голодные.
- Ну, закажи, - согласился Туров.
Чемдалов подозвал официанта:
- Еще, пожалуйста, чего-нибудь овощного, два пива и соленых орешков.
- И, взглянув на Турова, засмеялся: - Тебя бы, Степа, первого сожрали.
Потому что сам ты мяса не ешь, и толку от тебя в этом плане ни
малейшего...
Уцелевших после взрыва на базе четверых сотрудников удалось вывести:
нашли и расчистили узкий проход в самом городе. Тут как раз и Брянко
подоспел - с консервами... Да, подумал Чемдалов, как транспортный узел
Владивосток значение утратил. Ничего, вот введем в дело новый проход - и
все старые окажутся ненужными. Лишними.
Он только что был там и все видел. Проход был огромный и сквозной,
без промежуточных зон, но большая часть его располагалась в воздухе. По
форме он напоминал наконечник копья длиной больше километра и шириной
метров двести, косо воткнутый в землю. На уровне земли ширина его была
сорок два метра. Нашли знаешь как? - говорил Кондратьев, бывший когда-то с
Чемдаловым в одной опергруппе, а теперь вот безвылазно торчащий в тайге,
при гнусе. - Зимой здесь иней на деревьях - во! И тепло, якуты это место
знают - зверье сюда приходит греться... Они стояли у вертолета и смотрели
на скальное безумие, начинающееся на той стороне. Ты туда ходил? - спросил
Чемдалов. Ходил, а как же, - удивился Шура Кондратьев, - только там далеко
не уйдешь: вертолетами надо будет людей забрасывать. Чемдалов кивнул.
Инженерное управление уже подготовило проект "плацдарма", требовалось
одно: дотянуть сюда рельсы.
Хотя это ни разу не было сказано вслух, Чемдалов понимал: идея
"вставить фитиль" при Ю-Вэ приобрела иное содержание. Транквилиум теперь
рассматривался как глубокий и вместительный бункер, имея который было не
страшно ввязываться в ядерную войну...
И, глядя на то, как Туров уминает огромную порцию цветной капусты в
сухариках, Чемдалов подумал еще, что все планы придется, очевидно,
свернуть в трубочку и засунуть поглубже, потому что счет пошел на месяцы и
дни, и нечего уже забивать себе голову всяческими тайными операциями, на
которые потеряно столько сил и бесценного времени, а надо четко и
всесторонне готовиться к открытой интервенции. Тем более что Транквилиум -
не Афганистан, оружие туда поставлять никто не сможет, так что
преимущество будет подавляющим... да и народ не тот. Ему представилось
вдруг, как разгружаются эшелоны, как по немыслимым мостам и туннелям танки
и бронемашины сходят с гор и окружают район прохода железным кольцом, как
вертолеты высаживают десанты, как внутри кольца возникают города, вначале
палаточно-барачные, а потом... Он отогнал видение и сам над собой
посмеялся: пацан, пионерская зорька сыграла. Это будет в сто раз страшнее
Афганистана, подумал он, и все равно мы победим, потому что за нами,
позади нас - будут самые лучшие в мире заградотряды с "першингами" и MX...
Чемдалов огляделся. Они ничего не знают, подумал он. И не узнают,
потому что Величко - не знал. А если и узнают, то не смогут помешать.
Едят, пьют. Ходят...
Живите пока, ребята.
У него было странное чувство: будто он на сцене театра, идет
бесконечная пьеса, и все давно забыли, что это пьеса - и пытаются жить
всерьез. И даже умирать - всерьез.
- Ладно, - сказал он вслух. - Допустим, что ты прав. Величко
перебежал... туда. В Мерриленд, в Палладию - неважно. Скорее, в Палладию.
Он и так всплывет рано или поздно. А может быть, его засадят на Гармошку.
По большому счету, Степа, - плюнуть и растереть. Все равно - когда мы туда
придем, деться ему будет некуда.
- Нет, - сказал Туров. - Его нужно найти и убить. И Марина - найти и
убить. Это - нужно. Все остальное - как получится...
- Ладно, - сказал Чемдалов. - Тогда - занимайся этим делом. Три
недели сроку.
- Понял, - сказал Туров. - В Большой Комитет за помощью обращаться
можно?
- Да хоть в Центральный. Но чтобы легенду не нарушать!
- Я не пацан, - отмахнулся Туров.
18
Глеб и узнавал, и не узнавал Новопитер. Все в нем будто бы осталось
то же - но сместилось, сдвинулось, поменялось местами. Узкими стали
проспекты, куда более изящными - фасады. Непривычно звучала уличная речь.
Плыло в глазах от щедрости витрин, от запахов сдобы кружилась голова. В
первые дни у них почти не было денег, сороковник, выданный комендантом
Маяцкого на дорогу, растаял мгновенно. Департамент же охраны, куда они
обратились с паролем, оплачивал лишь жилье и выдавал три рубля суточных на
двоих. Этого хватало, чтобы один раз незатейливо поесть: щи, баранина с
кашей, пирог, молоко, - да раз попить чай с сухарями. Лишь через неделю из
Кассивелауна поступил Глебов перевод.
Это событие они отметили шикарным ужином в "Пилигриме". Потом
отправились в ночную оперетту. Давали "Седьмую жену" Блонского. На самом
патетическом месте, дуэте Лизы и Капитана, Глеб вдруг уснул. И потом
несколько дней кряду с ним это случалось: он засыпал в самых неподходящих
местах. Ему снились какие-то чрезвычайно яркие сны - но не запоминались
совершенно. Пятнадцатого августа случилось два события: Алик получил
наконец отправленный "золотой груз": свои странные деньги, Глебов
револьвер и патроны к нему - и пришло приглашение явиться на некую "общую
встречу".
Шестнадцатого, в четыре часа пополудни, сильно парило после дождя. В
многочисленных протоках и каналах вода стояла высоко.
"Общая встреча" проходила в отдельном кабинете ресторана "Беловодье".
Два лица были знакомы Глебу: офицера, который принимал их в первый день по
прибытии, лейб-гвардии подпоручика Павлова - и господина Байбулатова
Кирилла Асгатовича...
Среди пассажиров, сошедших на берег в Кассивелауне с борта пакетбота
"Иван Великий", обслуживающего линию Ньюхоуп - Новый Петербург и
задержанного в Ньюхоупе из-за гражданских беспорядков, была и маленькая
еврейская семья: папа Джейк Шульман, часовщик, ювелир и антиквар, как он
отрекомендовался, и его семнадцатилетняя дочь Наоми. Пара была
трогательная: низенький, кругленький, очень подвижный, очень разговорчивый
папа - и высокая, медлительная, вся в мелких кудряшках черных роскошных
волос, с диким взглядом из-под тяжелых век дочь. Ее можно было бы счесть
красавицей - если бы не багровое родимое пятно на шее и на части щеки.
Папа рассказывал всем, кто соглашался его слушать, что это пятно - часть
семейной трагедии, женихи далеко стороной обходят девочку, но нельзя же
допускать, чтобы она так страдала ни за что - и вот он, отец, исполняя
свой отцовский долг, везет ее в Порт-Блессед к доктору Квили, который
умеет такие пятна удалять... Дочь молчала, глядя в пол. А девочка-то -
огонь под пеплом, шепнул своему другу и компаньону мистер Мак-Конти,
адвокат. Компаньон охотно согласился. Они и сошли в Кассивелауне, и
Светлане почти не пришлось прибегать к своему умению говорить с акцентом и
особым образом строить фразы, чему ее так упорно учил Сол. Сначала было
смешно, потом стало получаться. Еще три дня, и мы сосватаем тебя за
раввина, смеялась Олив. В Кассивелауне было темно из-за низко висящих туч.
Дождь начинался, но тут же кончался. Сильно пахло рыбой. Другая пара,
мистер и миссис Черри, роскошная блондинка с синей лентой в волосах и
пожилой моряк, не по своей воле ставший чиновником адмиралтейства, как бы
случайно прогуливалась по палубе над трапом. Баркас отчалил. Взлетали
весла, и уже невозможно, невозможно было различить слившиеся в короткое
тире фигуры пассажиров. Увижу ли я ее когда-нибудь? - вдруг с ужасом
подумала Олив. И Светлана, глядя на уходящий все дальше и дальше высокий
борт барка, подумала: увидимся ли? О Господи - где и когда? Раз... раз...
раз... - негромко командовал боцманмат. Небо касалось верхушек мачт.
Поразительно резкими голосами орали чайки.
На причале Шульманы взяли кэб и сразу же отправились на станцию
дилижансов. Кассивелаун был полной противоположностью
романтически-возвышенному Порт-Элизабету. Плоский, темный, не слишком
чистый город, состоящий будто бы из одних задворок. Бесконечные глухие
заборы тянулись вдоль улиц с узкими, в две ладони, тротуарами, слепые
стены и фасады с забеленными окнами; черные решетки в проемах, редкие
деревца, мостовые из дикого камня, темная стоялая вода в каналах,
неистребимый запах рыбы, рыбной чешуи, рыбьего жира, рыбачьего клея...
нет, Кассивелаун не стоил внимания. И красивые дома, что попадались им на
пути, и сады, и уходящий куда-то ясный бульвар казались пленниками этого
города. Здесь делались деньги, большие деньги, и ни для чего другого этот
город предназначен не был. Он даже не был предназначен для тех, кто жил в
нем - хотя они, возможно, притерпелись к его уродствам и не замечали их,
видя лишь что-то хорошее...
Дилижансы в Порт-Блессед уходили каждый час, но свободные места были
только в семичасовом.
Шульманы сидели в станционном ресторанчике и убивали время, поедая
невкусный обед. Надо кушать, дочка, журчал непрерывно Сол, ты молодая, ты
еще не знаешь, что главное - это правильно питаться... Светлана старалась
не слышать. Когда они готовились, Сол вот так же вбивал в ее тупую голову,
что главное - это никогда и ни при каких обстоятельствах не выходить из
роли, пусть камни падают с неба... Она и не выходила. Просто считала дни,
сколько еще осталось: семь... пять... теперь вот - три, да-же меньше. Двое
суток в дилижансе, потом поездом - ночь и утро. Да, папочка, шептала она.
Тошнота не то чтобы прошла - но теперь ее можно было подавлять просто
усилием воли. Впрочем, и пилюли, и настойку она пила аккуратно.
Мучили запахи. Казалось, ко всему на свете добавили по капле чаячьего
жира.
- Я больше не могу тут сидеть, - сказала Светлана и улыбнулась. - Я
сейчас сойду с ума...
Сол тут же с готовностью встал, выставил крендельком ручку. С
потертой сумкой через плечо он не расставался никогда. Они вышли под дождь
и раскрыли один большой черный зонт на двоих.
Надо было как-то прожить три часа.
- В дилижансе будет труднее, - сказал Сол тихо. - Выдержите, миледи?
- Выдержу, - сказала Светлана. Она знала, что выдержит.
"Книжная лавка" - было написано на угловом, наискосок через площадь,
двухэтажном доме. Когда они подошли поближе, увидели и название: "Афина".
Изображена была сова.
Три комнаты анфиладой, запахи воска, корешков, книжной пыли. Полки от
пола до потолка, застекленные и открытые. Месяца не хватит, чтобы
просмотреть все. И продавец - похож на пирата: пегие волосы и лысинка на
темени, но - косица до лопаток. Кожаный широкий пояс вместо жилета и
короткие морские сапоги усиливают впечатление. И поэтому, наверное,
Светлана, понизив голос, задает вопрос:
- И что, у вас таки нет книжек из Старого мира?
Глаза пирата вспыхивают темным огнем.
- Есть, - говорит он негромко. - Но вы знаете их цену?
Им цену, мысленно поправляет его Светлана - и кивает. Ловит тревожный
взгляд Сола. Незаметно подмигивает ему.
Книги эти, конечно, не здесь. Надо спуститься на три ступеньки в нишу
за прилавком, пройти через низкую дверь - там каморка без окон, горит газ.
Стол, стулья, сундуки. Железный шкаф. Да, вот в этом шкафу и хранятся они,
пронесенные контрабандой, прошедшие через десятки рук...
Колокольчик наверху.
- Пожалуйста, выбирайте, - ведет рукой хозяин и уходит.
Даже бумага - непохожа... Светлана открывает первую попавшуюся книгу
(бумажная глянцевая обложка): "...И восходит солнце" мистера Эрнеста
