На всем пути по Земле Спасения, до парома, девушки казались сошедшими с
картинок рекламных журналов палладийских туристических компаний:
крепенькие, кругленькие, русоголовые, ясноглазые. После Фатьянова, на всех
станциях Гарного Края, девушки были совсем уже другие: высокие,
черноволосые, с заметной раскосинкой в глазах. С удивившим его самого
замешательством смотрел на них Глеб...
В салон-вагоне их ехало шестеро: Алик и Глеб, господин Байбулатов,
есаул Коротченя - он обеспечивал транспорт и питание: за Корсаком никакого
регулярного сообщения не было ни по суше, ни по воде, - и два
казака-порученца, они же телохранители, носильщики и прочее.
В Новопитере Кирилл Асгатович попытался объясниться. Простите меня,
если можете, Глеб Борисович, сказал он, ну - не подумал, затмение нашло...
показалось вдруг, что двух зайцев убью, а когда понял, что глупость
сотворил - поздно уже... Простите великодушно. Впрочем, если желаете, я
откажусь от участия в акции, сами понимаете: доверие должно быть обоюдным.
Да, сказал Глеб, доверие должно быть. Когда я понял, что вы меня
используете как ложную мишень... да если бы именно меня - я бы слова не
сказал! Вы же... Я еще и еще раз прошу прощения, - Кирилл Асгатович
наклонил голову. Я совершил ошибку, она дорого стоила - и вам, и мне...
Глеб не стал спрашивать, чем расплатился господин Байбулатов. Чем-то,
значит, расплатился - зря говорить не станет.
...А дама ваша жива, здорова и в безопасности, сказал он, когда они
пожали руки. Мне Бэдфорд сообщил...
В Корсаке остановились в доме военного коменданта штабс-капитана
Переверзева Игната Ильича. Дом был огромен и полупуст. Ходили сквозняки по
пустому флигелю, и палые листья лежали в углах. Осень торопила события,
Коротченя и комендант сработали четко, и на второй день был готов план
похода: на шхуне до Федякиной губы, самого северного рукава реки Эридан,
там есть застава Крепостец, где квартирует сотня казаков и с полтысячи
крестьянского населения. Оттуда до нужного места четыре сотни верст по
прямой, и пройти их надо на конях. С сотником Крепостца снеслись по
телеграфу, недавно проведенному. Он готов дать и лошадей, и казаков в
конвой. Так будет и быстрее всего, и проще. Господин Байбулатов выразил
согласие. Алик был молчалив и мрачен. Миссия его угнетала страшно. Глеб
же...
Глеб испытывал сильнейшее чувство неизбежной грядущей неудачи. Он
только не знал, не мог понять, и чем именно суть этой неудачи. Впрочем,
делиться сомнениями не стал - да и чем, собственно, было делиться? Страхом
и неуверенностью? Нет, просто слишком долог путь. Делаешь - делай
скорее...
Но - грызло, грызло...
Все было неправильно. Все с самого начала.
И уже ничего не исправить. Остается жить с тем, что осталось.
Не хотелось ни о чем жалеть. Хотелось быть жестким и сильным.
Ничего больше и не приходилось требовать и ждать - от себя, от жизни,
от Бога...
Но что-то зацепилось внутри и не пускало.
Светлана возвращалась в город, где прожила последние и не самые
плохие годы - будто жизнь спустя. Тянулись пригороды, дачи, богатые виллы.
Она узнавала их, как сквозь туман. Потом начались сады, парки. Вдали
мелькнул на миг и тут же скрылся дом, где жила Олив и где Светлана и
Сайрус выдерживали осаду в ту жуткую ночь мятежа. А у самой станции, где
начинали ветвиться пути и колеса загромыхали на стрелках, стоял, открытый
всему, двухэтажный деревянный дом. Туда, в тесную квартирку на втором
этаже, и привез ее, пятнадцатилетнюю, отец. Два с половиной года закрытой
школы было позади, два с половиной гнусных года. Светлана вглядывалась в
окна дома, занавешенные светлыми шторами - как будто можно было узнать
этим или каким-то другим способом, дома отец или нет. Рядом молчал и о
чем-то размышлял Сол. Ему нелегко далась дорога, особенно последние сутки:
банды бесчинствовали, поезд останавливался поминутно, солдаты охраны
растаскивали завалы - а из темноты летели пули. Но ни налета, ни крушения
все-таки не случилось, обошлось.
Они продолжали играть в маленькую еврейскую семью, но уже тихо,
устало, на излете. Светлана перестала примачивать фуксином шею и щеку,
"родимое пятно" полиняло. Тяжелый "сэберт" она носила в вагоне почти
открыто: в кармане летнего пальто. Но на станции Сол встрепенулся, шепнул:
работаем, - и потом долго и шумно торговался с носильщиком. А в кэбе вдруг
улыбнулся ей и крепко пожал запястье.
В пять минут домчались до дома, и Светлана, выдохнув: "Одна..." -
взлетела на второй этаж. Дверь. Она постучала, но даже не услышала своего
стука. И не услышала шагов за дверью.
В первый миг она не могла разобрать, кто перед нею: так было светло в
квартире и так темно здесь, по эту сторону двери. А может быть, ей просто
хотелось видеть другое...
Женщина средних лет, в измятом халате, с измятым лицом и трубкой в
руке.
- К кому это вы?
- Мистер Белов... он жил здесь... Он здесь?
- Никогда не слышала... Может быть, Фанни? Фанни!
- Иду, иду, - донеслось из комнаты. За-шаркали шаги, и появилось
нечто бесформенное, колышущееся, как мешок, налитый киселем. Но
удивительно - Светлана узнала это существо, кухарку Фанни, когда-то
занимавшую каморку под лестницей. И Фанни узнала ее и раздвинула в
беззубой улыбке губы:
- О, мисс Светти! Как это вас занесло к нам? Да вы проходите,
проходите же. Элинор, дай дорогу мисс...
- Фанни, милая, скажи: папа был здесь? Недавно - здесь?
- Нет, мисс, а что случилось?
- Фанни, я с вокзала, я была в столице, когда услышала, что он
вернулся...
- Нет, мисс, я не слышала и этого. Но я многого не слышала, нигде не
бываю, не вижусь ни с кем... Может быть, он и вернулся. Но сюда он не
заходил. Да и что ему делать здесь? Проходите, я налью вам горячего чаю,
вы такая бледненькая...
- Спасибо, Фанни, меня ждут внизу, я должна, должна найти его как
можно быстрее...
- Удачи вам, милая, и простите, что ничем не помогла. Как вы доехали?
- Это ужас, Фанни, это просто ужас... - Светлана бежала вниз. Прощай,
Фанни!
Сол помог ей сесть.
- Пусто? - понял он.
Светлана кивнула.
- Куда теперь?
- В комендатуру порта.
- В комендатуру порта! - крикнул Сол кэбмену.
Лишь когда кэб остановился у начала аллеи, ведущей к тяжелому серому
дому под красной крышей, Светлану ударило: ведь там же не только те, кто
что-то знает об отце, там может быть и Сайрус! Но поздно было
поворачиваться и убегать...
Мистер Пэтт так и занимал свой треугольный кабинетик, заваленный до
потолка пыльными коричневыми папками. Нарукавники и круглые очки делали
его похожим на старого бухгалтера.
- Леди Светлана! - он узнал ее сразу, а изумился секундой позже.
- Это я, мистер Пэтт, здравствуйте! Скажите: папа вернулся?
- Ваш отец, леди? Не-ет... Только не волнуйтесь, ради всего святого,
от них есть известия, там все в порядке. Месяц назад была телеграмма из
Белого Города, они готовились к отплытию, мы перевели им деньги на свежие
продукты. А почему вы решили, что он вернулся? Нет, и мне очень жаль, что
приходится это говорить.
- Да, я... Это было ложное известие. Понятно. Извините. Главное - жив
и здоров, правда?
- Конечно, миледи, конечно. Садитесь вот сюда - и не откажите в
компании: глоточек бренди с фруктовой водой?
- Плохо выгляжу, да? Я знаю. Это дорога. Устала. Спасибо... - она
приняла бокал. - Такая долгая дорога, знаете ли...
- И нигде не отдыхали?
- Только что с поезда, кэб ждет...
- М-м... Леди Светлана, вы можете и не знать...
- Что? Что случилось? Сайрус?
- Как вам сказать... Видите ли, он взял годичный отпуск и уехал. На
север, в имение...
- Давно?
- Неделю назад.
- Вот оно что... А почему? Что произошло?
- Этого я не знаю достоверно, а слухи передавать не хочу. Но в вашем
доме живет теперь его племянник с семьей, так что если вам нужно где-то
остановиться, то моя лачуга в вашем распоряжении...
- Спасибо, мистер Пэтт... - звон, и частые шшшух-шшшух-шшшух в ушах,
и хрустальная ясность всех видимых предметов, как бы отгораживающая ее от
мира; ноги с трудом нащупали пол. - Мне есть где остановиться, не стоит
беспокойств... - и лицо слишком ощутимо, будто покрыто воском, восковой
маской. - Я пойду, до свидания. Мне нужно принять ванну и поспать...
Мистер Пэтт говорит что-то, но Светлана уже не слышит, как не
чувствует собственных шагов. Боже мой. Боже, кричит она неслышно, это все
из-за меня, это я во всем виновата! За что же - его?!
И вдруг понимает, почему голос следователя - там, в лагере, на
сортировке - показался ей знакомым. Именно этот голос повествовал тогда,
за их с Глебом спинами, о возвращении отца... прощальный вечер на
"Эмеральде"...
Еще один камешек лег в странную мозаику.
Чемдалов брезгливо оттолкнул зеленую пластиковую папку. Все идет, как
задумано: в Ньюхоупе цены относительно бумажного фунта выросли на
семнадцать процентов. Это уже признаки того, что заработала собственно
машина инфляции: ввезенных бумажек при самом эффективном использовании
хватило бы на двенадцатипроцентное подорожание. Золото из наличного
оборота почти исчезло, в банках огромные очереди, а скоро... почти завтра,
да... О, это будет похлеще знаменитой "черной пятницы"! В шести крупнейших
банках Мерриленда будут двинуты капиталы, оседавшие три последние десятка
лет - и это будет настоящий удар. Нокаут. Не выдержит никто.
А если и в "черную пятницу" кто-то так же вот пошутил?
Чемдалов даже засмеялся. Когда знаешь, что существует Транквилиум,
все загадки истории разрешаются по одной схеме. А тот, кто долго
размышляет над этим, либо постепенно сходит с ума, либо начинает понимать,
наконец, что истории безразлично, каковы причины тех или иных событий:
случайность ли, заговор ли, железные ли законы экономики, или произвол
высших сил... Вот сидит он, Чемдалов, в одном лице совмещающий и
случайность, и железные законы, и заговор, и справедливость, и высшие
силы, - ну и что? И всегда так: сидит какой-нибудь Чемдалов... а если и не
сидит - все равно, какая разница?
Странно только - вдруг вспотели ладони...
Мистер Бэдфорд вел себя как старый любящий дядюшка: откуда-то от
соседей была привлечена горничная, пожилая полная матрона, в мягких руках
которой Светлана окончательно расслабилась и за ненадобностью перестала
понимать, где она есть и что с нею делают. Уют и безопасность царили в
этом каменном доме, обнесенном еще и каменной крепкой стеной. Была теплая
ванна, был легкий ужин, и Сол рассказал мистеру Бэдфорду все, что знал - а
может быть, и не все, Светлана не вникала. Она как сквозь текущую воду
видела этих мужчин, занявшихся мужскими делами, курящих трубки и пьющих
красное вино. Потом как-то незаметно она оказалась под одеялом.
...Стена пламени, и под эту стену ныряла, отчаянно крича от боли и
страха. Юкка и выносила щенков, одного за другим - мертвых, мертвых,
мертвых, мертвых... - и ныряла за следующим. Она так и осталась там, по ту
сторону огня, а Светлана отступила еще на шаг и оказалась у ворот, и
бегущий человек - он бежал медленно, как в воде, как в кошмаре -
повернулся в ее сторону, взметнулись длинные, до плеч, волосы, и на бегу
он взмахнул рукой, но как бы вдогонку этому, посылающему нож в ее грудь,
взмаху - резко отбрасывает назад другую руку и от этого чуть-чуть
