-- Я не об этом. Ты изматываешь себя...
-- Мне просто не хватает времени. От ежедневных прогулок придется
отказаться, в лучшем случае я смогу выходить на лыжах один-два раза в
неделю, но часа на четыре.
-- Разумеется. Не забывай только "микки".
-- Конечно, не забуду. Ты ведь знаешь, что я без няньки ни на шаг.
-- Я плохая тебе нянька, милый...
-- Плохая. Злая. Неласковая. Ворчливая. Вот.
-- Как быстро дети вырастают из своих игрушек и своих нянек...
-- А давай сделаем все наоборот. Я сам стану тебе нянькой. И, честное
слово, я уж не отпущу тебя никуда одну. И не позволю работать невыспавшейся.
И не уложу спать непрогулянной...
Она вдруг побледнела.
-- Нет, нет, если можешь -- пусть все останется, как есть...
И снова я не мог понять -- читаю ли я ее мысли, или это моя фантазия,
но мне отчетливо послышалось дальше: "Если ты будешь нянчиться со мной,
носить меня на руках, баюкать меня -- я буду каждую минуту чувствовать, что
умираю".
-- Ну. ладно, -- сказал я ласково. -- Все остается по-твоему. А я хочу
спать, нянюшка.
Я долго гладил ее золотые волосы, гладил даже тогда, когда она уснула.
Потом уснул и я. Но во сне мне явилась черная девочка, и я был не рад ее
приходу. Она сидела на спине огромного оленя, обнимала его за шею и
говорила: "Он у меня хороший", и я не мог понять, как она может говорить так
об олене -- ведь он ей вовсе не брат...
На другой день Элефантус, Сана и Патери Пат, наконец, разрешились. Это,
правда, была только часть того, что я должен был закодировать, даже не
половина -- только симптоматика, но все равно это была уже активная работа,
и я вздохнул свободно.
Для Саны наступили блаженные дни -- она могла кормить меня с ложечки. Я
буквально не выходил из кибернетической, куда все прибывали и прибывали
старые и новые машины. В основном это были кибер диагностики, или киды, по
важнейшим видам облучения. Она-то знала их прекрасно, хотя где она могла с
ними сталкиваться? Как-то я не выдержал и спросил ее об этом. Сначала она
сделала вид, что не расслышала, а потом сказала как-то вскользь, что
последние годы заведовала радиационной лабораторией Сахарского космодрома.
Работы все еще было по горло, и Сана все стояла у меня за спиной с той
именно лентой, которая могла мне понадобиться в ближайшую секунду, с
бутербродом или свитером, и я примирился со всем этим.
И вдруг все кончилось. Мне казалось, что остановка только за мной, а на
деле выходило, что я торопился впустую, так как дальнейшая программа не
составлена еще и вчерне и ожидаются материалы из Колхарана и Мамбгра.
Сана предложила мне продолжить теоретические занятия с Педелем. Я
довольно резко ответил, что он слишком перегружен подсчетом всех поглощаемых
мной продуктов. Сана посмотрела на меня укоризненно и заметила, что не может
делать это собственноручно только потому, что не располагает достаточным
математическим аппаратом.
Я облегченно вздохнул -- наконец-то у Саны пробудилось чувство юмора. Я
не удержался и спросил, за кем еще из ее сахарских космонавтов она ходила с
бутербродами и теплыми набрюшниками. Сана опустила голову.
-- Я чувствовала, что рано или поздно ты задашь мне этот вопрос, --
сказала она тихо, -- Эти одиннадцать лет я выполняла свой долг. И только. Я
никого не любила кроме тебя, Рамон.
Я сжал кулаки. Ну что я мог сделать?
Больше у меня не появлялось желания напоминать ей о прошлом.
К концу обеда на третий день моего вынужденного отдыха я не выдержал.
-- Послушай, Патери, -- сказал я за обедом. -- Может быть, ты передашь
мне некоторые материалы, не дожидаясь тех, что должны прибыть с востока? Не
беда, если там не все будет доработано -- Сана исправит на месте.
Патери Пат вскинул голову. Лицо и шея его стали вишневыми, багровыми и,
наконец, ослепительно алыми, как свежеободранная говядина.
-- Если ты страдаешь от избытка свободного времени, -- ответил он
сквозь зубы, -- можешь прогуляться на лыжах. У тебя это здорово получается.
Он уткнулся в тарелку и торопливо доел, шумно дыша и сминая скатерть.
Быстро встал, отвесил неопределенный поклон и вышел. Его черный "бой"
засеменил за ним.
По тому, как посмотрели друг на друга Сана и Элефантус, я понял, что
они тоже ничего не понимали.
Не завидовал же он мне в конце концов?! А может, он так же, как и я,
хотел бы сейчас не знать?..
Меня утешало то, что .Патери Пат считался в какой-то степени талантом
или даже гением, а таким даже положено быть немножко свихнувшимися.
Я преспокойно доел свои черешни и повернулся к Сане:
-- Благими советами нужно пользоваться. Отдохнем немного, и -- в горы.
Только учти, что на сей раз я без тебя не пойду.
Сана беспомощно развела руками:
-- Я не экипирована.
-- Какая жалость! -- я состроил постную рожу. -- Ну, идем, мне придется
поделиться с тобой одной лыжей.
Она тревожно глянула на меня. Попрощалась с Эле-фантусом. Молчала всю
дорогу.
Дома я пропустил ее вперед, а сам задержался в маленьком холле. Педель,
неизменно сопровождавший нас всюду, въехал в дом и покатился было на рабочую
половину, но я его остановил:
-- Педель, -- сказал я тихо, -- мои лыжи, палки и ботинки, и еще одни
лыжи, палки и ботинки, те, что поменьше, в той же кладовой.
Он стоял передо мной навытяжку.
-- На складе Егерхауэн-юг-два имеется только одна пара лыж, палок,
ботинок.
-- Что ты врешь, милый? -- удивился я. -- Они лежат рядом, я сам видел.
Ты просто забыл.
-- Совершенно верно. Забыл.
-- Так принеси обе пары.
-- Не могу. Помню только об одной. Другой на складе Егерхауэн-юг-два не
имеется.
Мне не хотелось лезть самому. К тому же мне хотелось переиграть того,
кто хотел меня обмануть.
-- Совершенно верно, -- сказал я. -- Ты не можешь помнить о второй
паре. Ее до сих пор и не было. Я положил ее туда сегодня утром. Понял? Я
положил, это мое. Ты увидишь их, запомнишь, что обе пары мои. Так вот,
принеси их мне,
Через минуту Педель приволок то, что мне было нужно
-- А теперь пригласи сюда Сану Логе.
Когда она вошла, я обернулся к ней с самым невинным видом:
-- Посмотри-ка, что нашел Педель. Вот умница! Я уверен, что все будет
тебе как раз впору.
Сана величественно повернулась к роботу:
-- Ступайте, Педель, продолжайте работу.
Я чуть не фыркнул. Я думал, что она удивится, -- кто же, если не она,
мог приказать Педелю забыть? А она отправила его с видом герцогини,
выставляющей дворецкого, чтобы устроить сцену своему дражайшему супругу по
всем правилам хорошего тона -- наедине.
Но она опустилась в кресло и молчала, глядя на меня спокойными жуткими
глазами. Она умела смотреть так, что пол начинал качаться под ногами.
-- Рамон, -- сказала она, наконец. -- Во имя той любви, которая была
между нами десять лет назад и которая не сумела пережить этот срок, я прошу
тебя: разреши мне дожить этот год только здесь и только с тобой.
Я схватился за голову. Я толкнул камень, и покатилась лавина. Я мог
вынести одиннадцать лет заточения, но эта патетика на горнолыжные темы...
-- Ты хочешь увести меня обратно в мир, из которого я ушла к тебе. Ведь
я столько лет ждала тебя, Рамон, что не могла делить свои последние дни
между собой и кем-то другим. Я хочу быть только подле тебя, и ты мне нужен
сильным, полным жизни. У тебя есть все -- любимая работа, уютный дом,
заботливые руки и снежные горы. Живи, мой милый. Работай, забывая меня, --
тогда я смогу тебе помочь. Владей этим домом, -- я буду украшать и убирать
его. Уходи в горы, -- я стану ждать тебя, потому что уходящий и приходящий
дороже во сто крат живущего рядом. Но не зови меня с собой.
Я знал, что я должен подойти к ней, театрально грохнуться на колени и,
спрятав лицо в складках платья, клясться не покидать ее до последних
минут...
Я сдернул со стены "микки" и, как ошпаренный, вылетел из дома. Шагов
через пятьдесят опомнился и присел, на камень. По фону вызвал Педеля со
всеми своими палками и свитерами и в ожидании его съежился под пронзительным
весенним ветром. Черт побери, до чего люди всегда умели портить все вокруг
себя! Кто бы мне поверил, что после всего этого я еще продолжал ее любить. Я
сам бы не поверил. Но я ее все еще любил. Я знал, что говорить ей об этом --
бесполезно, потому что она примет это лишь как утешение, а выдумывать
что-нибудь я сейчас просто не мог. Сил не было. Потому что я ее любил.
Глава VII
Я мчался вперед, словно за мной по пятам гнались изголодавшиеся
леопарды. Проскочил лес с такой скоростью, что за мной стоял туман
осыпающегося с елей снега. Оглянулся. Нет, рано -- мобиль, спускающийся
сюда, будет виден из Егерхауэна. Я круто свернул влево и понесся вниз по
склону. Скорость была сумасшедшей даже для такого безопасного спуска. Но я
его хорошо знал. Постепенно я начал тормозить. Потом резко поставил лыжи на
ребро и остановился.
"Хижина... Хижина..." -- вызывал я, поднеся "микки" к самому рту, так
что он стал теплым и матовым,
"Хижина слушает. Чем могу помочь?" -- раздался металлический голос.
Ну, конечно, при экипаже в четыре человека дежурить у фона людям было
нецелесообразно. Вероятно, роботы рассматривали все поступающие сообщения и
только в крайних случаях подзывали людей.
"Прошу одноместный мобиль на пеленг, -- сказал я. -- Пеленг по фону".
И запустил "микки" на пеленговые сигналы.
Облаков не было, и Хижину я увидел издалека. Она стремительно неслась
мне навстречу. Тонкая черная фигурка выплясывала на площадке какой-то дикий
танец. Разумеется, это могли быть или Туан, или Илль. Я потянулся к щитку и
поймал по фону Хижину. Из черного диска полетели восторженные вопли: "Эй,
вахта, поднять сигнальные огни! На горизонте один из наших кораблей!"
Мобиль шлепнулся у самых ее ног.
-- Скорее! -- кричала она. -- Именно сегодня вы нам нужны вот так! Ну,
вылезайте, вылезайте, а то он сейчас вернется.
Именно сегодня я и не был расположен прыгать, как весенний зайчик. Мне
хотелось излиться. Я хотел Джабжу. Мне нужна была его жилетка. Я вылез и
начал ворчать:
-- Благовоспитанная горничная не свистит в два пальца при виде гостя,
словно юнга на пиратском корабле, а складывает руки под передником и вежливо
осведомляется, что посетителю угодно.
-- Ладно, ладно, будет вам и благовоспитанная горничная, будет даже
чепчик, а сейчас ступайте вниз -- нам не хватает механика.
Она схватила меня за руку и потащила в узкую щель двери.
-- Скорее, скорее, -- она бесцеремонно втолкнула меня в кабину
грузового лифта. -- Мы хотим успеть, пока не вернулся Туан...
-- А чем я могу быть полезен?
-- Что-то не ладится с блоком звукового восприятия.
-- У чего?
-- У Туана.
Я не успел переспросить, как лифт остановился, и Илль потащила меня
дальше, через обширные помещения, которые, насколько я мог догадываться,
были аккумуляторными, кибернетическими, кладовыми и киберремонтными.
Наконец, в небольшой комнате с голубоватыми мягкими стенами я увидел
остальную троицу. Лакост и Джабжа наклонились над сидящим в кресле Туаном и.
кажется, причесывали его, помирая со смеху. Илль подбежала и залилась так
звонко, что я сам ухмыльнулся.
Наряд Туана меня потряс. Весь в белых блестящих доспехах, особенно
подчеркивающих его стройность, в белоснежных замшевых перчатках,
обтягивающих кисть, которой позавидовала бы и сама Илль, он развалился в
кресле, предоставив товарищам подвивать и укладывать свою роскошную бороду.
