преступнику Баршаргу - висеть на площади правосудия,
пока не истлеет. Многие в армии извинят смерть Баршарга, - но
надругательства над трупом не извинит никто.
- Араван Баршарг был моим другом и вашим командиром, - говорил
Арфарра. - Двенадцать лет назад мы боролись с ним плечом к плечу
против повстанцев, - а теперь вождь повстанцев, ставший
наместинком, добился его гибели.
Алом жадно глядел на Арфарру. В наступившей темноте лица нового
аравана не было видно: но что лицо, что слова, если Арфарра был
подпоясан мечом Баршарга и одет в его старый кафтан! Есть знаки,
известные людям чести: взявший меч и платье убитого отомстит за
него и продолжит его дело.
- Мы отправимся в Анхель и убьем Рехетту, - сказал алом и,
поколебавшись, прибавил, - если храм Шакуника и новые власти не
будут этому препятствовать.
Арфарра покачал головой.
- Как вы думаете, почему мой покойный друг оставил вас здесь?
Вдали от столицы, вдали от границы, вдали от больших складов - и
рядом с посадом Небесных Кузнецов?
Командир глянул на далекие пряничные домики за озером и кивнул.
Араван Арфарра вынул из рукава бумагу.
- Пусть последнее желание аравана Баршарга станет первым
распоряжением аравана Арфарры.
Командир прочитал бумагу и приказал снимать лагерь.
***
Ванвейлен сквозь прибор ночного видения смотрел, как снимают с
частокола боевые веера и значки.
- Они уходят, - сказал Ванвейлен в ладанку на шее. Одевайтесь и
спускайтесь во двор. Я там буду через полчаса.
Бредшо сидел в лодке притихший и мрачный.
Ванвейлен внезапно схватил его за плечи и повернул к уходящему
берегу.
- Видишь домики, - сказал он. - Вот они могут что-то сделать с
этой страной. Люди, которые не расточают нажитое, а берегут и
вновь вкладывают в дело. Люди, для которых честность - лучший
капитал, а труд - долг и призвание. Только они, а не любители
грязной власти и грязных денег, торговцы амулетами и законами.
Бредшо молчал, покручивая на груди серебряный крестик.
Через два часа лодка причалила к опустевшему Козьему-Гребню.
Верещали цикады, шуршали камыши, тихо и печально попискивал
аварийный передатчик. Люди продрались в середину ежевичника и
начали копать. Так было дольше, но надежней: никто не полезет в
эти колючки. Кейд стал сколачивать деревянный щит, чтоб закрыть
яму.
Через два часа люди подняли крышку грузового люка и были на
корабле.
Ванвейлен молча и с облегчением сгрузил с плеч переметную суму.
Содержимое ее в основном состояло из драгоценных камней, - не
меньше восьмой части разысканного на островах золота
превратилось в крупные и большею частью плохо ограненные камни
из страны варваров. Исключение составляли две вазы времен пятой
династии, даже не золотые, а серебряные, тончайшей работы с
изображением брачующихся птиц. Вазы глупые варвары тоже продали
на вес, - работу мастеров они совершенно не ценили, и даже не
продали, а подарили советнику Ванвейлену в обмен на какой-то
указ.
Через пять минут Ванвейлен сидел за центральным пультом,
исчисляя ущерб. Серая гофрированная кишка оксигенератора была
разрублена - неприятность на два часа работы. Центральный
дисплей вспучился неровным розовым шрамом. Реактивная пуля ушла
внутрь корабля и нагадила там еще часа на три.
Вся остальная аппаратура работала безупречно, и кошмарное ее
поведение пять месяцев назад как было, так и осталось
непонятным. Ну да, привиделся CPU корабля кошмар, люди видят
кошмары, а компьютеру, что ли, нельзя? Что тут такого, господа?
Видеокамеры, между прочим, записали все происходившее в корабле.
Ванвейлен сидел в командирском кресле, пытаясь понять, какими
глазами глядел на этот корабль покойный экзарх Варнарайна.
Стависски тихо ругался рядом. Вейцы, похозяйничав на пульте,
запустили-таки систему предполетной подготовки, - единственный
блок команд, не требовавший санкции командира корабля. Стартовые
аккумуляторы стали добросовестно подавать энергию в конвертер и
теперь, естественно, были совершенно пусты. Для зарядки нужна
была либо стационарная подпитка - грошовое удобство на любом
космодроме - либо два дня.
- Нагадили - и даже не заметили, - жаловался Стависски.
- Ничего. Мы тоже, может быть, нагадили и не заметили, - сказал
Бредшо.
- Хватит! - рявкнул Ванвейлен.
Бредшо вызвал остальной экипаж: связь работала отлично. Те
выслушали новости:
- Кроме покойника Баршарга и покойника экзарха, никто про
корабль, по-видимому, не знал. Корабль не поврежден. Груза нет
вообще, - араван Баршарг вычистил все до последнего. Приборы мы
починим к утру. Аккумуляторам нужно два дня.
- Что же мы, через два дня уберемся отсюда? - с надеждой спросил
Бредшо.
- Нет, - ответил Ванвейлен, - мы уберемся отсюда не раньше, чем
я разыщу ваши контейнеры, Сайлас.
- Что?! Вы с ума сошли?! Как мы погрузим их на корабль? Это
невозможно!
- А я не собираюсь грузить их на корабль. Я их утоплю в любом
глубоком озере. За взятку мне все устроят. А если я этого не
сделаю, то рано или поздно на них напорются. И пока я жив, этого
не будет.
***
Через час после заката, когда народ вернулся с полей, араван
Арфарра в сопровождении двух десятков всадников прибыл в посад
Небесных Кузнецов и соскочил на землю перед круглой сельской
управой, где собрался народ на вечернюю проповедь.
Посад Кузнецов! Бывшие бунтовщики, нынешние стяжатели! Язва на
теле государства, проклятое место, где не действуют
государственные законы, где вместо чиновников - выборные
старосты!
Сын Мереника покосился на вошедших и рассудил, что не подобает
прерывать заведенный чин ни ради старого знакомого, ни, тем
более, ради большого чиновника. Тем более что проповедь его,
надо сказать, была очень хороша и трактовала о том, что нынешний
режим - и есть обещанное пророком время Великого Света, и нигде
лучше народу житься не может.
- Нынче государь и народ едины, - объяснил сын Мереника, - ибо
чем зажиточней народ, тем зажиточней государство. Когда народ
приумножает, а государь охраняет умноженное, - это и есть время
Великого Света.
Собравшиеся зажигали розовые палочки и молились за свое
счастливое настоящее. Когда проповедь кончилась, новый араван
взошел на помост и сказал:
- Я рад, что в посаде теперь уважают государя и честный труд, -
но не все вами нажито честным трудом. Самые стены ваших домов
говорят об ущербе, нанесенном государю. Вы сложили их из
обломков разоренного вами города. По закону за порчу казенного
имущества полагается исправительное поселение. Но справедливость
- выше закона. Сердце государыни Касии не может не смягчиться
при мысли о страданиях двух с лишним тысяч подданных. Государыня
