недовольство народа и не допустите присоединение Осуи к империи.
Господин Нарай полуприкрыл глаза.
- Что вы об этом думаете, господин Нан?
Молодой чиновник почтительно поклонился:
- Господин Андарз - мечтатель и глупец! Разве может действие,
предпринятое для блага империи, уничтожить вас в глазах государя? Разве
можно было допускать Осую в империю? Что такое эти горожане? Ничего не
производят, все продают! Разве неясно, что они просились в империю только
затем, чтобы опустошить казну и расстроить финансы? Восстание глупого
осуйского народа спасло империю. Если на восстание потребовались деньги,
то можно ли было придумать что-нибудь мудрее: получить деньги, нужные для
возмущения народа и спасения империи, от тех, кто империю ненавидел?
Господин Нарай слегка улыбнулся горячности молодого человека. О, как
он привык в последнее время к этим горящим глазам, к этим восторженным
улыбкам! Были, оказывается еще, были среди молодого поколения люди,
преданные благу родины, готовые во всем оправдывать своего кумира: не
чистоплюи, однако; понимающие, сколь часто благо государства велит
совершать мелкие несправедливости для предотвращения великих бед!
А господин Нан развел руками и закончил:
- Секретарь Иммани вез это письмо три месяца назад и был ограблен в
Козьем Лесу, близ столицы. Видимо, разбойники разобрались, что к чему.
Господин Андарз просил меня понаблюдать вокруг покойника и поймать того
разбойника, который хотел продать письмо.
- Что же вы ответили ему?
- Я ответил ему, что письмо не может быть в руках разбойника, так как
тот не стал бы делиться с посредником, а потребовал бы денег у самого
Андарза. Из чего следует, что письмо - в руках одного из членов дома
Андарза.
- Почему вы это сказали?
- Я сказал это по двум причинам, - поклонился Нан, - во-первых,
господин Андарз теперь будет подозревать всех ближайших к нему: от этого
можно сойти с ума! Во-вторых, я надеялся, что господин Андарз позволит мне
бывать в его доме, и, едва его подозрения смутят экономов и секретарей,
они расскажут, чтобы спасти свою шкуру, о мерзких проделках их хозяина.
Господин Нарай помолчал и промолвил:
- Господин Андарз, - человек с хромой душой, сердцем привязан к
греху, как дверной молоток к ручке двери. Внутри дворца этот человек
обманывает государя, вне дворца - обирает народ.
Покачал головой и добавил:
- Полагаю, что нет надобности посылать вас инспектором в Аракку.
Здесь, в столице, вы принесете больше пользы. Идите же, господин Нан.
Отчет, написанный Наном, однако, оставил у себя.
Молодой чиновник раскланялся и ушел. Советник Нарай долго сидел
неподвижно. Потом он встал и прошел во внутренние покои. Нашарил потайную
дощечку в алтаре: дощечка отскочила: за ней, перевязанная золотой
ленточкой, лежала сандаловый валик. На валик были навиты письма на
необычайно плотной, лазоревого цвета бумаге. Каждое письмо старик
аккуратно пометил номером: семнадцатого письма не хватало. Нарай опустился
перед алтарем на колени и заплакал.
Так он плакал довольно долго, а потом запер потайную дощечку и
отправился во дворец.
Вот так кухня была в доме господина Андарза! Кухня, где встречались
продукты со всех пяти сторон света! Были там и козы, висевшие рядком на
закопченных балках, и копченые индейки с нежным мясом цвета хурмы, и утки
с янтарной корочкой; были финики из Иниссы и орехи из Чахара, павлины из
Аракки и рябчики из Верхнего Варнарайна; были бочки с морскими желудями и
пурпурными улитками, и, конечно, были мешки с рисом и просом, круглые
кадушки с вином и квадратные - с маслом, длинной чередой тянулись к кухне
подводы с капустой и рисом, бежали посыльные с подарками, и дышали жаром
устья печей с налепленными внутри лепешками. Так много было всего этого
добра, что после того, как треть разворовывали, а треть раздавали бедным,
оставалось целая прорва на трапезы и подарки: этим подаркам эконом Дия вел
строгий учет и записывал в особую книгу.
Когда утром Шаваш явился в кухню, эконом Дия дал Шавашу корзинку и
подзатыльник и велел отнести корзинку в осуйский квартал господину
Айр-Незиму.
Шаваш отправился в путь. У синих ворот, через которые ходили слуги,
была будка, а в будке сидел привратник, проверял входящих и вырезал на
головках сыра изображения Исии-ратуфы. Такой сыр охотно покупали перед
праздниками, и стоил он в пять раз дороже. Привратник был старый человек,
с лицом, сморщенным, как скорлупа грецкого ореха, и в глазах его было
много черных воспоминаний и мало светлых.
Шаваш поставил корзинку на землю, вытащил из-за пазухи недоеденную
лепешку и угостил старика.
- А что, спросил Шаваш немного погодя, - разве господин Иммани тоже
раб?
- Господин Иммани не любит, когда об этом говорят, - сказал старик, -
а только лет десять назад он сделал покражу в казне, и когда все дело
открылось, ему угрожала веревка и топор. Но он отдался под покровительство
брата Андарза, Савара, и государыня Касия махнула рукой и сказала: "Пусть
Савар его берет и делает с ним что хочет. Для такого человека рабство
будет хуже смерти." А после смерти Савара Андарз его унаследовал.
- То-то он такой злой, - сказал Шаваш.
- Да, - сказал старик, - злой - это правда. Все-таки у чиновников,
говорят, пять душ, а у простолюдинов - только три. Легко ли человеку с
пятью душами стать рабом?
- А господин Теннак - тот добрый - сказал Шаваш. Отчего это у него
пальцы порезаны?
- Неужели ты не видел представления "Андарз и пятеро варварских
князей?"
- Я видел, - сказал Шаваш, - только я не помню там ничего об
искалеченных пальцев.
Старик покачал головой, изумляясь невежеству молодежи, и сказал:
- Когда Теннаку было тринадцать лет, его родичи отослали его
господину для казни, а господин не стал его казнить. Через два месяца
господин сидел в палатке наедине с Теннаком, и вдруг в палатку ворвался
убийца и ударил господина ножом в грудь: на господине был кафтан,
распахнутый у ворота, а ворот был обшит золотой нитью так плотно, что
кинжал сколько по золоту вниз. Господин было перехватил убийцу за руку, а
убийца еще раз ударил господина, на этот раз в горло. Но, так как господин
держал убийцу за руку, удар пришелся немного мимо, кинжал вошел под
золотой ворот и разорвал господину плечо. Господин выпустил убийцу и стал
терять сознание: убийца хотел было ударить в третий раз, но тут сзади
подскочил Теннак, вцепился в кинжал и не отпускал, хотя ему порезало все
пальцы. Тут подоспела стража и запинала убийцу.
В это время на повороте дорожки показался секретарь Иммани. По
обрывку разговора Иммани мигом догадался, о чем говорят старик и
мальчишка, и лицо его приняло злобное выражение. Он очень не любил, когда
слуги рассказывали про Теннака эту историю. Ему всегда казалось
несправедливым, что про него таких историй никто не рассказывал. Он всегда
почему-то забывал, что с ним таких историй не происходило. Вдруг Иммани
углядел подле Шаваша подарочную корзинку, и глаза его забегали, как две
мыши. Он неслышно приблизился к собеседникам, протянул изящную, как
кошачья лапка, руку, с окрашенными хной кончиками пальцев, - миг, - и
верхний из пяти сочных персиков, лежавших в корзинке, исчез в его
отороченном кружевом рукаве. Шаваш обернулся. Иммани пнул Шаваша сапогом в
бок и сказал:
- Чего сидишь?
Шаваш был слишком перепуган, чтобы запричитать о персике. Он
подхватил корзинку и бросился со двора. Проходя по рынку, он стянул у
прохожего кошелек и купил два персика: один, недостающий по списку, и
другой для стражников в Осуйском квартале.
Шаваш никогда не был в Осуйском квартале, и ему там понравилось. Дома
в нем были маленькие, а улицы прямые. Стражники у ворот не взяли персика,
и вообще ничего не взяли. Шаваш уже потом узнал, что это были не
стражники, а обыватели, раз в месяц несущие дежурства. У стражников были
грустные глаза, и петушьи перья на их алебардах свешивались кончиками
вниз. Они размышляли: придет толпа громить их квартал или нет? Но,
несмотря на советника Нарая и эти проницательные размышления, они
предавались корыстолюбию и не хотели покинуть свои дома и склады.
Двор осуйского посланника, господина Айр-Незима, располагался прямо у
реки. С частной пристани по сходням катили бочки. Шаваш был поражен, когда
увидел, что посланник в одних широких штанах сам несет на загривке ящик.
На голове у него, однако, по-прежнему была красная траурная шапка, только
не камчатая, а из этакой драной байки. Шаваш вспомнил, что когда Осуя
отделилась от империи, Бужва в гневе приказал, чтобы отныне у всех осуйцев
рос этакий свиной хвостик, и с тех пор они от стыда носят широкие штаны.
Айр-Незим принял от Шаваша корзинку, сличил опись с содержимым и
спросил:
- И это все? Больше он ничего тебе не давал?
- Еще он дал мне подзатыльник, - сказал Шаваш, - но я не думаю, что
это для передачи вам.
Айр-Незим упер руки в боки и захохотал. Шавашу очень хотелось
посмотреть, есть у него хвостик или нет.
Потом посол ушел в дом, а Шаваш остался стоять во дворе и смотреть,
как грузчики управляются с баржей. Один ящик упал и разбился, из него
высыпались круглые лаковые гребни. Шаваш заметил, что грузчики не стали
класть гребней в карман.
Выходя из ворот, Шаваш чуть не столкнулся с полным, несколько
поросячьего вида разносчиком, спешившим к дому Айр-Незима с письмом в
корзинке. Шаваш обернулся и озадаченно посмотрел ему вслед. Этот человек
был знакомый Шаваша и второй человек в шайке городского разбойника по
имени Свиное Ухо. Айр-Незим кивнул разносчику и зазвал его в дом. Шавашу
показалось удивительным, что у него и у осуйского консула есть общие
знакомые.
Шаваш воротился из осуйского квартала к полудню. Эконом встретил его
на дорожке и тут же перерыл всю корзинку. Вытащив пакет со сливами и
пересчитав их, он вдруг сделался необычайно доволен.
- Сударь, - робко сказал Шаваш, - а что это за город - Осуя?
- О, - вскричал домоправитель, прижимая к груди сливы, - это лучший
на свете город! Там нет ни воров, ни убийц, ни чиновников, и высшие
должности там занимают сами граждане! А у тех, кто подают заявку на
гражданство, никогда не спрашивают об их прошлом, - были бы деньги!
Отделавшись от официального поручения, Шаваш поскорее переоделся в
лохмотья, побежал к харчевне "Красная Тыква", сел там в грязь и
притворился, что спит.
Вскоре, к изумлению Шаваша, в харчевню вошел молодой судья Нан в
сопровождении двух сыщиков. Нан поднялся наверх, а сыщики пошевелили
Шаваша, чтобы убедиться, что он не мертвый, и сели рядом. Вот к ним
присоединился третий сыщик, вздохнул и сказал:
- А баба-то бежала!
- Какая баба?
- А жена покойника Ахсая. Оказывается, у нее был сожитель. Вчера
между ними была ссора: женщина гонялась за ним по улице, обвиняя в краже
документов, швырнула в него туфлей, туфля утопла в колодце. Господин Нан
узнал об этом и велел мне ее арестовать за оскорбление общественного
порядка посредством утопления туфли, а я поленился идти туда вечером. А
она возьми и убеги.
- Это плохо, - сказал второй сыщик, - теперь скажут, что ты ее
отпустил за взятку, и станут пороть.
А первый развел руками и согласился:
- Вот-то то оно и обидно! Если бы я явился к ней вечером, я наверняка
имел бы деньги, а теперь меня будут пороть совершенно зазря!
