Я не думаю, Келли, - продолжал Нан, - что вы не ведали о делах
провинции. О заговоре Роджерса и Айцара, например. Вам были известны мои
взгляды, и вы надеялись, что чистка авгиевых конюшен, выглядящая столь
многообещающей, заставит меня просто позабыть о монастыре, а через неделю
все просто решат, что Ир сам сгинул. Представьте себе - о том, что меня
отваживают от монастыря, догадался даже мой секретарь.
Я могу вам сам рассказать, что произошло в ту ночь, Келли. Когда
гости монастыря разошлись по кельям, вы спустились сюда, вниз, чтоб
просмотреть записи и понять, кто же убил судью.
Не уверен, что запись прервалась за несколько минут до убийства.
Десять шансов против одного - аппаратура отказала позже, и вы видели все:
и как стрелял в судью Нарай, и ночные похождения ваших гостей. Потом
запись отказала, и вы представили себе: а что, если бы она отказала на
несколько часов раньше? Вы поняли, что вам представляется случай
уникальный и неповторимый. Вы профессионал, Келли, и прекрасно понимаете,
что труднее всего раскрыть то преступление, которое заранее никем не
задумано. Все в монастыре будут искать связь между убийством судьи и
пропажей Ира. А между тем вся связь - в случайной возможности. Вы стерли
все записи, благо никто не смог бы определить, когда кончила работать
аппаратура, взяли кота, отнесли его в часовню и заперли дверь. Потом вы
поспешили в трапезную, даже не полюбопытствовав взглянуть, что и как
случится! Не прошло и двух минут после вашего появления, как монастырь
тряхнуло.
Вы думали, что из-за неполадок с аппаратурой вам придется вылететь из
монастыря, чтобы поделиться вестями с Землей. Так и случилось.
Представляю, как вас напугал и сон первослужителя, и мое назначение -
самая неприятная кандидатура из возможных. Особен-но, когда оказалось, что
во сне или похититель, или следователь, или оба - названы "чужаками".
- Но что вы сделали с котом, - спросил Нан, - не на острове, я
полагаю, оставили?
Келли сидел и смотрел куда-то мимо Нана.
- Нет, - сказал он, - я по пути пролетал над Чахарскими горами. Там
множество действующих вулканов. Я взял исследовательский зонд, посадил
туда кота, задал координаты и отстрелил капсулу.
- И на что вы надеетесь? Что Ир больше никогда не объявится у вейцев?
- Я надеюсь, что Ир больше никогда не объявится у землян, - Келли
заговорил очень тихо, и слегка запинаясь. - Вы живете среди вейцев, Нан, а
я - среди землян. Вы думаете о Вее, а я - о Земле. У Земли хватает ума
учредить санитарный контроль, чтоб не занести на землю вейскую филлоксеру.
Потому что от этой безобидной на Вее болезни на Земле не останется ни
одного виноградного куста. Возиться с тем, что опасно для винограда - это
мы понимаем, убытки ведь можно статистически измерить. А возиться с тем,
что опасно для человечества - это у нас называется новыми горизонтами в
познании мира: все то, от чего нельзя подсчитать прямые финансовые убытки,
у нас именуется прогрессом. Мне не нравится, во что Ир может превратить
людей; и мне страшно думать, что будет, если кто-то разберется, как он
действует на человека.
Я не верю, что Иршахчан основал свою империю без помощи Ира, иначе
бы, простите, Нан, вы, кажется, другого мнения, такая нечеловеческая шутка
ему бы просто не удалась. Но это было две тысячи лет назад, и сейчас у
вейцев - иммунитет против Ира, им плевать на любую идеологию, если не
слишком уж их искушать. А у землян этого иммунитета нет, история
возвращения "Ориона" - тому свидетельство.
Келли помолчал.
- Когда Ир загадывает свои загадки - у них всегда существует решение,
и это решение всегда единственно правильное. Ир - и сам загадка с
единственно правильным ответом. Он - чей-то: божий, дьявольский,
инопланетный. Так вот я, например, не хочу, чтоб эта загадка была
отгадана. Потому что существует несколько аксиом нашей культуры, и одна из
них гласит: "неизвестно, кто сотворил человека". Это позволяет каждому
выбирать свой ответ. И кажется, называется свободой воли. Так вот - я не
хочу, чтоб на загадку нашем существования был дан всем сообща единственно
правильный ответ. Вы правы, Нан - мне был дан уникальный шанс, я не мог
его упустить. У меня такая профессия - охранять.
Нан молча сидел на чужом в этой комнате резном стуле, опустив голову
и глядя мимо Келли. Потом он встал, неспешно расправляя складки платья.
- До свиданья. У меня дела в управе.
Но у двери обернулся и добавил:
- А вам не приходило в голову, полковник, что ваш уникальный случай
мог быть подстроен самим Иром? И что ваше решение - тоже из числа тех
единственно правильных, которые диктует Ир?
Келли не ответил. Вместо этого он потянулся и щелкнул кнопкой под
экраном. Нан вздрогнул: он понял, что Келли давеча не выключил аппаратуру,
а просто переключил ее на запись.
Нан вышел, прикрыв за собой дверь комнаты и остановившись в коридоре.
Некоторое время в кабинете все было тихо. Потом по слышался скрип стула и
шаги Келли. Щелкнула раз и не щелкнула другой дверца сейфа. Опять шаги и
скрип стула. Потом пауза, и звук, никогда не слышанный в стенах желтого
монастыря: тихий шип лазера, ударившего с предельно короткого расстояния.
Нан повернулся и медленно пошел по коридору наверх. "Изо всех
встретившихся на вашем пути вы помиловали только разбойников", - сказал
Айцар. Но, в конце концов, это был лишь вопрос времени - ракеты не
пропадают, как иголки.
На дворе уже совсем стемнело. На землю легли светлые полосы от лун.
Ворота монастыря были распахнуты: вечерний Харайн тихо светился
вдали. Бьернссон, закончив свою работу, громоздил друг на друга пустые
рассадные ящики.
- Ну что, потолковали с Келли по душам? - окликнул он Нана, когда тот
проходил мимо. - Надобно сказать, что в этой истории вы действовали
гораздо проворней, чем он.
- Может быть, на его месте я действовал бы так же, - пожав плечами,
ответил Нан.
Юлия ЛАТЫНИНА
КОЛДУНЫ И МИНИСТРЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РЕФОРМА
1
В пятый день восьмой луны, благоприятный для назначений на должности,
в зале Ста Полей государь Варназд подписал указ о назначении господина
Ханалая наместником провинции Харайн.
Зала Ста Полей! Сто полей - и все государевы! Поле синее, как вода
океана; поле зеленое, как весенняя трава; поле белое, как горная вершина;
поле черное, как тучная земля и поле красное, как земля бесплодная; а с
колонн, прозрачных, как солнечный луч, свисают плети нефритового
винограда, и солнце, звезды и луна глядятся в грани яшмовых полей, и весь
мир видит в них свое отражение, и драконы и пеликаны, украсившие золотые
стропила, поднимают голову так высоко, что заглядывают на небеса.
А дальше - дворец, под небом в серебряную сетку, сотворенный по
образу и подобию залы Ста Полей, а дальше - город и мир, сотворенный по
образу и подобию Дворца; и в мире - изобилие, справедливость и процветание
с той поры, как две тысячи лет назад государь Иршахчан отменил "твое" и
"мое", и из ойкумены исчезли зависть и злоба, ревность и ненависть,
наглость и распущенность, и причина их - пагубная страсть к стяжанию.
Итак, молодой государь Варназд стоял посередине мира, под государевым
деревом с золотым стволом и серебряными листьями, и глядел на нового
наместника с улыбкой. Это было нетрудно, так как на лице государя была
тонкая рисовая маска.
Новый наместник стоял перед ним в кафтане цвета морской воды с
круглым воротником, шитым облаками и звездами. С левой стороны на кафтане
были изображены пеликаны, с правой стороны - единороги. Тело у нового
наместника было крепкое, кулаки крупные, а глаза - черные, как донышко
закопченного котла. Он был на голову выше других чиновников. Золотая
повязка на его голове, по особому распоряжению государя, была не в четыре,
а в шесть пальцев шириной. Новому наместнику лучше было носить повязку на
два пальца шире установленного, потому что восемь лет назад нового
наместника, бывшего разбойника Ханалая, заклеймили в лоб за грабеж и
изнасилование.
"Распуститесь" - сказал государь Варназд, и тут же на Золотом Дереве
распустились рубиновые цветы. "Созрейте" - молвил государь Варназд, - и
цветы превратились в золотые гранаты справедливости. Новый наместник
хлопнулся на колени и заплакал от счастья, уткнувшись лицом в государев
башмак. Повязка в шесть пальцев шириной сбилась набок. Государь, улыбаясь,
протянул руку и, обняв голову Ханалая, незаметно поправил повязку,
поднимая его.
Государь нахмурился под маской. Он вспомнил, как прежний наместник
Харайна, изменник Вашхог, задумал отпасть от империи, пригласил на помощь
горцев. Заговор раскрыл господин Нан, посланный инспектором в провинцию, и
он же обещал прощение Ханалаю, ежели тот, за неимением правительственных
войск, разобьет варваров. Государь чуть не закусил губу, вспомнив
предсмертную записку этого Вашхога, развратника и самоубийцы: "Говорят,
государь, вы разгневались, промокнув на охоте, на Левую Реку, и велели,
чтоб отныне в ней не промокла даже курица. Вы увели двадцать тысяч
крестьян из моей провинции, чтобы реку под столицей разобрали на каналы.
Земли провинции Харайн опустели, земли под столицей превратились в болота.
Когда каналы строят, чтобы заболачивать землю, а не чтоб орошать - это ли
не знак времени?"
Зачитали указ, принесли печать, круглую, как солнце, привесили
серебряную кисть. Разбойник Ханалай от счастья разинул рот. Из пастей
драконов на золотых балках посыпалось жареное зерно. Господин Нан, новый
начальник парчовых курток, внес, кланяясь, поднос со съедобной печатью,
испеченной из шести видов злаков, и протянул его новорожденному
наместнику.
Ханалай сгреб печать с подноса и от смущения заглотил ее целиком, как
змея глотает бурундучка со шкуркой. Тут уж многие из дворцовых чиновников
стали улыбаться, глядя на удалого молодца. Ханалай понял, что сделал
что-то не то, крякнул и в замешательстве сунул палец в рот. Молодые
чиновники так и прыснули.
Господин Ишнайя, первый министр империи, глядел, однако, не на
Ханалая, а на бывшего инспектора господина Нана. Ему очень не нравилось,
что Нан протащил этого разбойника на должность наместника, потому что
Ишнайя уже продал эту должность другому человеку за два миллиона, и ему
было ужасно досадно возвращать этакие деньги. Гневно указывая на Нана,
первый министр промолвил:
- Когда разбойники превращаются в чиновников, тогда чиновники
превращаются в разбойников. Когда чиновники превращаются в разбойников,
государство разрушается, как истлевший зуб. Когда государство разрушается,
как истлевший зуб, каждый делает то, что кажется ему правильным в
собственных глазах.
Господин Мнадес, распорядитель дворца, и заклятый враг Ишнайи, тоже
смотрел на Нана, а не на Ханалая: ему было неприятно, что из-за этого дела
в провинции Харайн его друг Нан слишком уж возвысился во мнении государя.
А господин Мнадес был человек мелкий и завистливый, совести в нем было
меньше, чем костей в медузе, он делал множество неправд в государственной
казне и полагал, что глупо не изменять убеждениям, но еще глупей - не
изменять друзьям. Зять Мнадеса, Коркинна, перехватил его взгляд и тихо
сказал:
- Господин Нан, сколько я слышал, всегда считал, что нет ничего хуже,
чем менять существующие порядки. Ибо едва лишь начинают ломать
