съедят все это великолепие, можно будет попробовать предложить динары.
Вчера в Аттракцион заглядывали два офицера в странной форме, даже Козак
не знал, какая это армия, но расплатились они динарами, стреляли легко и
весело - таких Ларри не любил и отказался с ними выпить, хотя выпить хо-
телось, а они очень настаивали. Но про себя Ларри знал, что, если бы они
заплатили долларами или чем-нибудь еще, он бы пошел с ними пить их
коньяк, хотя они ему и не понравились - тем, что стреляли весело и лег-
ко. Козак говорил, что объяснялись они по-английски, но с таким чудовищ-
ным акцентом, что понимал он их через слово. Они пытались выразить свое
восхищение. Лучше бы заплатили долларами - тогда бы я сейчас заказал се-
бе чашечку кофе и что-нибудь еще...
- Привет,- сказал он Рисетичу.
Рисетич оглянулся.
- Здравствуйте, господин Лавьери,- вежливо сказал он. Рисетич не
признавал этой американской моды: "привет", "ты", "старик", по имени - в
отличие от второго бармена, Динеску, который только так и мог. Динеску
работал под бармена из вестерна, Рисетич был из "до-войны". Оба были за-
мечательными актерами.
Ларри положил на стойку бумажный динар - один из четырех, которые он
мог позволить себе сегодня потратить. Рисетич кивнул, и на стойке воз-
никла маленькая рюмочка, а чуть позже - Рисетич возился с кофеваркой - и
маленькая чашечка с чем-то черным с белым ободком пены. Этот белый обо-
док был подозрителен - Ларри поднес чашечку к лицу, понюхал: кофе был
настоящий. Он вопросительно посмотрел на Рисетича, тот слегка улыбнулся
и опустил глаза. Ну и дела, подумал Ларри. Интересно. Рисетич сходил на
кухню и принес блюдце с пирожными: два пирожных, эклер и меренга.
- Что-нибудь случилось? - шепнул Ларри.
- Ешьте,- тихо сказал Рисетич.
Пирожные были подсохшие, вчерашние, но и это было не по карману -
каждое тянуло динара на полтора, кофе - на все пять. Ларри вспомнил
вдруг, как тогда они, четырнадцать человек, еще утром - узники смертного
блока - брели, спотыкаясь, по грудам бумажных мешков вдоль разбитого
эшелона, и из мешков, разорванных и развязанных, грудами вываливались
тугие пачки радужных бумажек, расстилались под ногами в разноцветный ко-
вер: доллары, франки, марки, кроны, рубли, гульдены, фунты, снова долла-
ры, доллары, доллары - все это под ногами, в прижелезнодорожной грязи, в
креозоте и дерьме, и никто не нагибался и не поднимал, шли и шли, топча
соломенными ботами тысячи лиц - портреты людей, которые в своей жизни
чего-то добились, тысячи лиц - как перед этим шли по фотографиям из ка-
кого-то архива, фас и профиль, шесть на девять, а еще перед этим - по
послезавтрашним, напечатанным впрок газетам, по сообщениям об упорном
сопротивлении, которое наши доблестные части оказывают противнику, стре-
мящемуся развить наступление... и никто не нагибался и не поднимал эти
доллары, фунты и гульдены, потому что этого дня для них не должно было
быть, а потому не следовало мелочиться и поднимать что-то, лежащее под
ногами... Был страшно пасмурный день с моросью и мокрым снегом, но поче-
му-то все, с кем я разговаривал потом, вспоминали об этом дне как о сол-
нечном и спорили со мной, когда я говорил, что день был пасмурный... а я
просто страшно устал тогда - охранники дрались плохо, но было их слишком
много - и потому замечал морось и мокрый снег...
Потом, когда не на что было купить еду - неделями не на что было ку-
пить еду,- ему снились эти радужные бумажки под ногами, и другим они
снились, об этом говорили со смехом, и никто не жалел, что в этот день
не нагибался за ними,- просто они снились иногда с голодухи, и все. Или
вспоминались вот в таких ситуациях, когда тебя потчуют тайком - то ли по
дружбе, то ли из жалости - тем, что на эти бумажки можно получить откры-
то. И все.
- Вами тут тип какой-то интересовался,- сказал Рисетич.- У меня спра-
шивал и у Илоны. Ну, Илона-то его сразу послала, а я поговорил с ним
немного. Но так и не понял, что ему надо. Так что будьте осторожнее.
- Я и так осторожен,- сказал Ларри.- Работа такая.
- И два патера вчера появились, сам я не слышал, но тоже что-то про
вас говорили - так вот, это не наши.
- Никогда не имел дела с церковью,- сказал Ларри.
- Они этого могут и не знать,- сказал Рисетич.- А если серьезно - вам
имя Хименеса ни о чем не говорит? Эмилио Хименес?
- Нет вроде,- нахмурился Ларри.- А что?
- Был такой фокусник. Фокусник, гимнаст, жонглер, стрелок - все вмес-
те. Еще шпаги глотать умел. В позапрошлом году, первая ярмарка послево-
енная, еще ни черта нет, а шапито уже по центру... И вот им тоже стали
так... интересоваться. Раз, другой. Потом монахи католические откуда-то
понавалили - штук десять, не меньше. Все против него агитировали. Нечес-
тивец, мол. И прямо на арене все и произошло...
- Ясно,- сказал Ларри.- Спасибо, Эд. Учту.
- Пожалуйста,- сказал Рисетич так, что Ларри даже смутился.
Вошли и сели за столики три гимнаста из цирка. Они всегда ходили
втроем и никогда не здоровались с Ларри. Он дважды здоровался первым, не
получал ответа и тоже перестал их замечать. Остальные цирковые здорова-
лись, но никогда не заговаривали, а девочки шушукались за его спиной.
Клиентуру же я у них не отбиваю, думал иногда с раздражением Ларри, я
начинаю в десять, к двенадцати все заканчивается, и все эти горожане и
фермеры, натешив у меня свои низменные инстинкты, идут в их шапито, и
там их приобщают к святому высокому искусству.
- Спасибо, Эд,- повторил Ларри, ставя чашечку на стойку. Рисетич явно
хотел что-то сказать, но бросил взгляд на троицу за столиками и промол-
чал.
Вы ничего не знаете, ребята, подумал Ларри весело, проходя мимо них.
Гимнасты пили серый суррогатный кофе. Мне осталось всего три раза: сей-
час, потом вечером, потом завтра утром - и все! Все, понимаете? Завтра
после обеда я пошлю господина Папандопулоса коту под хвост, и он пойдет
- ох, как он у меня пойдет! И тогда... Знаете, ребята, я ведь понятия не
имею, что будет тогда. Но что-то будет, верно?
Но кому это я, интересно, понадобился? Если новый антрепренер, пошлю
его следом за греком - пусть идет. Не могу больше.
Ярмарка уже пришла в движение, и пока Ларри пробивался сквозь очереди
и толпы, ему дважды отдавили ногу и раз хорошо заехали локтем под ребро.
Кричали, ругались, покупали, продавали, хватали; расталкивая народ, пер-
ли, стиснув зубы, осатанелые с похмелья патрули. До мордобоя дело еще не
дошло, но скоро должно было дойти. Ларри терпеть не мог ярмарки. Зато
господин Папандопулос их обожал. Впрочем, у него был сугубо коммерческий
взгляд на жизнь.
Аттракцион располагался на самом краю рыночной площади, в здании, где
раньше размещалась пожарная дружина, и прихватывал примыкающий задний
двор школы с гаражом и хозяйственными постройками. Господин Папандопулос
платил за аренду всего этого пятьсот динаров в неделю и сокрушался, что
поторопился и не столковался на четырехстах. Территория аттракциона была
ограждена металлическими щитами, а на крыше пожарного депо оборудовали
трибуны для зрителей. Самым дорогим из инвентаря был прозрачный щиток из
пулестойкого стекла, защищавший зрителей на трибунах,- он обошелся в три
тысячи динаров, и господин Папандопулос оплакивал каждую трещину, возни-
кавшую на нем. Трещины все же появлялись.
Вывеску оформлял местный художник. Он изобразил бегущего человека в
центре прицельной сетки; надпись гласила:
ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ -
стрелковый АТТРАКЦИОН ЛАВЬЕРИ!!!
У кассы стояла очередь, человек сорок. Ларри поморщился и прос-
кользнул боком в дверь.
Их запрещали несчетное число раз. И каждый раз господин Папандопулос
возрождал аттракцион под новым названием. То это была "Королевская охо-
та", то "Человек-мишень", то "Один против одиннадцати" (потом дошло до
пятнадцати), то "Побег", то еще как-то... Чаще всего против аттракциона
возражали оккупационные власти - под тем предлогом, что наличие огнест-
рельного оружия в одних руках в таком количестве, ну и так далее,- на
что господин Папандопулос всегда находил убедительные контрдоводы, пото-
му что аттракцион хоть и закрывали, но без конфискации инвентаря. Иногда
возражали местные власти - по разным причинам. Теперь, кажется, дошло и
до церкви... Ну-ну.
Комната, где проводился инструктаж стрелков, была с секретом. Секрет
- это такое специальное зеркало, через которое Ларри мог наблюдать за
стрелками, сам оставаясь невидимым. Такое зеркало с односторонней проз-
рачностью обошлось недешево, и господин Папандопулос поворчал по этому
поводу вволю, но было совершенно необходимо, и Ларри не мог понять, как
решался работать без него. Козак, выдавая карабины стрелкам, изображал
мужественную суровость, играл скулами и цедил слова скупо и сухо. Потом
стал отпускать патроны: по три, по пять, ого - все десять. Плакатики
насчет осторожности при обращении с оружием висели везде, и среди них -
в разных контекстах - было напоминание о том, что каждый патрон куплен
за пятьдесят динаров. Это был отличный ход. Все эти люди так ценили каж-
дый выстрел, так старательно целились, что Ларри не составляло ни малей-
ших усилий принимать эти прицельные волны и реагировать как надо. Патро-
ны наконец были розданы, и Козак стал закреплять на стрелках нагрудники
с фотоэлементами, объясняя каждому, что если маэстро попадет вот в эти
стеклышки лучом из своего пистолета, то карабин становится на предохра-
нитель, а деньги за неиспользованные патроны не возвращаются. Известие о
невозврате денег все воспринимали с неудовольствием, ворчали, что тут
явное жульничество... Ларри не слишком доверял световому пистолету -
магниевые патрончики иногда не вспыхивали, а исходили дымом. Поэтому он
предпочитал выманивать выстрелы. И самому спокойнее, и клиентам полное
удовольствие.
Ларри вглядывался в лица тех, кто был по другую сторону зеркала, тех,
кто за немалые деньги покупал сейчас право безнаказанно убить его. И не
говорите мне, что это я во всем виноват, что я провоцирую их и развиваю
в них дурные наклонности - черта с два, я только выявляю их, а уж ваше
дело, как относиться к людям, платящим большие деньги за возможность
убить человека... как за большое удовольствие... билет в шапито стоит
вдвое дешевле, чем у нас на трибуну даже, столько, сколько одна десятая
патрона, маленький кусочек свинца, годный разве что на грузило для удоч-
ки, или несколько порошинок, или пустая гильза, или капсюль, все по от-
дельности совершенно не страшное... вот эти двое, видимо, друзья, бюрге-
ры старого образца, любители пива, а это фермеры, сбились в кучку, фер-
меры всегда в городе сбиваются в кучку, парнишка лет девятнадцати, спина
кривая, в армию бы не взяли, глаза неприятные - кошкодав, а это, навер-
ное, бывший унтер, сохранились остатки выправки, несмотря на брюхо, еще
фермер, почему-то отдельно от тех, а вот это - счетовод? бухгалтер? -
волнуется, ладони потные, глазки блестят, вон тот, тот и тот - явно ры-
ночные перекупщики, повадки нуворишские, австралийский солдатик - не
настрелялся, что ли, паскуда? - интересно, чем заплатил? - и вот этот,
что-то странное - спортсмен? циркач?.. Ладно, ребята, подумал Ларри, вы
тут еще полчасика поваритесь внутри себя, пока там Козак продает билеты
на трибуны, это мы специально придумали - чтобы вы подзавелись немного,
тогда я вас лучше чувствую. Ну, а я пошел.
Для отдыха у него была маленькая комнатка под самой каланчой - Ларри
сам выбрал ее, хотя сюда и надо было подниматься по узкой винтовой лест-
нице, и Козак, приходя его массировать, каждый раз ворчал, что угробит
вконец колено. Окно выходило на то, что каждый именовал по-своему: гос-
подин Папандопулос - "полигоном", Козак - "стрельбищем", Ларри - просто
"дистанцией". Гараж, красные ворота гаража - оттуда старт, площадка пе-
