плавает, как рыба.
- Возможно, миледи. Но предварительно он был избит и брошен с борта
крейсера "Дефендер".
- Что? Как это может?..
- На крейсере мятеж, миледи. И, боюсь, вам не мешало бы до прояснения
ситуации перебраться куда-нибудь за город.
- Так это что - пираты?
- Хуже пиратов, миледи. Похоже, что это бредуны. [В Мерриленде их
называли "кейджибер" или "кейфджибер", что означает "болтающий под
кейфом", "бормочущий спьяну", "стукнутый". Палладийцы создали кальку:
"бредун". Этим словом мы и будем пользоваться. (Здесь и далее прим. авт.)]
- Извините - кто?
- Бредуны. О, миледи, если вы о них не знаете, то лучше и не знать.
Однако воспользуйтесь моим советом - уезжайте. Сержант Райт, всегда к
вашим услугам, миледи.
- Да, сержант, видимо... впрочем, не знаю. Спасибо вам, спасибо...
Дать ему что-нибудь? Нет, не то. Но что-то же нужно сделать...
Деньги? Ни в коем случае. На память?.. Бренди?..
- Вы, наверное, голодны...
- Что вы, миледи, еще утро.
- Это ничего не значит. Бенни!
Но опытный Бенни уже и сам скользил сюда с плетеной корзинкой,
прикрытой салфеткой, и из-под салфетки остро выступали горлышки бутылок.
- Несу, хозяйка...
Дом качнуло. Наверху лопнули стекла. С грохотом обрушился тяжелый
портрет на лестнице.
- Прощайте, миледи, - откозырял сержант Райт. - Надеюсь, вам никогда
больше не потребуется наша помощь... Дуглас!
Он повернулся и быстрым шагом направился к двери. Его напарник,
прихватив корзинку, по-армейски щелкнул каблуками и последовал за
сержантом. Коллинз, привратник, запер за ними дверь.
Лишь короткий миг Светлана мешкала - забежать в комнату к мужу.
Избитому, чудом избежавшему смерти... Но ноги сами вынесли ее на третий
этаж, теперь по коридору налево, еще раз налево - и винтовая лестница в
башню.
На смотровой площадке уже кто-то был, и Светлана поняла это за
секунду до того, как увидела широкую спину, обтянутую серым твидом.
Мужчина обернулся - почему-то испуганно. Это был Лоуэлл. В руке его чернел
большой морской бинокль. Молча, не говоря ни слова, он протянул бинокль
Светлане и отодвинулся в сторону, как бы освобождая ей место для
наблюдения - хотя у перил могло поместиться пятеро в ряд. Светлана приняла
бинокль, но к глазам его не поднесла - смотрела поверх. Смотрела и не
могла поверить себе.
К моменту, когда перед ним оказался действительно что-то решающий
человек, Глеб успел раскалиться добела. Три раза ему уже пришлось
рассказать в подробностях, кто он такой и почему оказался в ранний час на
Приморском бульваре, и как увидел лорда Стэблфорда, и что лорд сказал ему
- слово в слово... И вот, наконец, цель достигнута: этот не отправит его в
"комнату восемнадцатую на третьем этаже"... чтоб им провалиться всем
вместе и каждому в отдельности.
Полковник Вильямс, представился ему этот человек, но одет он был в
штатское платье: пиджачную пару прекрасного шитья и из материала, какого
Глеб в жизни не видел: гладкого, серебристо-серого с легким бирюзовым
оттенком. В складках оттенок проступал отчетливее. Было полковнику на вид
лет пятьдесят, и лицо его, острое, обветренное, не по сезону загорелое,
внушало уважение и доверие. Черные пристальные глаза глядели спокойно и
умно. Но было в этом лице что-то еще, что пряталось до худших времен...
- Понятно, мой друг, - сказал полковник, дослушав до конца. - Что ж,
это заслуживает того, чтобы отправить офицера для проверки сообщения - и
не потому, что мы не доверяем тебе или, не дай Бог, лорду, а лишь потому,
что события такого масштаба и такого накала страстей почти всегда неверно
воспринимаются свидетелями и участниками их. Проверки, даже сопряженные с
огромным риском, необходимы.
Глеб почувствовал, что у него спирает дыхание. Он, именно он сам
должен отправиться на мятежный крейсер в качестве парламентера. И...
- Скажи-ка, дружок, - продолжал полковник, - а не сын ли ты Бориса
Ивановича Марина?
- Что? - не ожидал такого поворота разговора Глеб. - То есть... да,
конечно.
- Я всей душой сочувствую тебе. Это был великий человек, и гибель его
- огромный удар для... для многих. Как же ты намерен жить теперь?
Глеб ответил не сразу. Но ответил.
- Мне восемнадцать лет, - сказал он. - В Палладии в восемнадцать уже
можно иметь первый офицерский чин. У меня отличный диплом одной из лучших
школ Острова. Я люблю работать. Надеюсь, что через три года у меня будет
достаточно средств, чтобы продолжить образование.
- И кем же ты намереваешься стать?
- Картографом, сэр.
- Значит - по стопам отца?
- Именно так, сэр.
- Понятно. Но это, так сказать, отдаленная перспектива. Где ты
намерен, скажем, ночевать сегодня?
- Сниму комнату, сэр. На первое время деньги у меня есть.
- Это хорошо... но... Ладно, сделаем так: если тебя подопрет
по-настоящему и не к кому будет обратиться, найдешь в Коммерческой гавани
трактирчик "Белый тигр". Содержит его папаша Стив, одноглазый пират.
Скажешь ему, что ты пришел к белому тигру от черного. Черный - это я.
Легко запомнить. Там тебе будет и койка, и еда, и работа, и помощь - все,
что понадобится.
- Какая помощь?
- Любая. Но, повторяю, это - на крайний случай. Когда больше некуда
будет пойти. Кстати, ты не голоден?
- Сэр? Но ведь...
- Мятеж? Он подождет, - и усмехнулся. - Шучу. Просто мои люди еще не
прибыли. И вообще - стоит ли суетиться? Раз уж мятеж начался - он начался.
Затягивание времени только в нашу пользу. Да, забери вот это, - полковник
протянул Глебу бумажник. - Вернешь лорду сам. Кстати, советую тебе
познакомиться с этим человеком. Капитан может многое.
- Сэр, я могу обратиться с просьбой?
- А почему так торжественно?
- Не знаю... Сэр, я хотел бы принять участие в разведке на крейсер.
Полковник потрогал подбородок.
- Это было бы справедливо, дружок, - сказал он. - Но это дело для
профессионалов. Нам с тобой, несчастным аматерам, рассчитывать особо не на
что. Впрочем, я боюсь, что это не последний мятеж в твоей жизни.
- Но чего же хотят мятежники?
- Именно эти - еще не знаю. Как правило, последние годы они
недовольны жизнью вообще и правительством в частности. Но бывают и причины
куда более скромные. Скажем, трехдневные беспорядки в гарнизоне острова
Каверинг произошли из-за плохого кока и садиста-сержанта...
В дверь коротко постучали, и вошел пожилой лысый лейтенант с седой
бородкой.
- Они выкинули флаг мятежа, господин полковник, - задыхаясь, сказал
он. - И передали семафором вот это. - В руке его дрожал сложенный пополам
лист бумаги.
Полковник развернул его - бумага захрустела, - пробежал глазами
текст. Потом прочел еще раз и еще. Задумчиво перевел взгляд на лейтенанта.
- Комендант знает это, мистер Пэтт?
- Разумеется, сэр.
- Похоже на то, что эту похлебку нам придется есть вязальной
спицей... - он поморщился. - Что у нас есть, мистер Пэтт?
- От вашего имени я распорядился доставить триста винтовок Янсена и
шестьдесят ящиков патронов. Когда крейсер откроет огонь, многие мужчины
придут сюда. Им нужно будет дать оружие.
- Этого мало...
- Другого нет, вы знаете это, сэр.
- Вы не поняли меня, мистер Пэтт. Винтовки - мера против возможного
десанта и бунта в предместьях. Но не против военного корабля.
- Вы правы, сэр. Но, боюсь, у нас нет ни малейшей возможности нанести
урон военному кораблю. По крайней мере, днем.
- А ночью?
- Ночью можно будет попробовать взять корабль на абордаж со шлюпок,
сэр. Аналогично бою в Форт-Соммерсе, сэр, в тысяча девятьсот первом году.
Тогда палладийские фрегаты "Гектор" и "Аякс"...
- Помню. Итак, если на крейсере около шестисот человек команда, а для
успешного боя требуется трехкратное преимущество, то понадобится лодок...
- Этого я не учел, сэр. Да, это нереально.
- Господин полковник! - голос Глеба вдруг зазвенел. - Если мы
заговорили о компании девятьсот первого года, то разрешите мне напомнить
обстоятельства гибели эскадры адмирала Меллоуза. Четыре корабля ее заперли
в порт Хлебный - и все они были уничтожены в одну ночь с помощью обычных
рыбацких лодок, груженных селитрой с жиром. Был штиль и туман...
- Вряд ли мы дождемся штиля и тумана. Здесь не Жемчужное море...
- Это так, сэр. Но у причала я видел паровые катера.
Полковник и лейтенант переглянулись.
- Это интересная мысль, сэр, - медленно сказал лейтенант Пэтт.
- Интересная она или нет, - сказал полковник, как-то иначе глядя на
Глеба, - но она прозвучала... Ты молодец, сынок. Твой отец мог бы
гордиться тобой. Мистер Пэтт, займитесь этим вплотную. До вечера все
должно быть готово. Вы знаете, кого привлечь.
- Разумеется, сэр.
Он повернулся и вышел - мешковатый, неуклюжий, покачивающийся,
короткий и толстый.
- А теперь, сынок, извини, - сказал полковник, - но мне следует
делать мое дело. Не знаю, каковы твои планы: я посоветовал бы тебе нанести
визит лорду Стэблфорду. Потом, если хочешь, можешь вернуться сюда. По
крайней мере, винтовку ты здесь получишь. И мой тебе совет: если начнется
стрельба, не беги на выстрелы. Договорились? Ну, спасибо тебе, - и он
протянул Глебу руку.
- За что, сэр? - пожал плечами Глеб. - Сообщение мое запоздало... да
и сделать, я вижу, ничего нельзя.
- Не суди поспешно, - усмехнулся полковник. - В истории Транквилиума
удался всего один мятеж - позже его назвали Свержением. Ты знаешь, где
живет капитан?
- Нет, сэр.
- Айрис-Хилл, рядом с почтовой станцией. Иди. Думаю, мы еще
встретимся - и не один раз.
Глеб повернулся, чтобы уйти - и, пока разворачивался, успел увидеть,
как меняется выражение лица полковника. Полковник смотрел уже мимо него, и
- будто бы в огонь.
Там, где аллея выходила на проспект, Глеба застал первый выстрел
орудия крейсера. Но в тот момент он не понял природы этого
упруго-раскатистого грома.
У красно-белого столба стоял всего один экипаж: легкий кабриолет на
тонких колесах, запряженный мышастой кобылой. За кучера сидел мальчишка
лет тринадцати в пыльном котелке.
- Эй, кэбби! - махнул рукой Глеб. - На Айрис-Хилл.
- Шиллинг два пенса, - не моргнув глазом, назвал цену мальчишка.
- Я же не говорю: туда и обратно, - возразил Глеб. - Шесть пенсов,
красная цена.
- Тогда шиллинг четыре, - мальчишка отвернулся и стал изучать
панораму проспекта.
- Ты сошел с ума?
- А за меньшее никто не повезет, так-то. Чего туда возить? Тама все
на своих катаются, значится - пустым возвертаться. Ищи дураков, во-он их
сколь собралось, - мальчишка кивнул на пустую стоянку.
- А, дьявол... Ладно, поехали.
- Денежки вперед, господин ученик.
- Ну, это уж... - задохнулся Глеб.
Однако тронулись. Кобыла шла легкой рысью, гуттаперчевые шины
производили звук, удивительно похожий на шорох расшиваемой форштевнем
воды.
- Поверху ехать или понизу, а?
- Так, чтобы быстрее, - прошипел Глеб.
- Значится, поверху. Не люблю я поверху, скуучно...
- А я тебя не песни петь нанял.
Мальчишка молча свернул на Парк-авеню - и это их спасло.
Парк-авеню можно было пересечь от края до края, так и не поняв, что
находишься в городе. По обе стороны дороги за широкими, выложенными
светлой плиткой тротуарами начинался ухоженный лес, изредка прорезываемый
аллеями. Пожалуй, лишь стоящие у дороги почтовые ящики с известными многим
фамилиями да изредка проступающие где-то меж стволами неясные постройки,
