существующее во имя добра, как тут же приучаются ломать существующее во
имя зла.
Господин Мнадес помолчал и молвил:
- Господин Нан всегда считал, что ничего не бывает добрым и злым само
по себе, но все - смотря по обстоятельствам.
А молодой государь глядел на Ханалая, который приплясывал от радости,
и на Нана, и завидовал людям, о приключениях которых говорит народ и
чиновники, - а он, государь скучает в нефритовом дворце под небом в
серебряной сетке.
День кончился, и солнце, подобно важному чиновнику, удалилось на ночь
в личные покои, и место его заняли два тоненьких, услужливо выгнувшихся
секретаря-месяца. Пробили третью стражу.
В это самое время на плоской кровле городской тюрьмы показался
человек в арестантской одежде. В лунном свете он был виден очень хорошо.
Это был юноша вряд ли старше двадцати лет, с белокурыми волосами, бровями,
изогнутыми наподобие ласточкина крыла, и холодными, навыкате голубыми
глазами. Плечи его были чуть широковаты. Он был очень красив. Звали его
Киссур. Киссур вынул из-за пояса веревку, приладил ее к зубцу и
соскользнул вниз. Если бы сторожа караулили стену, они бы, бесспорно, его
заметили. Но сторожа в эту ночь выпили по три тыковки на брата, радуясь и
удивляясь тому, что настали сказочные времена и справедливый разбойник
получил в управление провинцию. Теперь сторожа спали и видели во сне, как
они разбойничают в темных лесах: ибо, несомненно, никакого более
вероятного пути к чину наместника им не было.
Итак, Киссур соскользнул со стены по веревке и пересек тюремный двор.
Двор был мощен гранитом, в гранит въелись медь и железо. Триста лет назад
тут был монетный двор, но государь Иршахчан преобразовал его городскую
тюрьму. Киссур дошел до гранитной стены и полез по ней вверх, как ящерица.
Веревка ему не могла помочь, потому что стена была в три раза выше
веревки, зато помогали стальные когти на руках. Киссур дошел до верхушки
стены и осторожно перевесился через зубец. Стена была широкая, поверх шла
крытая дорога, на которой могли разъехаться две повозки установленной
ширины. На дороге никого не было. Киссур пересек дорогу, прошел по узкому,
с ладонь, парапету за выступ угловой башни, зацепил веревку и через
мгновение повис на ее конце. Далеко внизу плескался грязный канал.
Противоположного берега в ночи не было видно. Киссур раскачался на
веревке, чтоб не упасть близ берега, и прыгнул.
Вода была ледяная: Киссур едва не выронил душу, однако вынырнул и
замотал, тихо отфыркиваясь, головой. Ему повезло, что он не ударился при
падении о тряпку, доску, выеденную тыкву, словом, о любой жизненный отход
самого большого города ойкумены, города, где живет сто тысяч чиновников и
еще миллион человек.
Через полчаса Киссур вышел на берег у песчаного моста. Киссур разрыл
землю у опоры моста, достал что-то, завернутое в ветошку, сел на берегу и
задумался. По правде говоря, он не знал, как быть дальше.
Доброжелатель, снабдивший его когтями и веревкой, планировал побег
совсем по-другому и через месяц. Доброжелатель этот сейчас уехал
инспектором в провинцию. Но заключенный увидел вечером снаружи своей
клетки пьяного стражника и не устоял перед искушением: зацепил стражника
крючком, подволок к прутьям, просунулся сквозь них, придавил, вытащил
ключи и бежал. Но что делать дальше, он не знал. Он, правда, смутно
слышал, что в столице недавно завелось место, называемое рынком, где
продаются поддельные документы и другая жизненная снасть.
Киссур поднял голову и увидел по звездам, что скоро полночь. Он
взобрался по гранитной стене канала. Перед ним открылась площадь, а на
площади статуя государя Иршахчана, в окружении двух крыльев городской
управы. Киссур забился под корни огромного платана напротив и стал ждать,
глядя на идола. Это была небольшая, еще прижизненная статуя, и поэтому у
нее было человеческое лицо. В одной руке государь держал меч, а в другой
книгу. Киссур знал, что ровно в полночь государь вздрагивает и
переворачивает каменные страницы книги, и в этот миг можно у него
чего-нибудь выпросить. "Дай мне встретиться с государем Варназдом" -
загадал желание Киссур. Он терпеливо сидел и ждал. Однако каменная статуя
так и не шевельнулась.
Почти неделю государь охотился в парке вместе с новым наместником. На
привале Ханалай показал государю, как разделать и съесть сырого суслика,
если очень проголодаешься. Государь был очарован.
Дворцовый чиновник сообщил Ханалаю, что государь жалует ему коня с
широкой спиной и тонкими ногами, и золотую попону к коню. "Золотые слова,
голубчик! - вскричал Ханалай. - За такие слова полагается награда!" - и,
велев чиновнику открыть рот, стал пихать туда монеты: глаза у чиновника
сделались безумные и восторженные, и он чуть не подавился, разевая рот как
можно шире. Государь хлопал в ладоши, в восторге от непосредственности
Ханалая.
На следующий день государь учредил Нана начальником над парчовыми
куртками в Западном Округе столицы, и расспрашивал чиновника о деле в
провинции Харайн, изумляясь его отваге и смекалке. Нан, поклонившись,
промолвил:
- Во всем, что совершает подданный, нет ни малейшей его заслуги. Все,
сделанное вашим ничтожным слугой, исполнилось лишь благодаря вашей
счастливой звезде и благой силе, государь!
Молодому государю понравился этот ответ, и он сказал Нану, что у него
есть тайное поручение в Нижнем Городе, - для Нана, Ханалая, и еще одного
лица, - и не может ли новый начальник Западного Округа достать три
фальшивых документа?
Тут вошел министр Ишнайя с докладом, и государь сделался рассеян.
Вернувшись в управу, господин Нан велел своему секретарю Шавашу
заполнить три "лопуха" на имя трех чиновников, приехавших из провинции
Иниссы хлопотать о должности и справедливости, и продиктовал приметы.
- О чем с вами беседовал император? - почтительно осведомился Шаваш.
- Императору скучно. Император хочет посмотреть, как живет его народ.
По докладам он этого не может понять, тем более что не имеет охоты их
слушать.
Через час поддельные лопухи были в порядке. Шаваш, на полу, яростно
трепал новенький синий кафтан без знаков различия.
Господин Нан заперся в новом кабинете и долго глядел в окно на
весеннее небо, круглое и синее, как око парчового старца Бужвы. По окну
вилась решетка, и с нее свисали бронзовые грозди небесного винограда, так
что если из окна управы глядеть на небо, было видно, что небо увешано
крупным виноградом.
Господин Нан вздохнул. Не то чтоб Нижний Город был столь уж опасным
местом. Государь, однако, не собирался ждать приключений, а собирался их
искать. Еще хорошо, если все кончится тем, что он подберет какую-нибудь
девку в сточной канаве... Государь рассердится на Нана, если приключений
не будет; а если приключения будут, они наверняка не понравятся государю -
и он опять рассердится на Нана!
Господин Нан отпер потайной шкаф под полкой с богами-хранителями,
достал оттуда небольшой нож с широким лезвием и ручкой слоновой кости, и,
стукнув зубами, сунул его в рукав. Нож этот явно обличал суеверие его
владельца: в костяную ручку был вставлен талисман "рогатый дракон".
Талисман был шириною в палец и формой напоминал небольшую репку. С острого
конца репки торчал серебряный крючок, которым ловят демонов, а с тупого
конца свисали три красных хвостика крученого шелка. Поперек талисмана шла
надпись травяным письмом. В рыночной лавке талисман не показался бы Нану
за вещь. В талисман был вмонтирован маленький, но мощный лазер.
Господин Нан, он же Дэвид Н.Стрейтон, один из нескольких десятков
землян в империи, попросту спер этот лазер у своих коллег в желтом
монастыре Ханайна, куда был послан императорской канцелярией по странному
делу об убийстве городского судьи. В общем-то Стрейтону не полагалось
иметь таких вещей во избежание необратимых последствий.
Ладно, - подумал Нан, - чудес в городе случается в среднем
четырнадцать с половиной в сутки. Заявленных чудес. Пять лет назад их,
как, кстати, и самоубийств, было вдвое меньше. Так что чудо - не беда, а
вот если что случится с государем...
Тут, словно в ответ мыслям Нана, небо, круглое, как око Бужвы,
померкло. Загрохотало. Глаз неба раскрылся, и золотой трезубец с силой
ударил в далекие башни дворца под серебряной сеткой. Все четыре ножки
мироздания подломились, и на город налетела страшная весенняя гроза.
"Если, - подумал Нан, - государь хочет приключений, - так пусть они
послужат на пользу государства, то есть карьере господина Нана". И он стал
набрасывать в голове план, обладавший, как впоследствии выяснилось, ста
семью достоинствами и одним недостатком. Достоинства плана были в его
непогрешимости, а недостаток был в том, что план полетел кувырком.
Гроза кончилась, и Нан отбыл во дворец. Секретарь его, Шаваш, заперся
в кабинете и стал дотошно обыскивать полку с духами-хранителями, сейф с
улыбающимся Бужвой, книги и папки с трехцветными кистями. Он сам не знал,
чего искал, - а не нашел ничего. Даже потайной ящичек под полкою духов был
пуст.
Шаваш вышел во внутренний сад, покрутил головой, поднял и повесил на
ветку мокрую ленту со знаком счастья, сбитую грозой. Шаваш был молод,
хорош собой и чрезвычайно смышлен. Быть бы ему шельмой и вором, если б Нан
не подобрал беспризорника... А так Шаваш стал начальником, ходил в
камчатом кафтане, в сапожках, подбитых шелком. До недавних пор он был
предан Нану по-собачьи, и они были близки, как ядро ореха и его кожура.
После дикого дела в провинции Харайн душа Шаваша как-то смутилась. Он
все не мог забыть, как Нан сжег на свечке донос об участии желтого монаха
в заговоре против империи, а доносчику положили на голову мешок с песком,
и как местный чиновник Бахадн, упившись вином, рыдал на плече у Шаваша:
"Оборотни в монастыре живут, сорока богами клянусь, оборотни... Был ведь
уже такой случай с храмом Шакуника"
"Гм... оборотни" - думал Шаваш. Надо сказать, что, в отличие от
своего начальника, Шаваш был вольнодумцем. Даже, попросту говоря,
атеистом.
Тут в дверь заскреблись, - это местные лавочники пришли поклониться
новому начальству. После ухода их Шаваш вызвал к себе двоих сыщиков, и,
блаженно жмурясь, сказал:
- Э-э... кстати... Я бы желал иметь сведения обо всех чудесах,
происходящих в городе. Это, знаете ли, дает хорошее представление о
настроениях народа.
Но в эту ночь государь так и не пошел в город. Днем он стоял у окна и
глядел на небо в серебряной сетке. Дул редкий восточный ветер, как-то
невзначай пахнуло запахом Нижнего Города и чуть ли не цветущими тополями.
Налетела гроза, и у Варназда начался приступ астмы.
Астма у государя была вот отчего:
Государь Варназд был младшим сыном государыни Касии, моложе
наследника на шесть лет. Он рос в тепле и холе, но однажды, когда брату
его было пятнадцать, брат в зале Ста Полей ударил его по лицу со словами:
"Мать любит тебя больше, потому что ты моложе, но смотри..."
Когда брату было восемнадцать, многие заговорили, что регентше пора
уступить бразды правления законному наследнику. Вскоре, однако, открылся
заговор, затеянный сыном против матери. Высоких заговорщиков поймали с
кинжалами в руках. Самого наследника судили в присутствии матери и
младшего брата: женщина хотела преподать новому наследнику нравоучительный
пример.
Государь плакал и во всем признавался. Он был очень жалок. Он просил
оставить ему хоть одну провинцию. Не оставили. Он просил о ссылке. Не
