всеми механизмами и вызывает нас только в крайних случаях. Ну, ладно,
экскурсия окончена. Что есть, то есть. Хочешь -- бери.
-- Сейчас -- не могу.
-- Догадываюсь. Но не отказываешься -- и то хлеб.
-- Очень-то я тебе нужен...
-- Да так, приглянулся, знаешь.
-- Вот уж не подумал бы...
И тут в комнату ворвалась Илль.
-- Ага! -- закричала она так, что язычки свечей испуганно шарахнулись.
-- Мне отпуск! На целый вечер!
Туан и Лакост, сидевшие за прекрасными агальматолитовыми шахматами,
даже не подняли головы.
-- Ну и пожалуйста, -- буркнул Туан. -- Только можно без визга? Меня и
так в дрожь бросает. Нет, надо же так припереть человека!
Лакост невозмутимо поглаживал бородку двумя пальцами.
-- Ну, Туан, ну, миленький, -- Илль не выпускала своей жертвы, -- ну,
покатаемся!
-- Когда выиграю.
Лакост многозначительно кашлянул.
-- Ну и сохни тут! -- Илль махнула на него рукой, -- И сам не идет, и
другого не пускает. А у Джабжи насморк. Сговорились. Ироды.
И тут она увидела меня.
Я испугался, что она сейчас повиснет на моей шее. Какое-то чудо
удержало ее от этого.
-- Вот, -- она указала одной рукой на меня, а другой на потолок. --
Есть бог на небе. Определенно.
-- Есть, -- отвечал я. -- Определенно. И это он сегодня подсказал мне
не брать с собой лыжи...
-- Не выйдет, -- отрезала Илль. -- Лыжи в мобиле. А боги не врут, у них
это строго. Чуть что -- и к высшей мере, как у Вагнера.
-- Из вас бы такой диктатор...
-- А что, горничная -- плохо?
-- Мне не понравилось.
-- Здорово! Как честно. А эти (большим пальцем через плечо) только и
врут, только и хвалят. Ну, ладно, пошли, остатки комплиментов на свежем
воздухе.
-- Прекрати сопротивление, -- посоветовал мне Джабжа. -- Бесполезно.
Теперь понимаешь, почему я тебя сманиваю. Нам всем уже вот как приходится.
Илль между тем уже выталкивала меня из комнаты. Я нечаянно оглянулся.
Черт побери, глядя на эту троицу, я готов был прозакладывать свои лыжи,
что ни один из них не отказался бы быть на моем месте. Это была самая
неподдельная, хорошая зависть. Так какого дьявола они отказались?
-- Общий поклон, -- сказал я. -- Подчиняюсь грубой силе. Но за мою
самоотверженную жертву потребую от вас двойной ужин. Скоро вернусь.
-- Идите, идите! -- Илль долбила меня в спину пальцем. -- Еще упирается
Я, собственно говоря, уже и не упирался.
А в мобиле она опять сидела притихшая, и опять на полу, обхватив колени
руками. А я сел верхом на сиденье, лицом к ней, и опять беззастенчиво глядел
на нее во все глаза и все думал: что это я так радуюсь? И понял -- это
потому, что сегодня она -- такая, какая есть, и я до последней ее реснички
знаю, какая же она -- настоящая, а когда знаешь человека так, как умудрился
я узнать Илль, тогда он тебе в какой-то мере уже принадлежит.
Я знал, что когда мобиль приземлится, мне будет худо. Уж тут-то она
разочтется за то, что сейчас ей приходится сидеть, прижав к груди острые
коленки, и терпеть мой беззастенчивый взгляд.
Так и было. Илль выскочила первая, едва мобиль шлепнулся на снег, я
кинул ей все ее снаряжение и неловко выпрыгнул сам, слегка подвернув ногу.
Хорошо еще, что она не видела: я не сомневался, что такой факт послужил бы у
нее поводом для насмешек, а не забот.
Склон был великолепен. Он так и располагал к тому, чтобы свернуть себе
шею на бесчисленных пнях, уступах и поворотах. Да и тени были длинноваты --
солнце уже садилось.
-- Готовы? -- крикнула Илль -- - Для начала предлагаю пятнашки, вам сто
метров форы. Удирайте!
-- Думаете, откажусь?
Я взмахнул палками и ринулся вниз. Где-то высоко-высоко, за моей спиной
раздался пронзительный птичий крик, и тут же я почувствовал, что меня
догоняют. Не прошло и двух минут, как тонкая лыжная палка весьма ощутимо
приложилась к моей спине и черный проворный чертенок замелькал уже где-то
впереди. Ну, ладно же, и я, вместо того, чтобы обогнуть довольно неприятный
уступ, образующий трамплин не менее трех метров, ринулся прямо на него,
рискуя врезаться в непрошенный кедр, который торчал явно не на месте. Но,
оказывается, она ждала от меня именно этого, потому что, не видя меня, она
вдруг резко затормозила и пропустила меня вперед, даже рукой помахала.
Нетрудно догадаться, что сквитать счет мне не удалось. Я присел на
корточки и признал себя побежденным. Вид у меня был потрепанный. Извалялся я
как медвежонок, меня можно было бы и пожалеть.
Илль подпустила меня поближе. Я так и ехал на корточках, волоча палки
за собой.
-- Сдаюсь, -- сказал я кротко, -- иссяк.
Илль слегка наклонила голову и посмотрела на меня, прищурив один глаз.
Одна бровь выражала у нее презрение, а другая -- сострадание.
-- Вода-вода-неотвода, -- сказала она, -- поросячая порода.
У меня перехватило дыхание.
-- Что? -- догадался я переспросить,
-- А то, что сорок тысяч поросят и все на ниточках висят!
Если бы я не сидел на корточках, я встал бы перед ней на колени. Я был,
наконец, на Земле.
Илль почувствовала, что сейчас я брякну что-нибудь сентиментальное. Она
подняла рукавичку:
-- Только без лирики, я ее боюсь.
Я кивнул. Какая уж тут лирика! Я не имел на нее ни малейшего права.
Мы тихо и долго ехали вниз. В долине было уже темно. Снег почти везде
стаял, лишь возле камня виднелись небольшие серые плешины. Мы присели на
глыбу. Ее прикрывало что-то шероховатое -- не то мох, не то лишайник. Я в
этом не разбирался.
-- Да, -- констатировал я печально, -- после инструктора по альпинизму
кататься с таким дилетантом, как я... Илль пожала плечами:
-- Туан гоняется по горам один, как шальной козел. Ему нужна прекрасная
незнакомка.
-- Ну, взяли бы Лакоста.
-- Он неженка, не любит холода.
-- Что же он торчит на станции? Тоже ждет незнакомку?
-- Это его Джабжа уговорил.
-- Вот Джабжа и остается.
-- Он-то обычно меня и прогуливает.
Так я и думал. Эта обманчивая внешность, эти занятия, даже комнаты
рядом...
-- Он ждет жену... -- донеслось до меня откуда-то издалека. -- Она уже
два года в полете и вернется осенью.
В сердце у меня вдруг что-то булькнуло -- горячее такое. Ох, и дурак же
я! Вообразил невесть что. Я вспомнил образ женщины, созданный Джабжей и
удививший меня тем, что это -- не Илль. Умница, Джабжа, молодчина, Джабжа!
Как это кстати, что ты женат! Как это здорово!
-- А что? -- спросила вдруг Илль.
-- А ничего, -- ответил я.
Ну что я мог, что имел право ей сказать? Я просто спихнул ее с камня, и
она, брыкнувшись, покатилась в снег.
Бац! -- я получил снежок прямо в лицо. Бац! Бац! Ах, ты, задиристый
чертенок! Я прыгнул, пригнул ее к земле и ласково ткнул носом в снег. И в ту
же секунду почувствовал, что совершаю какой-то абсолютно противоестественный
кувырок. Заскрипели по снегу шаги, что-то темное бесшумно мелькнуло в небе.
-- Илль! -- крикнул я. -- У меня отнялись руки и ноги!
Тишина.
Черт побери, кому это было надо -- обучать ребенка всяким диким
приемам, да еще на мою голову?
Я полез осматривать все камни и трещины. Минут через пятнадцать
вспомнил о "микки", вызвал Хижину.
-- Чем могу быть полезен? -- раздался металлический голос, но в ту же
минуту его заглушил смех, в котором явно не слышалось ни доброты, ни
сострадания:
-- Ну, что, неблагородный рыцарь со страхом и упреком, попались? Не
думайте, что разрешу кому-нибудь вылететь к вам раньше, чем доем ваш двойной
ужин.
-- Подумаешь, не очень-то и хотелось.
-- Вот и славно. Бегу за стол.
Тем не менее, мобиль появился чересчур быстро -- вероятно, она послала
его сразу же, как только прибыла на станцию. Я погрузил все имущество и
вдруг подумал, что один раз следовало бы вернуться домой вовремя. Для
разнообразия.
-- Вот, -- злорадно повторил я, словно Илль только и делала, что
дожидалась меня, -- не очень-то и хотелось.
И нехотя полетел домой.
Это я здорово придумал. И хорошо, что я придумал это именно сегодня. Во
всяком случае. Сана стояла у большого окна нашей комнаты, положив пальцы на
стекло, и долго-долго смотрела, как я, весь в снегу, едва передвигая ноги,
приближаюсь к дому. Я махнул ей рукой, но она не ответила мне и даже не
улыбнулась. Она смотрела на меня так, как можно смотреть на человека,
которого сейчас вот потеряешь. И надо насмотреться на всю жизнь. Только ей
надо было насмотреться не на жизнь. а на ту бесконечность, которая приходит
после жизни. Я подошел и прижался лбом с другой стороны стекла. Она не
шевельнулась. Мне вдруг захотелось взмахнуть руками, ударить поэтому
роскошному стеклу и, перешагнув через осколки, схватить ее и сделать
что-нибудь, встряхнуть, сломать внутри нее что-то неподатливое, что всегда
заставляло ее по-чужому выпрямляться мне навстречу. Но я знал, что она лишь
отступит назад и приподнимет брови, и опять я пойму, что делаю не то, что с
ней так нельзя...
Я оттолкнулся от стекла и пошел в дом, не глядя больше на Сану.
Старательно переоделся. Когда я вошел в нашу комнату, она уже сидела в
кресле.
-- Рамон, -- сказала она, -- я прошу тебя об одном...
Я посмотрел на потолок. Ленивая тоска поднялась откуда-то снизу и
наполнила меня всего чем-то клейким, вязким, цепенящим. Смертная тоска.
-- Я прошу тебя брать в такие походы оружие,
-- Хорошо, -- глядя вбок, отвечал я, хотя это был заповедник, где не
могло быть и речи о каком бы то ни было оружии.
Наконец-то мы получили сведения из Мамбгра, что на одном из
транснептуновых буев удалось зафиксировать слабый конус сигма-лучей. Дело
было в том, что спустя несколько лет после возвращения "Овератора" Высший
Совет открытий и изобретений никак не давал разрешения на проведение
эксперимента Эрбера даже в самых ничтожных масштабах. Когда же было
получено, наконец, разрешение -- целый гроссбух различных оговорок,
поправок, ограничений, указаний и т. д. и т.п. -- то оказалось, что прямой
переход Эрбера не влечет за собой выброса сигма-лучей. Перепробовали все
элементы таблицы Менделеева, в стартовой камере целыми граммами исчезали
драгоценные "редкие земли" -- эффект был нулевой. Повторять же эксперимент в
том масштабе, в котором он уже был поставлен, означало бы снова подвергнуть
Солнечную угрозе сигма-удара,
И вот сейчас поступило сообщение: загадочные лучи возникли, когда
переходу подвергли маленькую биоквантовую схемку в состоянии активной
деятельности. Специальная ракета доставит на Землю пораженных излучением
мышей и кроликов. Принять контейнер с животными должна была лаборатория на
Рио-Негро, сейчас туда спешно направляли автоматику и убирали людей --
исследования, разумеется, должны были быть дистанционными.
Я спешил, налаживая аппаратуру для приема микропередач.
Дела мои шли хорошо. Мешал только Педель, который совался всюду, куда
его не просили, и скороговоркой сыпал мудрые советы. Я выпроваживал его, и
если Сана была со мной, он оставлял меня в покое. Но если ее не было --
через минуту он невозмутимо являлся и занимался чем угодно, лишь бы торчать
возле меня. Я начал гонять его в Центральный поселок за каждой мелочью, но
он сразу догадался препоручать это другим боям, а cам возвращался на свой
пост. Однажды я с раннего утра выгнал его и велел не показываться мне на
глаза. Он исчез. Я славно проработал часа три -- Сана плохо выспалась и
осталась в спальне. Вдруг я поднял голову -- у меня появилось ощущение, что
