одинаковыми.
Вечером приехал Тригас.
Март совсем не рад был его приезду. Тригас слишком много пил и пьяный
становился болтливым и прилипчивым. Сейчас он подошел к столику Марта,
по-дорожному одетый и взъерошенный, плюхнулся на свободный стул и протя-
нул руку:
- Здорово, шабашник!
- Здорово,- сказал Март равнодушно.
- Ну, я тебе скажу, ты тут навел шороху! - продолжал Тригас.Пока я
ехал, мне все уши прогудели. Столичная знаменитость становится знамени-
тостью провинциальной! Ощущаешь ли ты тот груз ответственности за эсте-
тическое воспитание граждан, которое отдано тебе на откуп, который ты на
себя взвалил? Именно так выразился наш новый пред, который бывший гене-
рал-майор, я записал и выучил наизусть. Кстати, как ты сюда попал? Тебя
направили?
- Нет,- сказал Март,- я сам. Методом тыка. Так что дорогу тебе пере-
бежал совершенно случайно.
- Ерунда,- сказал Тригас.- Лучший кусок все равно мой. Вот этот зал.
А?
- Прилично,- сказал Март, озираясь. Цельной здесь была только одна
стена, остальное - простенки. Ничего настоящего здесь не сделать, зато
халтурить - одно удовольствие.- Сколько же ты с них стряс?
- Два червонца.
- Двадцать тысяч? Неплохой кусочек.
- Как с куста! Слушай, одно удовольствие - доить этих провинциалов.
- Это точно,- согласился Март.
- Хозяйка! - воззвал Тригас.- Двойной дайкири! Ты ведь не будешь? -
обратился он к Марту.
- Естественно.
- Естественно... Ты у нас трезвенник. Якобы печень. Знаем мы эти пе-
чени.
- Какие - эти?
- Да вот такие, как у тебя. Что-то рост заболеваний печени наблюдает-
ся, и все среди художников. И писателей тоже. А то еще себе язву приду-
мают. Пока спиртное по старой цене было, покупали как миленькие - ника-
ких печеней...
- Скотина ты, Тригас. Ты ведь знаешь, где я свой гепатит поймал.
- Все я знаю, все я понимаю...
Март посмотрел на него. Тригас *действительно* мог знать и понимать
все. Но тот уже пристально разглядывал содержимое бокала.
- Шучу,- сказал Тригас.- Только зря ты не пьешь. Пил бы, и все было
бы нормально.
- Что - все?
- Не понял.
- Ты говоришь - все было бы нормально. Так что - все?
- Вообще все.
- Ладно,- сказал Март,- ты тут пей, а я пойду посплю. Устаю я что-то.
Март ушел, поднялся к себе и встал под душ, но все это время продол-
жал чувствовать Тригаса. Тригас сидел за столом, вертел в пальцах бокал
и думал о нем, о Марте, только нельзя было понять, что именно. Потом он
выпил свой дайкири и сделался невозможным для восприятия.
Под утро приснилось, что Тригас, сидя у Марта на груди и зажимая ему
потной ладонью рот, перепиливает ножом его горло; ни двинуться, ни зак-
ричать Март не мог, но то ли нож был совсем тупой, то ли горло сделано
из чего-то прочного, только оно никак не резалось, лезвие соскальзывало
или вязло, Тригас сопел, ерзал и пилил торопливо, все время озираясь...
С трудом Март проснулся. Душно было невыносимо, хотя окно он по обыкно-
вению оставил открытым. За окном медленно, зловеще медленно наползала,
клубясь, густо-фиолетовая туча. Дышать было нечем, воздух словно убрали
из комнаты. Март подошел к окну. Все на свете замерло, сжалось в непод-
вижности и страхе. Туча наваливалась на самые крыши. Время, наверное,
тоже остановилось. Минуты громоздились одна на другую, сминались гармош-
кой и летели под откос, как вагоны сошедшего с рельсов поезда,- и все
это в немыслимой, запредельной, угрожающей тишине - тишине, которая пог-
лощает любые звуки...
Молния ударила совсем рядом, и гром, тугой и резкий, как пушечный
выстрел, оглушил Марта - голова, как колокол, долго еще гудела от удара,
- и ствол огромной липы за брандмауэром напротив расселся пополам и по-
лыхнул пламенем, и тут же начался ливень - не ливень даже, потому что
дождь не стоял стеной, нет, здесь этого не было, как не было и первых
предупредительных шлепков огромных капель о сухой асфальт; просто все
вдруг сразу оказалось покрыто и пропитано водой, ливень выглядел, навер-
ное, как генеральная репетиция потопа, и если бы она так быстро не кон-
чилась, самого потопа, пожалуй, и не потребовалось бы...
Март закрыл окно, подобрал разлетевшиеся газеты, вытерся и оделся.
Следовало, конечно, еще подождать, но ему хотелось на воздух. Он вышел
из отеля и остановился. По улице, пузырясь, сплошным потоком шла вода.
Проплыл, как отштормовавший корабль, полузатопленный зонтик. В одном
месте течение волокло по дну что-то тяжелое, и вода, образуя бурунчик,
перекатывалась сверху. На тротуарах среди обломленных ветвей лежали са-
мые неожиданные вещи: синий почтовый ящик, обложка от книги, нераскрытая
консервная банка без этикетки, кукла-пупс, собачий ошейник с поводком;
на протянутом через улицу проводе висел, лениво покачиваясь, кокетливый
кружевной лифчик.
Городок понемногу приходил в себя. Открылись окна, зазвучали голоса.
Из приоткрытой калитки навстречу Марту выбежал тонкий, совершенно мокрый
кот; подбежал поближе, понял, что обознался, и со вздохом отошел в сто-
рону. Во многих домах были выбиты окна, стекло хрустело под ногами.
Дважды Марту попадались сорванные с петель оконные рамы. Наконец, в до-
вершение картины, прямо посередине ратушной площади лежала, распластав-
шись, но еще не до конца потеряв очертания, красная железная крыша. Вок-
руг стояли люди и что-то обсуждали.
Погода весь этот день стояла прекрасная. Март распахнул окна в зале и
время от времени через подоконник выбирался во внутренний дворик мэрии -
размяться. Работалось хорошо, по самому верхнему пределу возможного (ра-
зумеется, в отведенных им для себя рамках). Чувствовалось, что гроза эта
разрядила что-то и в нем самом. К вечеру ближе зашел господин мэр, пос-
мотрел, поговорил о незначительном и ушел очень довольный. Март работал
до сумерек - и мог бы работать еще, были и силы, и желание, и настрое-
ние, но он собрал кисти и пошел их мыть, это было правильно - прекращать
работу, когда остаются еще и силы, и желание, он знал, что это пра-
вильно, и потому с легкостью пошел мыть кисти, но все-таки что-то в себе
- то неуловимое и невыразимое ощущение, когда свершается переход от нор-
мального состояния в *это*,- то ощущение он упустил, потому что в тот
момент, когда он наклонился над банкой, по телу его медленно, снизу
вверх, прошла тугая волна, и Март понял, что пропал, что *этого* не из-
бежать, а спрятаться негде, негде... Он бросил кисти, запер зал и почти
бегом бросился к отелю, взлетел по лестнице - успел! - перехватил-таки
взгляд Тригаса - Тригас сидел в холле и ждал кого-то, возможно, что и
его,- заперся в своем номере на два оборота. Тело существовало уже со-
вершенно отдельно и не отдавало ему отчета в своих действиях, но шторы
он задернуть смог, хорошие, плотные шторы, сбросил рубашку - было уже
легче, не надо было сдерживаться, и он не сдерживался, он схватил лист
плотного картона. Рука сама нашла ящик с пастелью и выбрала мелки. Сей-
час главное было - не пытаться вмешиваться, не мешать самому себе, и он
не вмешивался и не пытался командовать рукой, она сама знает, чего хо-
чет... На листе проступили контуры зданий, взметенные кроны, потоки во-
ды, и Март узнал сегодняшнюю грозу, все это было взято с какой-то стран-
ной точки, и перспектива ускользала, пока Март не понял, что дома и ули-
цы тоже взметены вихрем и скручены им в спираль, ее витки просто не вид-
ны за предметами, и что в точке перспективы сходятся не воображаемые ли-
нии, а вполне реальные земля и небо - они со страшной силой втягиваются
в эту точку, в эту маленькую, но сквозную пробоину, сминаясь при этом
морщинами и складками... Как всегда, начала, самого начала он не уловил
- он заметил свет, когда тот набрал уже полную силу. Свет от Марта шел
ровный и чуть желтоватый, почти солнечный. Давно, когда об этом еще мож-
но было говорить без риска быть убитым, Март узнал, что у всех имеются
свои оттенки света и что спектр его настолько же индивидуален, как отпе-
чатки пальцев; говорили также, что в первые секунды свечения на теле по-
являются узоры, и узоры эти имеют куда большее значение, чем линии на
ладони, и Март, хотя не очень верил в эту новую хиромантию, не прочь был
бы взглянуть на них, но всегда начало свечения пропускал - так увлекала
его сама работа. На картоне тем временем разворачивались события: ко-
го-то ветром несло над крышами, кто-то смотрел вверх, двумя руками удер-
живая шляпу, а еще кто-то тянулся вслед улетевшей - но не дотягивался.
Лицо девушки было полузнакомо, шляпу держал Тригас, а тянулся, оказыва-
ется, он сам...
В дверь дважды стучали, Март, естественно, не отзывался; раз звонил
телефон, дал звонков пять и смолк. Постепенно Март остывал. Он принял
душ, осмотрел себя, удостоверился, что свечение погасло везде; постоял у
окна. В окно медленно втекал теплый пресный воздух. В голове было пусто
и тихо. Март бесцельно походил по комнате, полежал на тахте, храня эту
пустоту и тишину, но лист картона, брошенный рисунком вниз, притягивал к
себе, и не было сил сопротивляться, да и смысла сопротивляться не было,
все равно никогда он этого не выдерживал. Просто хотелось продлить нем-
ного эту благословенную пустоту в себе, а если вот так поднять этот лист
и посмотреть на него, все взметнется...
Взметнулось.
Март вглядывался в собственный рисунок, как в зеркало, в темное кол-
довское зеркало, в котором появляется самое сокровенное, скрытое и скры-
ваемое от самого себя, он сам не знал, что хочет увидеть там - душу?
Дьявола? Или просто запомнить это все? А может, покориться этому чудо-
вищному вихрю, скрутившему спиралью даже свет и тени, и закружиться в
нем, не зная ничего более... "Гады",- сказал наконец он. Картон был
прочный, разорвать его оказалось делом нелегким. Куски картона Март сло-
жил в раковину и сжег. Он не нашел в себе сил положить их рисунком вниз
и поэтому вынужден был смотреть, как сгорают, превращаясь в обычный пе-
пел, дома, и небо, и он с Тригасом, и девушка, летящая над крышами. Смыл
пепел, а потом долго, плача, отмывал раковину от сажи и дегтя.
Наступила реакция: прострация, слабость, руки дрожали, тошнило. Мыс-
ли, разметавшиеся по темным углам, потихоньку сползались. Нечаянно
вспомнилось почему-то, что Тригас - это прозвище, а зовут его Юхан, ка-
жется, Абрахамсон - да, Абрахамсон - предки у него были не то из Швеции,
не то из Норвегии. Школьное прозвище он взял псевдонимом, тогда, раньше,
оно что-то обозначало, школьные прозвища просто так не даются, а потом
стало просто торговой маркой, без значения, но со звучанием, коротким и
запоминающимся... Зря ты так зло, сказал он себе. Сам, что ли, лучше?
Вечно торгуешься из-за гонорара и продаешься так же, как и все. Панель
есть панель, куда ты с нее? Точно так же, как и Тригас. Вот он, кстати,
и сам...
Тригас постучал, и Март пошел открывать.
- Не прогонишь? - спросил Тригас. От него изрядно попахивало.
- Зачем? - вяло сказал Март.
- Правильно,- сказал Тригас,- незачем меня прогонять... Я тебе звонил
- тебя что, не было?
Март чуть было не ляпнул: "Не было", но вспомнил, что Тригас видел
его вбегающим в отель, и соврал по-другому:
- Почему же, был... Только подойти не мог - второе дыхание открылось.
Тригас хохотнул.
- Бывает,- сказал он.- Меня днями тоже несло. Вода, говорят, здешняя
таким действием обладает. Целебным.
- Возможно.
- Ты скоро закончишь? - спросил Тригас.
- Не знаю,- сказал Март. Вопрос Тригаса был странен и даже нетакти-
чен.- Недели две-три, я думаю. А что?
- Да у меня к тебе деловое предложение. Потом, когда закончишь свое,-
мне поможешь? Я тебе оставлю кусок стены...
- Случилось что-нибудь?
- Что у нас может случиться... Просто противно - невмоготу.
