Касия не хочет карать людей - она лишь требует, чтобы взятое у
государства было ему возвращено. Через два месяца город Шемавер
должен быть восстановлен.
Люди молчали ошеломленно. Кто-то выронил курительную палочку.
Запахло паленой циновкой. Подскочивший охранник затопал по полу
ногами.
- Стало быть, правду говорят, - сказал, выступив вперед,
староста: - крупное ворье не тронете, а у праведного стяжателя
все отберете?
- Мы пожалуемся наместнику Рехетте! - крикнул кто-то.
Наместнику Рехетте. Не государыне Касии. Но и - не пророку
Рехетте.
Араван Арфарра молча пошел с амвона. У порога командир-алом
что-то зашептал ему на ухо. Араван обернулся к старосте.
- Трое чужеземцев укрывались в Посаде. Где они?
- На постое у кузнеца Нуша, - ответил староста.
- Врешь. Там их нет. Постарайтесь найти их к утру, иначе вас
ждет кара за укрывательство чужеземных лазутчиков.
***
Мереников посад утонул в утреннем тумане, и они увидели друг
друга одновременно: охрана в лодочной цепи и люди в плоскодонке.
Бредшо заколебался, но было уже поздно. Большая лодка из
заграждения снялась с места и в несколько гребков сошлась борт о
борт с рассохшейся посудиной.
- Стой! Куда едешь?
Ванвейлен вглядывался в туманную муть, пахнувшую дымом
сторожевых костров и какой-то обобщенной тревогой.
- Да вот, - сказал он неопределенно, - к кузнецу Нушу. Кузнец в
Посаде хороший. Замок обещал сковать.
- Что там происходит? - спросил Бредшо.
В лодке засмеялись.
- Слышали пророчество?
Восстановит Стены Града,
Воссоздаст Великий Свет.
Вот араван Арфарра и восстанавливает стены Града.
- Какого града? - тупо спросил Ванвейлен.
- Града Шемавера, который бунтовщики разорили. Вот он и
приказал: мол, разберите дома по камушкам и положите камушки,
откуда сперли. Справедливый человек араван: и закон соблюл, и не
арестовал никого, и заодно от наместника Рехетты пустое место
оставил.
- А вы что охраняете?
- А мы смотрим, чтоб таракан из Посада не выскочил. Кто поймает
посадского - три ишевика.
Ванвейлен стал потихоньку разворачивать лодку.
- Ты куда? - удивился стражник.
- Да я думаю, мил человек, здешнему кузнецу не до моих замков...
Багор вцепился в борт мертвой хваткой.
- Тебе же сказано, - повторил стражник, - за поимку посадского -
три ишевика за человека.
- Так я же не посадский, - сказал Ванвейлен, - я же снаружи
приехал.
- А мне кажется, ты изнутри ехал, - сказал стражник, - и ночь у
кузнеца провел.
Сосед его добавил:
- За замком он! Ни свет, ни заря - за замком! Замок-то свой,
небось, в ножнах на пояс подвесишь: экий народ охочий до оружия
стал...
Рука Ванвейлена скользнула за пазуху. Бредшо напрягся. Ванвейлен
неторопливо вытащил потертую мошну, распустил веревочки и со
вздохом пересчитал девять розовых бумажек.
Глаза стражника потеплели.
- Вот теперь вижу, - сказал он, - действительно вы снаружи
ехали.
***
Молодой белобрысый парень из посада Белых Кузнецов, нивесть как
просочившийся сквозь араванову охрану, стоял в кабинете
наместника Рехетты, смущенно разглядывая то золотую вышивку на
гобеленах, то свои собственные грязные башмаки, изгадившие белый
пуховый ковер.
Его немного успокоило то, что таких, как он, в кабинете было
несколько человек: сидел оборванный монах-шой, не сводя глаз с
Рехетты, сидела востроносая сухонькая ткачиха, сидел огромный и
заскорузлый шорник, судя по рисунку куртки.
Парень понял, что в Анхеле уже знали о происшедшем в Посаде, и
без объяснений заплакал:
- За что государь разорил нас? Это же в убыток государю!
Люди вокруг Рехетты были вдвое его меньше, они обсели его, как
цыплята наседку. Наместник дышал в кресле тяжело и хрипло,
глядел грустными куричьими глазами.
- Государю убыток, - ответил он, - зато храму Шакуника - выгода.
Храм устраняет ваши мастерские, а с ними - конкурентов.
Посчитай, кто был в совете пяти, кроме меня и покойника
Баршарга. Трое монахов-шакуников. Ты думаешь, они убили
Баршарга, чтобы воссоединиться с государыней Касией? Они убили
Баршарга, чтобы самим править провинцией, безо всяких Баршаргов
и Касий...
- Значит, - упершись глазами в вышивку на гобелене, спросил
парень, - Арфарра выполняет не волю государя, а волю храма? И мы
можем пожаловаться в столицу?
- Утром в Варнарайн прибыл инспектор из столицы, - отвечал
Рехетта, - я пожаловался ему на насилие в отношении посада. Он
ответил мне: "Вы клялись государыне Касии умереть ради
спокойствия в стране. Почему бы вам не выполнить обещанного,
господин пророк..."
Рехетта помолчал и добавил:
- А какой мне еще ответ мог дать инспектор, если он монах
шакуникова храма в столице?
Парень ахнул.
- Мы покончим с храмом, - сказал шорник, - когда саранча ест
рис, крестьянин ест саранчу.
- Нам обещали, - сказал монашек-шой, давний смутьян, не
бросивший этого занятия, - восстановить законы Иршахчана, а
вместо этого отдали Варнарайн на откуп богу-ростовщику.
Белобрысому парню из посада упоминание о законах Иршахчана не
очень-то понравилось, потому что у его отца была кожевенная
мастерская, но про бога-ростовщика он был согласен.
- Ум государя в плену у колдунов, - сказал посадский парень. -
Мы должны уничтожить колдунов и развеять чары. К тому же всем
известно, что вы, господин Рехетта, умеете колдовать не хуже
шакуников и даже делали войска из бобов и рисовой бумаги.
Наместник молчал. Ему казалось подозрительным: как это парень
так легко просочился сквозь араванову охрану?
- Я должен посоветоваться с моим небесным отцом, -сказал бывший
пророк, - Я дам ответ утром.
Глава ПЯТАЯ, повествующая о том, как араван Арфарра в последний
раз в этой истории сыграл в "сто полей"; и о боге воскресающем и
умирающем, по имени Государство.
Ванвейлен на рассвете вернулся в усадьбу Даттама, узнал, что
Даттам в городе, бросился в город.
Новый приказчик Даттама, Нуш, выслушал его рассказ о посаде
Небесных Кузнецов - это было одно из первых известий. Нуш был
человеком неопытным и не очень умным, вчера лишь занявшим место
пропавшего Миуса. А Даттам уехал с утра, куда - неизвестно. Нуш
подумал: "Что ж, Арфарра, наконец, убрал конкурентов храма. Я
поставлю хозяина в неловкое положение, сведя его с этим,
прыгающим."
- Ну, - сказал Нуш Ванвейлену, - как только Даттам вернется, ему
сразу все доложат, а так, - пойдемте, поищем его по городу.
Взяли еще одного приказчика, Хоя, и пошли.
Базар на пристани был опять пуст, несмотря на рабочий день.
Занавеси государственных лавок и мастерских были широко
распахнуты, люди трудились старательно, как на сцене, и на
задниках сцены, в соответствии с требованиями самого истинного
реализма, древние государи улыбались звериными физиономиями.
На площади перед управой двое стражников лениво отгоняли мух от
тела аравана Баршарга: тот качался в сером мешке над Серединным
Океаном. Это был единственный публичный покойник в городе, если
не считать каменных статуй небесных чиновников, улыбавшихся во
все четыре стороны.
Ванвейлен подошел к покойнику и так долго на него глядел, что
даже стражнику не понравилось:
- Чего смотришь! Не воскреснет, небось!
Ванвейлен отошел. Он уже понял, что приказчики Даттама не ищут,
а ходят из харчевни в харчевню, да слушают, кто чего говорит, да
читают декреты Касии. "Да! - подумал Ванвейлен, - это не
Ламасса, на этот город гнев Небес за непокорство не обрушится!"
Ванвейлен спросил их мнение о новом режиме. Младшенький Хой
рассеянно махнул рукой на полупустые улицы, где народ бродил с
радостными и полыми лицами.
- Хорошо, - сказал он. - Чиновников - нет. Арестов - нет.
Погромов - тоже нет.
- Каких погромов?
- А после смены власти погромов. Справедливость - дело
всенародное. Жнец колосья жнет, воробьи зернышки подбирают. Ведь
если кто-то обогатился, то за счет народа, так? А если за счет
народа, то ведь это только справедливо, чтоб народ отнятое
обратно разделил, так?
- И то, - добавил спутник, - если не давать народу участвовать в
грабежах, то он, несмышленый, чего доброго, не торжеству
справедливости радовался, а арестованным бы сочувствовал.
- А сейчас почему тихо? - спросил Ванвейлен.
Приказчик Хой тяжело вздохнул и поглядел в безмятежное озеро
перед центральной площадью, над которым, как на ветке мирового
дерева, качался покойник.
- Может, Иров день, - неопределенно протянул он.
- Чего-чего? - не понял Ванвейлен.
- Иров день, - уже увереннее проговорил приказчик.
Он стал объяснять: в каждой провинции при столице есть желтый
монастырь, и время от времени в нем объявляется великий Ир.
Объявляется нечасто - раз в два-три года, по всей империи, а в
одной и той же провинции и вовсе редко: обычно раз в тридцать, а
то и пятьдесят лет. В Варнарайне последний раз Ир побывал
тринадцать лет тому назад: как раз перед бунтом Небесных
Кузнецов.
- И каков Ир из себя? - спросил Ванвейлен.
- Ну, самого-то Ира никто, кроме желтых монахов, не видит. Они
люди праведные, не то что наша братия, шакуники. Если Ира
небескорыстный человек увидит - с ума сойдет. Как Ир родится, -
в городе праздник. Все управы нараспашку, чиновники народу
кланяются, люди нагишом бегают, всех бесплатно кормят. Через
неделю у Ира родится сын - один из желтых монахов. Он уже идет
по всей провинции, людей лечит, будущее предсказывает. Это
большое счастье - если Сын Ира прошел. Там и урожай выше, и люди
здоровее. Да вы сами увидите. Иров день уже месяц назад как был.
Сын Ира уходит на восток, возвращается с запада; через
четыре-пять дней придет и к нам на фабрику.
- Стало быть, - спросил Ванвейлен, - месяц назад в Анхеле был
Иров день, народ побегал голышом, посмеляся над властями, - и на
десять лет успокоился? И что же, многие верят в сына Ира?
- А чего же не верить? - обиделся приказчик Хой. - Вон у тебя на
шее божок-то болтается... Небось, тоже умеет лечить. А твоему
божку против сына Ира - как уездному писцу против столичного
хранителя покоев...
Приказчик Нуш не выдержал и захохотал.
- Ты его не слушай, господин, - сказал Нуш. - Это все глупости
про Ира рассказывают. А что погромов нет, так это потому, что
нищих мало. Раньше, если ты без общины или без цеха - значит, ты
голь перекатная. А теперь ты маленький, да человек. Зачем
человеку справедливость наводить, если у него кусок хлеба есть?
Он бы и непрочь, да понимает: сегодня он справедливость
чиновнику наведет, а завтра кто-нибудь - ему.
Возле колодца в нижнем городе толпились недовольные женщины:
нынешней ночью из скважины ушла вода.
- Разве это бабье дело - править? - говорила бойкая толстая
старуха. - Вот извели государя Харсому - теперь и с полей вода
уйдет.
- А ведь кто извел-то, - сказала сухонькая, востроносая женщина
рядом с Бредшо. - Храм Шакуника и извел. Как настоятель к телу
подошел, так мертвец весь задергался. Сама видела.
Четверо путников снова зашли в харчевню. Здесь, в Нижнем Городе,
харчевни были без открытых террас, зато кормили - не тем, чем
предписано, а так, как заплатишь.
Ванвейлен ел тыкву на меду и прислушивался к разговору за
соседним столом.
Человек в форменном кафтане гончара жаловался громким шепотом:
- Шесть тысяч бронзовых горшков для государева сада и к каждому
два серебряных лопуха. Так он в документах нарисовал баржу как
полную да и потопил ее по уговору. А лопухи теперь в частных
садах. Мало того, что святотатство, - нам ни гроша не дал.
- Да, сказал его собеседник, - надо бы помочь государыне Касии
покарать святотатцев.
Третий собеседник возразил:
- А карать-то нынче далеко идти. Экзарховы чиновники не просто
так грабили. Они души свои отдали на сохранение в храм Шакуника.
Держат их там в хрустальных кувшинах. Разобьешь кувшин - и нет
человека.
- Какая у чиновника душа? - сказал с досадой гончар. - У него
вместо души - серебряный лопух, да и тот краденый.
