позволили. Он стал просить о монастыре. И это не было разрешено.
Государыня Касия махнула рукой. Кликнули палача. Тот в ужасе
попятился, увидев, кого предстоит казнить. Воспользовавшись этим,
наследник вырвался из рук стражи и бросился, - но не к матери, а к
двенадцатилетнему Варназду, и обхватил его за ноги. Варназд в ужасе закрыл
лицо руками, и открыл их, только когда все было кончено. Дело было как раз
в пору цветения тополей, и вечером случился первый приступ астмы.
Встревоженная мать велела вырубить все тополя во дворце и городе;
наместники провинций последовали этому примеру.
Государь жил очень тихо, в покоях, где ковры и стены, запеленутые в
шелк, глушили шаги стражников и шепот соглядатаев, под небом, крытым
серебряной сеткой. А когда ему было двадцать, мать тихо и просто умерла.
Никто не оспаривал у него трона. Тем не менее ни во дворце, ни в Верхнем
Городе тополей не росло.
Приступы астмы стали чрезвычайно редки, но вот сегодня почему-то
случился один. Государь лежал без сил. Ввели Нана, Варназд слабо указал
чиновнику на подушку у изголовья, взял его руку - показалось, что стало
легче. Чиновник потихоньку говорил, Варназд заснул. Ночью государь
проснулся. Чиновник сидел все так же, рука в руке. Варназд зашептал Нану:
"А признайся, что ты колдун и в том деле без колдовства не обошлось?"
Чиновник кивнул: государь заснул, и во сне бродил по улицам Нижнего
Города, а чиновник-колдун сопровождал его с рыжим драконом на поводке.
Небесный Город расположен чрезвычайно удобно. В том месте, где Руна,
великая западная река, и Шечен, приток восточной реки, близко подходят
друг к другу, провели канал с шириной по дну в сто шагов, а по зеркалу
воды - в двести. На берегу канала, между двух рек, выстроили город. Река
Шечен со временем повернула течение и теперь как бы впадала в канал.
Город, таким образом, хотя и лежит посередине равнины, однако на
перекрестке всех водных путей, и с трех сторон окружен водой. Поэтому
каждый клочок земли под столицей возделан, а на реках стоят плавающие
грядки. К северу и востоку от Верхнего города и дворца на триста полетов
стрелы государев парк. Там с земли не собирают урожай, а только удобряют и
поливают. Весной государь проводит в парке первую борозду золотым плугом,
и от этого по всей ойкумене распускаются листья и цветы, а птицы начинают
спариваться и вить гнезда.
Года четыре назад, чтобы удобней было ходить народу, государь Варназд
приказал снести часть стены парка, идущей вдоль канала. Проложили дорогу,
а вдоль дороги сам собой вырос рынок. Лавки облепили внешнюю дворцовую
стену, словно маргиналии - поля старинной книги. Как и на всяких
маргиналиях, мир на этом рынке был вывернут наизнанку: чиновники были
только взяточниками, монахи - только обжорами, чародеи - непременно
обманщиками, женщины - шлюхами, а воры - те назывались не ворами, а
торговцами.
Многие уверяют, что мир наш - лишь иллюзия и обман чувств. Не знаю.
Но в отношении Нижнего Города и Рынка (а кто говорит "Нижний Город", тот
говорит "рынок") это, несомненно, так. Стоят, теснятся друг к другу лавки,
не значащиеся ни в каком официальном кадастре; камни, из которых они
сложены, числятся по документам в основании дамб и управ, а люди, которые
в них торгуют, и вовсе оформлены мертвецами...
Три дня государь бродил по Нижнему Городу вместе с Наном и Ханалаем -
и был горько разочарован.
Он еще при жизни матери любил слушать городские повести,
расплодившиеся в последнее время. В этих повестях Нижний Город был
удивительным миром. Вот случайное знакомство в харчевне выпрямляет судьбы
мира и предотвращает несправедливость; вот оборотень, выползший из далекой
норы, выдает себя за человека и открывает торговую лавку; вот молодой
человек прибывает в столицу, знакомится с девушкой - а это на самом деле
выдра или покойник...
Государя манили чудеса, описанные в повестях, а что он увидел? Улицы
мелкие и кривые, кругом вонючие ящики и зонтики на распорках, под
зонтиками развешаны тысячи плодов, только не каменных, как в зале Ста
полей, а гниющих, облепленных мухами... А девушки, девушки! Лохмотья,
наглые личики, деревенский выговор... Почему в городских повестях не
сказано, что от прелестной певички пахнет прелым кроликом? Государь
загляделся на представление - тут же срезали кошелек и документы.
Улицы были такие кривые и крутые, что государь скоро устал и спросил
Нана: "Что они, нарочно селятся горбато?" Надо приказать выровнять холмы и
ложбины!" Чиновник почтительно возразил: "В Нижнем Городе нет канализации,
очищают его лишь дожди. Вот поэтому простолюдины и селятся по холмам,
чтобы дождь все смывал".
Государь вздохнул. Вонь стояла невыносимая, а ведь прошел всего день
после сильнейшего ливня!
Итак, государь, желая найти сострадательного человека, как это бывает
в повестях, ходил по городу, и на расспросы охотно отвечал, что его
незаслуженно обидели в Иниссе, и вот он приехал в столицу искать правды. В
одной харчевне человек с лицом наподобие перевернутого горшка выслушал его
рассказ и заметил:
- Гм... У тебя хорошенькое личико.
Государь вспыхнул и пересел на другую лавку.
- Послушай, ты не так понял, - жарко зашептал перевернутый горшок. Я
вовсе на тебя не зарюсь. Но такое личико, как у тебя, приносит доход.
Нынче в столице живет множество богатых вдовушек. Ты приехал хлопотать без
связей о безнадежном деле. Воля твоя, а лебезить перед богатой вдовушкой,
по-моему, пристойней, чем перед чиновником. Если я сведу тебя с богатой
вдовой, почему бы тебе не отдать мне треть приданого в благодарность за
услугу?
Государь подивился такому способу делать деньги и покинул харчевню. В
другой харчевне государь разговорился с человеком из числа тех, кто
торгует ножевыми ударами: несколько неудачных сделок оставили зарубки на
его лице.
- Шел бы ты на новый мост, на рынок солдат, - сказал человек. - Что
тебе за охота добывать на жизнь взятками? Ты бы, как наемник, немало
стоил.
- А что это за рынок солдат? - спросил государь Варназд. - Ведь
государь Меенун запретил войско. И я не слыхал, чтобы кого-то сейчас
набирали в военные поселения.
- Друг мой, - сказал ножевой искусник, - видно, в вашей провинции
мало частных богачей. А частное богатство начинается с частного войска.
В третьей харчевне сидел человек в красной плюшевой куртке, с
квадратной челюстью и квадратными носками красных башмаков. Он спросил
Варназда:
- Друг мой! Слышали ли в вашей провинции об учении "красных циновок"?
- Слышали, - сухо отвечал Варназд, - что оно колеблет всесилие
государя.
- Кто же покушается на государя? - удивился собеседник. - Просто,
брат мой, если бы в ваших местах община села на красные циновки, мы бы
приезжали туда торговать. Между единоверцами, знаешь, всегда особое
доверие в делах.
С этими "красными циновками" вообще вышла противная история. На
следующий день государь толкнул на рынке человека, и из того посыпались
листки. Государь с извинениями нагнулся собрать и увидел, что это
прокламации "красных циновок", весьма гнусные. Уверяли, например, что
старший брат его не казнен, а превращен им, Варназдом, в барсука, и бегает
по ойкумене, проникаясь страданиями народа. Государь чрезвычайно смутился,
собрал листки, отдал их человеку и ушел.
А в четвертой харчевне... Ах да, в четвертую харчевню, с желтой
лепешкой, прибитой над входом, Нан государя не пустил. Сказал: "Сюда
приличные люди не ходят", - взял за руку и увел. Точно ребенка! Так что на
следующий день государь проснулся с неприятным чувством: так и мерещилась
эта желтая лепешка у входа. Что такое! Сам Нан в одиночку отправился к
варварам, а своего государя не пускает в харчевню!
Итак, три дня государь провел, запершись с Ханалаем и Наном, и первый
министр Ишнайя три дня размышлял, что предпринять по этому поводу.
- Государь, - молвил на четвертый день господин Нан, во дворце все
считают, что вы обсуждаете с нами, запершись, важный указ. Но ведь указа
нет, и вашу тайну скоро узнают. Что же делать?
- А вы, господин Нан, - предложил Варназд, - напишите какой-нибудь
указ поважнее.
На следующее утро Нан пришел с указом о южнохарайнском канале. Этот
печальный канал строил еще основатель династии, и не достроил, хотя только
по делу о "серебре и яшме" на строительство канала было отправлено сорок
тысяч человек. Сейчас при дворе партия Мнадеса представляла строительство
этого канала как государственную необходимость, а партия Ишнайи была
против. Ишнайя уверял, что, во-первых, канал этот нужен скорее для
перевозок, чем для орошения, а перевозить грузы можно и соседним каналом
через провинцию Кассандана. А во-вторых, канал идет через такие болота,
что попытка проложить его трижды кончалась восстаниями, и у государства
просто нет возможности оторвать от земли и утопить в болоте десятки тысяч
крестьян. Злые языки добавляли, что если канал будет проложен, Ишнайя
потеряет половину богатых кассанданских взяток.
Указ господина Нана хитро учитывал возражения Ишнайи. Стоимость
строительства исчислялась в двадцать миллионов. Предполагалось собрать эти
двадцать миллионов с маленьких людей, взамен выдавая им особые бумажки.
Люди, ставшие пайщиками предприятия, и должны были нанимать рабочих. Таким
образом, государство не несло ответственности за судьбу рабочих, а
рабочие, со своей стороны, шли на стройку не по принуждению, а
добровольно. Бумажки-акции предполагалось продавать на особом рынке.
Варназд взял указ, писанный на зеленой полосе узкого шелка, повертел
его и неожиданно спросил:
- А что бы с таким указом сделала государыня Касия?
Чиновник позволил себе осклабиться и ответил, что государыня Касия
приказала бы свить из указа веревку и повесить на ней автора. Государь
вздохнул и подписал указ.
Ах, если бы господин Нан знал, какую беду навлекает он на себя этим
указом! Но господин Нан ничего такого не думал, а только радовался, что
Ханалаю на следующий же день пришлось уехать в провинцию Харайн, дабы
приступить к выполнению указа, и в государевом сердце у Нана не осталось
соперников.
Итак, государю Варназду казалось, что в эти три дня никаких чудес в
Нижнем Городе не было. Надо сказать, он ошибался. Чудеса были. Одна баба,
три года беременная, разродилась добрым десятком бесов; в портовых складах
по ночам безобразничали оборотни; а воришка по прозвищу Цепкий Хвост с
помощью черной магии наконец добыл себе в помощники бесов, и посадил в
каждый палец по бесу. Возможно, это были те самые бесы, которыми
разродилась вышеупомянутая баба.
Но главное чудо было такое:
В десяти государевых шагах от столице в деревне жил крестьянин Лахут
Медный Коготь. Медным Когтем его известно за что прозвали. Еще в
молодости, когда у него не было этого прозвища, и был он голь перекатная,
сделал он себе в лесу расчистку. Община расчистку отобрала и разделила по
справедливости. С годами Лахут забрал большую власть, пол-деревни пошло
ему, как говорится, в приемные отцы. А приемный отец - это вот что такое:
продать землю нельзя, а отдать приемному сыну - можно. Есть, впрочем, и
другие способы.
Лахут потребовал расчистку обратно. Началась склока. Расчистка как-то
заросла в пастбище, и Лахут послал туда работника пасти телят. Год
работник Лахута пас там телят, а потом как-то утоп. Лахут на это ничего не
