ред гаражом, три грузовика, исхлестанные пулями, траншеи, проволочные
заграждения, горки гравия и песка, низенькая кирпичная стенка, штабель
шпал, несколько цементных труб в пятнадцать дюймов - это все на подходах
к зданию. Остальное - внутри, в коридорах и на лестницах. Финиш - на
площадке каланчи, как раз над его головой. Еще минут двадцать, и надо
идти на исходную...
Он посидел, откинувшись в кресле,- удивительное кресло, не сказать,
что мягкое - слишком мягкое,- в нем не тонешь, а таешь, даже не выразить
словами, как приятно... Минуты шли не быстро и не медленно, нормальным
деловым шагом, пришло время вставать, и он встал, проверил световой пис-
толет, перезарядил его, прощупав пальцами все двадцать пять патрончиков
- как их угадаешь, которые тухлые? Все наудачу...- спустился по винтовой
лестнице, прошел по коридорам, темным и прохладным, по обычной лестнице
- к входу, выщербленные цементные ступени, пересек двор и вошел в гараж.
Здесь не выветрился еще запах бензина и масла, честный запах хорошего
мужского дела, и на него в который раз накатило: войти, сказать: надое-
ло,- раздать деньги и уйти ко всем чертям - в шоферы, официанты, в мат-
росы... Умом он знал, что не сделает этого, более того, он знал, когда и
отчего такое накатывало, но от знания тоска неправоты не становилась ме-
нее острой.
Через щель он наблюдал, как Козак ставит стрелков на номера. Пятеро
были внизу, "в партере", в специально для них сооруженных укрытиях -
прикрывающих не спереди, а сзади, от случайной пули. Остальные десятеро
были в окнах первого и второго этажей, и они же должны были держать ко-
ридоры и лестницы после того, как он прорвется в здание.
На часах было без трех десять. Ларри снял часы с руки, повесил на
гвоздик. Он ощущал уже внимание тех пятнадцати, волны внимания метались
от одних ворот к другим, ворот было пять, и никто еще, включая самого
Ларри, не знал, из каких он покажется. Он отошел к противоположной стене
гаража, прикрыл глаза, прислушался. Внимание было направлено примерно
поровну на все ворота. Он подошел ко вторым слева, чуть-чуть приоткрыл
калитку. Всплеск. Свистка еще не было. Он вернулся на свое место - те-
перь все смотрели на те ворота, калитка которых шевельнулась. Изредка
кто-то поглядывал на соседние и еще кто-то самый хитрый - на крайние
справа.
Десять часов. Ларри слышал, как Козак подносит к губам свисток.
Свисток!
Лавина внимания - горячего, потного, похотливого внимания - на ту ка-
литку! Даже самый хитрый отвлекся.
Почти не торопясь, Ларри вышел из второй справа, дошел до траншеи и
спрыгнул в нее. Три пули с запозданием ударили в стену гаража...
Он прошел всю дистанцию, как проходил ее обычно, минут за пятьдесят.
Бывали случаи, когда это удавалось ему быстрее, за полчаса, бывало -
редко - когда все удовольствие затягивалось часа на два. Наверное,
раньше он уставал больше, расходовал больше сил, теперь на его стороне
были наработанность и опыт, но сказывался общий фон усталости, общее
утомление - на грани срыва, подумал вдруг Ларри, я на грани срыва. Еще
немного, и этот пацан влепил бы мне в спину. Плохо стал чувствовать спи-
ной. Так уже было. Ладно, осталось два раза. Будем еще аккуратнее. Он
сидел в своем любимом кресле, один, Козак размял его и ушел, оставив
большущую бутыль лимонада. Что-то мешало Ларри считать, что сейчас все
обошлось. Где-то сидела неясная заноза, и Ларри никак не мог ее нащу-
пать. Проклятье... Что-то было не так - совершенно точно, что не так, но
что именно, черт возьми... или просто мерещится с усталости? Мерещитс
я... хорошо бы... хорошо бы... что хорошо? А вообще. Два раза всего ос-
талось, два раза, два раза - ура, ура, ура! Троекратное ура в честь гос-
подина Лавьери!
Он не заметил, как заснул - такое случалось, он засыпал, как провали-
вался под лед - мгновенно,- и проснулся, хватая ртом воздух, что-то
приснилось, наверное, но сны никогда не задерживались в памяти и ус-
кользали, выскальзывали, оставляя после себя ощущение вот этой гадкой
слизи, которая и позволяла им так легко выскальзывать из памяти - и к
лучшему, а то опять приснится Большой Аттракцион... это был удивительно
подробный сон, запомнившийся со множеством подробностей и деталей:
Большой Аттракцион, сотни стволов, направленных на меня, все ждут свист-
ка, алчно сопят в ожидании свистка, свисток - а я стою неподвижно и жду,
и знаю твердо, что не буду бегать и уклоняться от пуль, а буду ждать вот
так вот, стоя совершенно неподвижно, и почему-то никто не стреляет...
потом они все же начали стрелять, и сон кончился, потому что в этом сне
Ларри убили, а какие сны может видеть убитый? Но они очень долго не мог-
ли начать стрелять, хотя он кричал им все, что о них думал, и оскорблял
их, и смеялся над ними, а они все не стреляли и не стреляли - ждали че-
го-то или не решались, каждый из них не решался выстрелить первым...
- Ларри,- позвал Козак из-за двери.
- Да,- сказал Ларри.
- Тут к тебе человек. Он говорит, что знает тебя давно. Его зовут
Кинтана.
- Кинтана? - не поверил Ларри.- Боже мой! Зови.
- Сейчас,- сказал Козак. Его башмаки загрохотали вниз по лестнице.
Кинтана, Кинтана, думал Ларри, напрягаясь. Что же тебе понадобилось,
Кинтана? А? Он встал и оперся о подоконник. Поднявшийся ветерок гонял
пылевые смерчики по двору гаража. Что же ты хочешь от меня еще?
И в то же время я чертовски рад, Кинтана, что ты жив и что ты нашел
меня даже в этом захолустье, хотя, скажу тебе сразу, пользы тебе от это-
го никакой не будет. Ты бы удивился, наверное, узнав, что я радуюсь те-
бе. Ты бы этого не понял, Кинтана. Ты у нас человек без сантиментов. А
жаль.
Торопливые легкие шаги за дверью - и Ник Кинтана влетел в комнату.
Был он весь тонкий и легкий, в светлом костюме, противосолнечных очках,
шляпа болталась за спиной, морда была свежая и загорелая, и почти без
следов того ожога, только перчатки на руках - даже не столько потому,
что не следует оставлять где попало отпечатки, сколько потому, что Ник
терпеть не мог свои обезображенные руки. Они обнялись - от Ника пахло
отличной парфюмерией, от Ларри, как обычно,- "мужским одеколоном "По-
лундра" с запахом крепкого матросского пота, табака и селедки",- так они
шутили тогда, когда было время шутить. И когда было настроение шутить -
сейчас такого настроения не было, и объятия эти были чисто церемони-
альным актом, данью старой - бывшей - дружбе, по которой прошла в позап-
рошлом году трещина - когда Ларри отказался помогать Нику в очередной
его затее, а Ник вдруг стал давить на него совершенно непорядочным спо-
собом. Тогда Ларри сказал: "Последний раз",- и два года Кинтана о себе
не напоминал, лишь стороной доходила о нем кой-какая информация.
- Ах, черт! - сказал Ник.- Немного же от тебя осталось!
- Плохо выгляжу? - усмехнулся Ларри.
- Не то слово,- сказал Ник.- Ты что, на диете?
- Именно,- сказал Ларри.- Это ты хорошо сказал: на диете. Ты молодец,
Ник. Ты умеешь хорошо сказать.
- Что-нибудь случилось? - нахмурился Ник.
- Что со мной может случиться? - засмеялся Ларри.- Просто двести выс-
туплений меньше чем за полгода. От меня осталась лишь хорошо продублен-
ная шкура да немного костей и сухожилий.
- Двести? - не поверил Ник.- Ты сказал: двести?
- Двести, двести. Точнее, сто девяносто восемь. Завтра последнее.
- Понятно. Жаль.
- Чего именно?
- Что от тебя осталась кожа да кости.
- Хотел что-нибудь предложить?
- Это вода? - Ник показал на бутылку.
- Вода,- сказал Ларри.
Ник налил себе полный стакан и жадно выпил, потом налил еще один и
тоже выпил, но медленнее, по глотку.
- Здорово,- сказал он.- Что это у тебя за парень - там, внизу?
- Козак? Так, просто хороший парень.
- А это у него откуда? - Ник провел пальцем по щеке.
- Шрам? С войны.
- Солдат, значит?
- Солдат.
- Понятно... А где этот твой грек?
- Он знает, что я не слишком его люблю. Иногда неделями на глаза не
попадается.
- Ты хорошо устроился...- проворчал Ник.- Сколько у тебя выйдет чис-
тыми за все это?
- Гроши. Двадцать восемь тысяч.
- Ну и купил он тебя... да. Не отказался бы тогда - имел бы сейчас
минимум полмиллиона.
- Плюс нелегальное положение.
- Ерунда. Пока оккупация, никакого нелегального - такая неразбериха
во всех этих делах, если бы кто знал... Слушай, а ведь на будущий год
собираются проводить выборы.
- Врешь,- недоверчиво сказал Ларри.
- Да нет, не вру,- сказал Ник.- Так примерно в апреле-мае.
- Ну что же,- медленно сказал Ларри.- Тебе и карты в руки...
- Выборы надо сорвать,- сказал Ник.
- Что? Зачем?
- Надо убить Данкоффа. И Ордуэя - если удастся.
- Да что вы там все, с ума посходили? Зачем - сорвать? Вы что?
- А ты что? Ты что, не понимаешь, что выборы в условиях оккупации -
фикция? Что к власти придут те, кого назначит Данкофф? Христианские де-
мократы, к примеру? Лессинг - в канцлеры, Ярошевский - в президенты? На-
род контужен войной, народ еще не оправился от этой контузии, и ему хо-
тят, пользуясь моментом, навязать плутократов и соглашателей! Сменить
вывеску, чтобы оставить все как есть. Не выйдет! Сейчас самое время на-
чинать раскачивать народ, расшевеливать, поднимать! Если оккупанты нач-
нут закручивать гайки, если скинут наконец маску миротворцев и покажут
истинное свое лицо - о, вот тут-то начнется! Они еще не знают, что такое
городская партизанская война!
- Ты определенно сумасшедший, Ник. Вы все там сумасшедшие. Ну зачем
вам еще одна война?
- Потому что только так можно построить по-настоящему справедливое
общество. Эти сволочи делают вид, что пекутся о благе народа,- а на са-
мом деле они отгородились от нас живой стеной, простыми людьми, они дер-
жат их заложниками, весь народ, понимаешь? Всех людей. Они думают, что
если они держат их заложниками, то могут диктовать нам условия. Нет,
господа! Мы тоже умеем считать! И мы понимаем, что пусть лучше сейчас
погибнет тысяча человек, чем потом семьдесят миллионов потеряют возмож-
ность жить в подлинно свободном и справедливом обществе. Мы запачкаемся
в крови, но зато дети наши будут свободными и счастливыми людьми. Не
цель ли это, а, Ларри? Чего ты на меня так смотришь?
- Поразительно,- сказал Ларри.- Если помнишь, эта имперская шваль в
свое время твердила примерно так: вся наша внешняя экспансия оправдана
тем, что дети наши будут свободны,- а потому не принести ли нам кой-ка-
кие жертвы на алтарь победы?
- Ты! - возмутился Ник.- Ты! Ты еще смеешь сравнивать - их и нас?!
Нас - и тех прохвостов?..
- Извини,- сказал Ларри.- Действительно...
- Как у тебя язык повернулся?
- Я же извинился.
- Извинился.... извинился... За такие слова знаешь что следует де-
лать?
- Вызвать на дуэль.
- Дурак.
- Ну-ну.
- Нет, действительно - взять и так сказать...
- Давай ближе к делу,- сказал Ларри.- Ближе к деликатному твоему де-
лу. Ты хочешь, чтобы я произвел покушение на Данкоффа?
Ник снял свои темные очки, посмотрел Ларри в глаза; глаза самого Ника
были красные и смертельно усталые, под глазами набрякли мешки. Без очков
Ник постарел сразу лет на десять.
- Да,- сказал он.
- Нет,- сказал Ларри.- И это мое окончательное решение.
- Ты не принимаешь в расчет вот чего: решение об устранении Данкоффа
принято и будет реализовано независимо от воли отдельных лиц,- медленно
сказал Ник.- Реализовывать его придется шестнадцатилетним пацанам, кото-
рых сейчас натаскивают в наших лагерях. Военно-спортивные лагеря для мо-
лодежи и подростков - с полного одобрения оккупационной администрации и
лично маршала Данкоффа...- Ник засмеялся, негромко и невесело.- Вот так
