реагировал на эту готовящуюся акцию! Поток разоблачений! И это только за
один день! А дальше - о! Нет, с таким народом нам нечего бояться!
- Подождите,- сказал Петер.- Арест киногруппы - это на самом деле
фальшивая киногруппа - или?..
- Подполковник,- укоризненно протянул господин Мархель.- Я ведь все
утро потратил, растолковывая вам положение вещей. Это та киногруппа, ко-
торая требуется по сценарию. Понимаете? По сценарию требуется, чтобы ки-
ногруппа оказалась фальшивой - следовательно, она и есть фальшивая.
Нельзя допустить, чтобы образовалось какое-нибудь двоякое толкование,
чтобы остались двусмысленности и недоговорки... недоговорения... недого-
воренности. Наше дело - представить истину так, чтобы она была понятна и
доступна даже младенцу, даже клиническому идиоту. А если для этого при-
ходится идти на некоторые разъясняющие... м-м... трюки, то что же делать
- специфика жанра... Вы поняли?
- Кажется, понял,- сказал Петер.- Но что будет с актерами?
- Не с актерами, а с диверсантами,- поправил господин Мархель.
- Но ведь это же вы сделали их диверсантами!
- Я? Что за чушь? Кто вам такое сказал?
- Но ведь это вы пишете сценарий!
- Я пишу - но это не значит, что я выдумываю! Я просто расставляю те
или иные события на места, им принадлежащие, и иногда даю необходимые
объяснения. События, наблюдаемые без системы, могут производить впечат-
ление стихийных - но в действительности нет никакой стихийности, а если
события кажутся нам стихийными, это значит только, что мы не сумели ра-
зобраться в системе, ими управляющей. И если я проник в эту систему, я
могу предвидеть и прогнозировать события с бесконечно большой точностью!
Что я и делаю! Если я обладаю даром предвидеть и прозревать события, это
вовсе не значит, что я их выдумываю. И если в системе сценария диверсан-
ты - это диверсанты, то это действительно диверсанты! Сценарий - это те-
ория, фильм - практика, а то, что происходит перед камерой,- это плас-
тичный материал, из которого в соответствии с теорией создается практика
- высший критерий истинности. Теперь понятно?
- Чума на оба ваших дома! - в сердцах сказал Петер, и господин Мар-
хель тихонько заржал.- Меня там нигде не должны шлепнуть?
- Вы сценарием вообще не предусмотрены,- сказал господин Мархель.- Вы
всегда находитесь по другую сторону камеры. Так что личная ваша судьба,
разумеется, продолжается за рамки этого сценария.
- По другую сторону, значит,- сказал Петер.- Ладно...
- Только не делайте скоропалительных выводов,- предостерег господин
Мархель.
Арест киногруппы произошел нервно: дважды прерывалась подача электро-
энергии, и дважды приходилось начинать все сначала. Второй раз это было
очень трудно сделать, потому что до этого поднялась стрельба и два тела
- режиссера и осветителя - положили в сторонке, под брезенты. Случившие-
ся возле девочек саперные лейтенанты были разоружены и тоже взяты под
стражу. Суд состоялся вечером.
Председательствовал генерал Айзенкопф в своем лысо-бритом варианте и
почему-то под именем интендант-полковника Мейбагса. Господин Гуннар Мар-
хель в своей кавалергардской ипостаси исполнял функции одного из двух
помощников председателя суда. Вторым помощником был адъютант Айзенкопфа
по особым поручениям майор Вельт.
Суд проходил единообразно. Вводили подсудимого, майор Вельт зачитывал
формулировку обвинения, господин Мархель зачитывал приговор - смертная
казнь посредством расстреляния,- этого уводили, приводили следующего.
Слова обвиняемым не давали; у некоторых рты были заклеены липкой лентой.
Петер снимал, стараясь, чтобы все лица остались на пленке - это было
единственное, что он мог сделать для обреченных; он чувствовал, как во
лбу, над глазами и позади глаз скапливается тяжелая цементная тупость -
как от большой усталости. Мысли сквозь нее не проникали. Броня, понял
он. Толстенная лобовая броня. Только так и можно... Нельзя... жить можно
только так... так жить нельзя...
Расстрел пошел снимать Шанур. Глаза у него были безумные. Шанура сле-
довало предостеречь, но он ничего не слышал - то есть слышал, конечно,
но не реагировал. Сам же Петер пошел снимать эпизод метания гранаты гос-
подином Мархелем.
Петер взял на складе три "орешка" - наступательные гранаты, не дающие
осколков. Возле той самой лощинки Петер проинструктировал господина Мар-
хеля, как обращаться с гранатами, и приступил к съемкам. Господин Мар-
хель встал около грибка, Петер отошел к дороге - туда, где лежал Армант
с камерой,- шарахнул в небо осветительной ракетой и припал к видоискате-
лю.
Господин Мархель перебрал ногами, как бы исполнив элемент некоего
сложного бального танца, и, забыв выдернуть чеку, по-женски, из-за пле-
ча, бросил гранату вперед - метров на пятнадцать. Петер сходил за грана-
той, вернулся, очень спокойно повторил объяснения, еще раз все показал и
прорепетировал движение, коим следовало гранату бросать, и вернулся на
свое место.
Со второго раза более-менее получилось: господин Мархель не забыл вы-
дернуть чеку и бросил гранату чуть дальше, правда, совсем не в том нап-
равлении. Пришлось переснимать. На взрывы сбежались саперы, поняли, что
именно происходит, и стояли в отдалении.
Вторую гранату господин Мархель отбрасывал от себя, как змею, и Пете-
ру пришлось быстро нырять в кювет, чтобы уберечься. Этот эпизод тоже не
укладывался в сценарий, и пришлось продолжать съемку.
Он опять изготовился и пустил ракету. Господин Мархель, на которого
гранатные взрывы произвели, видимо, сильное впечатление, долго не мог
ухватить кольцо, наконец ухватил, вырвал чеку, но гранату не удержал,
она выпала и покатилась по земле. Петер снимал. Он слышал тонкий визг,
которым исходил господин Мархель, и видел, как стремительно темнеют его
щегольские бриджи, и считал про себя: "Раз - два - три - четы..." - и
тут рвануло. Петер повесил камеру на плечо и пошел подбирать начальство.
Наступательные гранаты не дают осколков. То есть осколки их настолько
мелки, что и осколками-то считаться не могут - так, металлическая пыль.
Но когда такая пыль с хорошей скоростью соприкасается со штанами... Гос-
подин Мархель был в обмороке. Он лежал, закатив глаза, голые тонкие ноги
его стремительно покрывались красными пятнышками, от мундира остались
клочья, а запах стоял - да от самого запущенного клозета пахнет прият-
нее... Рассуждая на эту и сопутствующие темы, саперы сложили господина
Мархеля на носилки и унесли в лазарет. Петер перемотал пленку, спрятал
ее в карман и побежал к стапелю.
Никто не видел его. За крайней сваей он нащупал прикрытую тряпьем
яму, а под тряпьем - жестяные коробки. Он положил туда свою, снова прик-
рыл все и ушел, не оглядываясь.
В блиндаже никого не было. Петер содрал с себя все и в одних трусах
побежал к бочке с водой - отмываться. Его все еще преследовала вонь, ис-
пущенная господином Мархелем. Понимая, что запаха уже никакого не может
быть, он лил и лил на себя холодную, обжигающе-холодную воду, мылился
жестким обмылком и снова лил... Как офицеру ему положен был запасной
комплект обмундирования, и Петер был этому несказанно рад. Хрустящая, в
мелких иголочках необношенная ткань гарантировала надежное укрытие от
вони. Одевшись и спрятав в мешок грязное, он сел на кровать - и вдруг
захохотал. Смех прорвался, давно сдерживаемый и подавляемый смех - и Пе-
тер корчился, не в силах вздохнуть, не в силах остановиться - и безо
всякой надежды на хороший конец всей этой истории. Он слышал, как кто-то
вошел, но залитые слезами глаза ни черта не различали в полутьме -
электричества опять не было, а аккумуляторная лампочка уже чуть тлела,-
но понемногу смог переключиться со смеха на внешнее и спросить:
- Кто?..
- Это я,- сказал голос Шанура, и голос этот был таким, что Петер сра-
зу оборвал смех.
Он знал, что именно чувствует сейчас Шанур, он помнил себя после это-
го, но что-то еще было в той интонации, которая состоялась всего в двух
коротеньких словах, кажется, принципиально не могущих обозначать что-то,
кроме своего прямого словарного смысла - что-то еще более страшное, та-
кое, после чего человек не знает, даст ли успокоение даже немедленная
смерть, и медлит поэтому, и остается жить в недоумении...
- Говори! - приказал Петер, но Шанур, не слыша его, подошел к своей
койке и бросился на нее ничком. Кажется, он и не дышал даже. Тогда Петер
взял его камеру, проверил: пленка была отснята. Он вынул ее, положил в
коробку - Шанур, не поворачиваясь, сказал:
- Не надо...
Неожиданно он вскочил, но сил у него было, видимо, только на одно
движение - он остался сидеть на краешке кровати.
- Не надо,- сказал он опять.- Засвети ее, Петер. Прошу тебя, не надо.
Засвети. Засвети, я тебя умоляю. Это нельзя видеть, это нельзя остав-
лять, нельзя...
- Что там? - спросил Петер.
- Засвети.
- Зачем же ты снимал?
- Не знаю.
- А я знаю. Ты хотел, чтобы я у тебя ее отобрал и спрятал.
- Нет. Нет, конечно. Я правда не знаю зачем... только этого нельзя
видеть. Засвети.
- Но ведь это же было? - Петер потряс коробкой - катушка забрякала
внутри.
- Да. Было. Ну и что?
- Так чем же тогда ты отличаешься от господина Мархеля? У него свой,
написанный сценарий, а у тебя - ненаписанный, так? Что скажешь?
- Не смей так! Я - это не он! Он...- Шанур вдруг резко замолчал и
уткнулся лицом в ладони.- Да, правда,- сказал он, не отнимая рук.- Но
все равно - вот об этом, что у тебя в руках, знать никто не должен.
- Саперы оказались вовсе не ангелами во плоти? - спросил Петер.
Шанур резко вскинулся.
- Откуда ты... А-а! Ты тоже видел, да? Да? Только не соври, пожалуйс-
та,- если ты сейчас соврешь...
- Ты никогда не подашь мне больше руки?
- Хоть бы и так.
- Ладно. Тогда слушай: я ничего не видел, но кое о чем догадываюсь.
Ты ведь не думаешь, что я непроходимый болван, не способный увязать па-
ру-тройку намеков?
- Ты до-га-ды-вал-ся...- протянул Шанур так, будто голосу его прихо-
дилось выдираться из пут, из колючей проволоки, из склизи, осенней гли-
нистой склизи.- Я-асно. Теперь ясно. Вот зачем ты меня туда отправил...
- Не только.
- Не только... Ты знал, что именно я увижу, да? А откуда ты знал? Это
что, *твой* сценарий? Это твой, да? Почему ты за эту ленту так уцепился?
- Христиан, попробуй подумать, какую чушь ты несешь.
- Так ведь ты ее все равно не получишь, понял? Ты понял? - Шанур вых-
ватил пистолет и направил его на Петера.- Засвечивай!
- Дурак,- сказал Петер.- И не просто дурак, а дурак с принципами. И
еще с задуренной головой. И еще полагающий себя...
- Засвечивай!!!
- Сам засветишь. Но сначала убьешь меня.
- Засвечивай!!! - ничего человеческого не было уже в голосе Шанура.
Был, наверное, момент, когда Шанур действительно мог выстрелить, но
момент этот промелькнул, и оба это поняли: Петер - умом, Шанур - руками;
руки его затряслись и опустились, пистолет выпал и остался лежать на ко-
ленях Шанура, а сам Шанур обмяк, осел, сгорбился, сдался.
- Чего ты от меня хочешь? - тихо спросил он.
- Хочу, чтобы ты понял одну вещь,- тоже тихо сказал Петер.Нельзя го-
ворить не всю правду. Раз мы с тобой взялись за такое дело, так делать
его должны честно. Мы можем - технически - подровнять, подгладить исти-
ну. Можем. Но нам этого делать нельзя. Пусть господин Мархель этим зани-
мается. Что там, на этой ленте?
Шанур помолчал, потом неохотно сказал:
- Саперы купили у охраны девочек из киногруппы...
- Так я и думал,- сказал Петер.- Просто...
- Не просто,- сказал Шанур.- Если бы просто... Они устроили целый об-
ряд. Праздник Гангуса, Слолиша и Ивурчорра.
- Ну, и?..
- Все.
- Ты это и снимал?
- Это и снимал. Разожгли костры...
- А теперь хочешь засветить?
