выбрались в коридор - постоять у окна. Из их купе пахло, как из кабака.
- Хорошо, мы не курим, - сказал один из них Глебу. - А то бы как
ахнуло...
Глеб с любопытством рассматривал людей, профессией которых было -
летать. Повадками они походили на лихих лоцманов, проводящих суда между
островами Эпифани. Эти люди умели делать то, чего не могли другие, и тень
этого умения лежала на их лицах. Но в то же время это была их работа,
проклятое ремесло, они "ломали" его за деньги - и это тоже лежало на их
лицах.
- Вы сами-то докуда? - продолжал летчик.
- Докуда? - нахмурился Глеб. - Алик, докуда мы?
- До Уяра, - отозвался из купе Алик.
- До Уяра, - продублировал Глеб.
- Хо, так мы вместе выходим! - обрадовался летчик. - Нам в Заозерку
надо, а этот трамвай там не тормозит, представляешь? Тьфу, черт! В смысле
- наоборот. Ну да ладно. Мы, значит, земляки получаемся. Васька, у нас там
осталось по сто?
- Там еще сто по сто, - сказал второй летчик, которого звали Васькой.
- И закусь, и все такое. Понимаешь, - сказал он Глебу, - едем вдвоем, друг
друга морды только и видим. Скучно же так пить, а?
- Не знаю, - Глеб пожал плечами.
- Ну так что? Будешь?
- Пить?
- Ну да!
- Сейчас брата спрошу, - и краем глаза заметил, как летчики
переглянулись.
Сидели потом долго, почти до утра. Летчики выслушали балладу о
Глебовой контузии, сочувственно повздыхали, выпили за выздоровление. Сам
Глеб тихонько, думая о своем, лизал коньяк - напиток, похожий немного на
тот, которым угощал его - как давно это было! - Бэдфорд. Да, что-то не так
было во всей суете минувшего месяца, что-то не сходилось, да и не могло,
наверное, сойтись - слишком уж многие врали ему... Да ты ешь, парень,
старательно угощали его, в санатории вашем небось по-солдатски кормили -
пытались впихнуть в него кружочки твердой колбасы, кусочки копченой рыбы,
рыбу из жестяной банки, тушеную, распадающуюся... не было такого в вашем
санатории, небось... Он ел, стараясь соответствовать. За окном вновь была
тайга, невысокие горы, дорога петляла, поезд шел то по высоким насыпям, то
по лощинам, то нырял в туннели. Очень долго не было и намека на жилье.
Летчики и Алик о чем-то оживленно болтали. И в один тоскливый момент Глеб
забыл, что так нельзя делать, но просто уже не было сил переносить
одиночество...
В темном вагоне не было ни дверей, ни стекол. Не было и пыли - ее
давно выдуло могучим сквозняком. Снаружи скользил голый скелетоподобный
лес. Глеб встал и осторожно выглянул в коридор. Там было, естественно,
пусто. Обрывки занавесок бились, как крошечные черные флаги. Нельзя было
долго оставаться здесь. А интересно, в паровозе тоже никого нет? Дорога
изгибалась, в окно был виден и хвостовой вагон, и паровоз... нет, тут они
называются как-то иначе, забавнее... тепловоз, вспомнил он. Пустой
тепловоз без машинистов... или же кто-то ведет этот призрачный поезд?
Простой ответ: что машинист в реальном мире ведет сразу два поезда: и
свой, и теневой - отпадал: иначе весь пыльный мир был бы полон движущимися
механизмами... Да, над всем этим еще думать и думать... а ведь я немало
узнал за это время, почти удивился Глеб. Да, немало узнал...
И - еще есть Альдо...
Он перешел из купе летчиков в свое, достал из кармана часы, открыл,
сложил ладони лодочкой, заслоняя часы от света, заглянул одним глазом.
"Альдо", - чуть светилась надпись. Альдо. С ума можно сойти.
Впрочем, мистер Бэдфорд намекал, что не все, совершаемое отцом при
посторонних, совершалось искренне. Равно как и произносимое - не было
правдой. Но ведь Альдо, что общеизвестно, являлся прямым и
непосредственным виновником изгнания отца. Предателем. Негодяем.
Впрочем, если изгнание оказывалось не изгнанием, а чем-то вроде
служебной командировки, то...
Ничего не понимаю, подумал Глеб. А надо научиться понимать. Понимать.
Он задержал дыхание - и вернулся. Перешел в купе к летчикам. Сел,
взял со стола свой недопитый стакан. Как обычно, его исчезновения никто не
заметил.
16
Чемдалов не был в Порт-Элизабете уже года три и теперь как бы заново
осматривался в этом по здешним меркам большом и шумном городе. Чем-то
похож на Ялту, только дома другие - ну, это естественно. Ессестно. Он
испытывал к этому городу - как и к остальным городам Транквилиума -
безотчетное чувство брезгливости. Точно такое же, какое испытывал ко
всяческим больным, убогим, покалеченным, слабым и полудохлым. Он знал, что
такое болезнь и слабость, знал, каких сил стоит их преодолеть - и знал
точно так же, что преодолимо все, кроме смерти. К седьмому классу он
перенес четыре операции, был худой и хилый, в очках - готовая мишень. К
середине восьмого - с ним боялись связываться самые отъявленные. Он
сказал: бить буду сразу насмерть - и показал, как: кулаком выбил дно у
железного ведра. Все можно одолеть, была бы воля - а если нет, то о чем
вообще говорить?
Даже спустя два месяца после первого из замысленных Вась-Васем
восстаний - торопливого, ущербного как по драматургии, так и по тактике, а
потому проваленного с треском и копотью - в городе похаживали армейские
патрули, висели портретики: "Разыскивается", с проверкой документов дело
было поставлено достаточно четко, а в гавани, далеко от берега, но очень
видно, несли службу три парусных сторожевика и три паровых быстроходных
катера. С караульной службой у них полный порядок, сказал Пигулевский,
когда они прохаживались по набережной. И на дорогах тоже? И на дорогах.
Что, мышь не проскочит? - Чемдалов поднял бровь. Мышь не мышь, но лошадь
провести трудно, невозмутимо сказал Пигулевский, вы же видели, какие тут
заросли. Значит, так, сказал Чемдалов спокойно: я не верю, что
контрабандисты сидят по норам. Любая сеть состоит из дыр. Завтра - завтра!
- я должен знать, как переправить тонну груза на острова. На острова? -
изумлению Пигулевского не было предела. Да мелкими партиями - тонну. Ну,
если мелкими... мелкими, наверное, можно...
Чемдалов как бы со стороны видел себя и Пигулевского, медленно
бредущих по боковой аллейке приморского парка: отставной офицер средних
лет беседует с молодым почтовым чиновником. Отец и сын или, скорее, дядя с
племянником. Идиллия.
Между тем именно через Пигулевского уходили на меррилендский рынок
десятки килограммов колымского приискового золота и сотни тысяч доз
колумбийского и кубинского кокаина. Вырученные деньги использовались для
поддержки левых профсоюзов, радикальных партий, некоторых сугубо
террористических группировок (к ним Вась-Вась питал особое пристрастие) -
и, разумеется, на подготовку и проведение восстаний. Но еще больше средств
уходило на дискредитацию власти - причем суммы настоящих взяток, сунутых
через подставных лиц тем или иным чиновникам, составляли едва ли десятую
часть того, что платили газетам за раздувание этих скандалов. Но это
давало настоящий эффект: вот уже четыре года подряд аналитики фиксировали
медленное, но все ускоряющееся падение авторитета правительства. Помогала
тому и политика президента Хоука, человека умного, но слишком упрямого,
негибкого: встретившись с препятствием, он забывал обо всем, штурмуя его -
зачастую в лоб. Все, кому хотелось, давно играли на этом. Хоук был
предсказуем и потому уязвим, и Чемдалов даже слегка жалел его - брезгливой
презрительной жалостью.
Старый план Вась-Вася, одобренный в свое время еще Хрущевым,
предусматривал создание мощной партии, опирающейся на армию
неквалифицированных рабочих и сельскохозяйственных сезонников, и
дальнейшее проведение ее к власти путем нехитрых комбинаций, отлично
показавших себя в Африке. Хрущев очень увлекся этой идеей: вставить фитиль
Америке, установив советскую власть в стране, населенной выходцами из
Америки. Сама идея фитиля была у него чисто фрейдистской - а потому
неодолимой. Потом все-таки оказалось, что Мерриленд - это не Африка. План
был многократно скорректирован, но цель при этом оставалась неизменной:
изменить социальный строй руками самих меррилендцев. Однако в семьдесят
третьем Ю-Вэ, никогда не упускавший дела Тринадцатого из поля зрения,
поставил задачу: любым путем и любыми средствами создать в обеих странах
Транквилиума такие условия, чтобы к восемьдесят пятому году обеспечить
быстрое переселение туда шестнадцати-восемнадцати миллионов человек и
размещение пятидесяти миллионов тонн груза. Это нереально, пытался
возражать Вась-Вась, но Ю-Вэ сунул ему под нос ньюхоупскую газетку
двадцатилетней давности: на севере Острова найдены обломки чрезвычайно
легких металлических конструкций, и ученые полагают, что это - следы
катастрофы воздушного корабля из Старого мира. Север Острова проецируется
на южную часть Якутии. Где-то там - большой проход. Ищи.
Найти большой проход удалось через полгода. И еще через полгода
началось строительство железнодорожной магистрали, способной обеспечить
требуемый грузопоток. Дело оставалось за малым: захватить власть в
Мерриленде. И по возможности так, чтобы не настроить против себя
аборигенов. Прийти не захватчиками, а друзьями или даже спасителями.
Требовалась хорошая драматургия, и возник Чемдалов.
Он и сам не знал, почему Вась-Вась из всех разработчиков выделил
именно его. Может быть, потому, что его проект был самый грубый, а потому
- самый надежный. Кроме того, Чемдалов терпеть не мог эвфемизмов, и для
него шпион всегда был "шпионом", а убийство никогда не было "устранением".
А может быть, по каким-то вообще третьим соображениям. Но так или иначе, а
проект "Домино" вскоре начал осуществляться как бы сам собой.
Цепь восстаний городской черни (Чемдалов так и писал: "городской
черни"), соблазненной возможностью безнаказанно пограбить и поубивать,
политических убийств и прочих подобных акций - должна была создать в
стране обстановку крайне нервозную. Одновременный выброс на рынок
огромного количества фальшивых, но абсолютно неотличимых от настоящих,
бумажных денег вызовет резкий скачок цен и вскоре - трудности с
продовольственным обеспечением крупных городов. Для меррилендцев, выросших
среди изобилия еды, это само по себе будет страшным шоком. Несколько
хорошо продуманных провокаций, дающих понять, что все это - дело рук
Палладии, приведут к вспышке антипалладийских настроений. Проведение на
гребне этой волны президентских выборов поставит во главе страны человека,
готового войну начать. И тогда самое простое будет - вовремя поднести
спичку... Когда же обе стороны достаточно измотают друг друга, предложить
меррилендцам свою помощь, погасить совместными усилиями Палладию - после
чего диктовать свои условия...
И вот - уже виден финал этой многолетней захватывающей игры.
- Тонну - мелкими партиями... - повторил Пигулевский. - А что это - я
могу знать?
- Вполне, - кивнул Чемдалов. - Это деньги.
- Деньги? - Пигулевский изумился. - А что можно делать с деньгами на
островах?
- Это я тебе потом все подробно распишу, - сказал Чемдалов.
Следующая встреча у него была через двадцать минут в одном маленьком
ресторанчике, где всем подавали только стейк с яйцом и томатами. Но что
это был за стейк! Даже неприхотливый Чемдалов с трудом подавил в себе
желание потребовать еще одну порцию. Вот так и сбегают, угрюмо подумал он.
Нажрутся чего повкуснее - и прощай, Родина! Его визави, Брянко, ел
неторопливо, солидно, подбирая кусочком хлеба масло, растекшийся желток,
